Зов лабиринта - Наталья Иртенина

Ди с ногами забралась в кресло, открыла книжку.

Лабиринт уже ждал ее.

Она ступила внутрь него с затаенной надеждой и глухо грохочущим сердцем.

ВАВИЛОНСКАЯ БЛУДНИЦА

Первым делом она обзавелась одежкой, помятуя о важности сего предмета и о том, какой переполох наделали в прошлый раз ее брюки, узкие, черной кожи, и блузка, свободная, белого шелка, по древним меркам, однозначно мужского покроя.

Это оказалось совсем несложно. На каких-то задворках, поросших странного вида лопухами и зонтиками, любились двое. Прямо посреди лопухов, под прикрытием зонтиков на толстых ножках. Ди сперва определила это по звукам – конкретным и недвусмысленным, а затем уж разглядела четыре голые пятки, один бок, два разных слившихся в экстазе бедра и руку, исступленно впившуюся ногтями в указанный бок. Чуть в стороне от бесстыдников лежали две кучки ткани. Ди подкралась на цыпочках, подхватила ту, что была на ощупь мягче и нежнее, увидела рядышком пару сандалий с высокой шнуровкой, подцепила и их, и так же бесшумно, пригибаясь, сиганула обратно на тропинку.

Незапланированный грабеж привел в хорошее расположение духа. Пытаясь насвистывать, Ди отыскала еще одно укромное местечко, какую-то заброшенную, полуразвалившуюся глиняную лачугу, и переоделась. Свои собственные шмотки свернула и спрятала в углублении под валуном. Короткое платье, едва доходящее до середины бедер и оставляющее обнаженным одно плечо, было светло-желтого канареечного цвета. В кожаной полоске пояса Ди нащупала с десяток кругляшей. «Ого, да мы богатые. Запасливая девочка», – удовлетворенно и без малейших угрызений совести подумала она о владелице платья. Сандалии оказались малы, да и в шнурках Ди долго путалась, но конечный результат все же был сносным. С ног не свалятся, остальное неважно.

Ди выбралась из лачуги. Где-то невдалеке плескало волной море. Ди пошла наугад в противоположную от воды сторону – море сейчас было ни к чему, хотя солнце и палило немилосердно.

Она шла по улицам, не в пример средневековью широким, свободным, и наслаждалась отсутствием косых взглядов. Ее воспринимали как часть города. Даже короткие волосы не притягивали ничьего внимания. Это был почти триумф. В этом городе веяло духом древней Вавилонии. Скорее всего, стилизованным, наигранным, но от этого не менее соблазнительным, затягивающим. Дворцы и храмы здесь были величественны до умопомрачения, дома высоки, хозяйственные постройки крепки и обширны, лачуги – и те прилизаны и хвастливо покрашены в яркие цвета. Люди были смуглы и черноволосы – Ди воздала хвалу небесам за свой загар и темную масть брюнетки. Одежды их были так же пестры, как и дома. Здесь любили щеголять насыщенными цветами и редкими, необычными оттенками. Повсюду мелькали голые ноги в сандалиях – мужские, женские, детские, и Ди перестала комплексовать по поводу своей короткой девчачьей юбчонки, едва прикрывающей тыл. Здесь не знали брюк, и разница между мужской и женской одеждой заключалась исключительно в линиях покроя.

Ди посмотрела на солнце – оно висело прямо над головой. Был полдень. Нестерпимо жарко. Она оглядывалась по сторонам в смутной надежде наткнуться на что-нибудь, что станет точкой отсчета. То, от чего можно будет оттолкнуться и двигаться уже по единственному выбранному пути.

И тут она увидела Башню. Та возвышалась над городом, как одинокая скала над морем. Только у этой скалы были правильные геометрические очертания – сужающаяся кверху четырехгранная пирамида, испещренная аркадами глухих, вытянутых вертикально окон-проемов. Эти неглубокие ниши поднимались ярусами до самого верха, где внезапно обрывались. Последний ярус был косым, зазубренным, разрушенным – как если бы верхушку башни срезали гигантскими тупыми ножницами. Сторона плоскости «среза» была всего раза в полтора меньше стороны основания пирамиды, и если бы не «усекновение главы», плавное сужение периметра могло бы вознести башню к облакам.

Но тут Ди вспомнила о Вавилонском столпотворении и погасила картинку, нарисовавшуюся в голове, – протыкающую небеса каменную башню древних телекоммуникаций. Нет, скорее богокоммуникаций, так как подобные конструкции возводились, несомненно, для общения с богами.

Ей захотелось узнать, какому богу посвящена эта ни на что не похожая, ни на одну другую в мире, башня. Она остановила первого встречного, по виду ремесленника, с кожаной тесьмой на лбу, стягивающей волосы, и бурдюком чего-то остро пахнущего в руках. Выслушав ее витиеватый вопрос (Ди не знала, какие здесь приняты нормы речи и на всякий случай выбрала многословную архаическую манеру), мужчина сперва удивленно собрал лоб в складки, а потом сказал:

– Ты, видно, не из наших краев. И не из соседних. Всю жизнь здесь живу, а таких диковинных речей не слыхал. Или теперь так учат вас в Храме? Что ж, оно и понятно. Девушки из Храма должны всем брать – и красой, и ученостью. Только вот не возьму я в толк, о чем ты лопотала, милая. Какая такая башня тебе нужна?

Ди показала рукой – какая и умерила красивость речи:

– Вон та. Не ее ли ты называешь храмом? Я хочу знать, какому богу в ней служат и поклоняются.

Мужчина долго смотрел на башню, и в глазах его ясно читалось недоумение.

– Эта? Ты что же, насмехаешься надо мной, девушка? На тебе одежды Храма, а ты спрашиваешь, не эта ли старая развалина – Храм?! Да я же тебе в отцы гожусь. Э-эх! Куда только смотрят ваши мамки…

И взвалив свой вонючий бурдюк на спину, он обиженно потопал дальше.

Ди озадаченно смотрела на башню. Ничего себе «старая развалина»! Потом оглядела себя. Что за храм такой? Выходит, она ограбила жрицу? Или послушницу? В таком случае поделом той досталось – впредь не будет оскорблять своего бога совокуплениями с кем попало и где попало.

Если только он сам не велит своим служительницам беспутничать прямо на улицах.

После этого Ди сделала еще три попытки. Все три, как и первая, оказались тщетными. Древняя башня, вздымавшаяся горой, жителям города глаз не радовала, но и не застила. Ди изумлялась – кажется, они вообще не замечали над собой эту громадину и смотрели на башню пустыми, непонимающими глазами. Пожимали плечами, качали головами и шли дальше своей дорогой.

А один, курчавый низенький бородач, плотоядно оглядев ее, спросил:

– Ты новенькая? Я вас всех знаю, а тебя в первый раз вижу. А ты спелая ягодка. Жди меня. Я скоро к тебе приду. Передавай поклон от Гургала мамке Анастази.

И одарив ее многообещающим взором, покатил свою тележку с пыльными мешками дальше.

Этого было слишком достаточно, чтобы в душу вкрались подозрения. И не только вкрались, но и утвердились там.

Ди ощутила легкую панику, сообразив, что эти одежды делают ее общим достоянием – всех и каждого в этом городе, любого, кто носит мужское имя и, может быть, способен заплатить. Хотя последний пункт совсем необязателен. И уже решив плюнуть на все и идти обратно, искать лачугу с оставленной собственной одеждой, Ди вдруг подумала: а почему нет? Что есть в ней такого, что стоило бы беречь и охранять от чужих рук, что противилось бы подобной участи, непредназначенное для этого?