Итоги № 27 (2012) - Итоги Итоги

— А на земли карабахские претендовать не пробовали?

— Съездил бы туда с удовольствием, несколько раз даже собирался, но потом планы менялись. Варанда — историческая область Арцаха, как армяне называют Нагорный Карабах. Спорная территория, словом. У нас был большой дом в Шуше, его сожгли еще во время первых конфликтов на национальной почве почти сто лет назад. Папа бывал в тех краях с моим дедом, а мне пока не довелось, что-то мешало. Говорят, там очень красиво…

— Зато по материнской линии голубых кровей у вас не наблюдается, Карен Георгиевич.

— Да, настоящий мужицкий род. Мать из села Салган Нижегородской губернии, неподалеку от Арзамаса. Дед в 17-м году служил на Балтийском флоте, в штурме Зимнего вроде не участвовал, но большевикам наверняка сочувствовал. Сохранилась дедовская фотография: бравый моряк в бескозырке… Подробности мне неведомы, в таких семьях не было принято вести родословную, однако по отрывочной информации могу предположить: дед и на Гражданской успел повоевать. Во всяком случае, когда его мать обвинили в симпатиях к троцкистам и на несколько месяцев посадили в каталажку в Нижнем, дед съездил в город, с кем-то поговорил, и ее отпустили. Правда, в годы коллективизации семью раскулачили. В их большом доме потом долго размещался сельсовет. К счастью, никого в Сибирь не сослали, и дед с семейством уехал в Москву. Тогда в роли гастарбайтеров выступали русские крестьяне. Дед работал на стройке, жил в бараке на Красной Пресне. И я этот этап зачерпнул. Своего жилья у нас не было, мы ютились в фактическом гетто на 2-й Черногрязской улице. Крохотная комнатушка, разделенная пополам. Там обитали бабушка, ее сестра с мужем и дочерью плюс мы втроем. Дед ушел из жизни молодым, в 42-м году скончался от туберкулеза…

— А почему вы на свет появились в Краснодаре?

— Папа фронтовик, в восемнадцать его призвали на Великую Отечественную, он окончил Тбилисское артиллерийское училище, командовал батареей, форсировал Перекопский перешеек, освобождал Севастополь и Минск, брал Кенигсберг, дважды был ранен, награжден орденами... Словом, боевой офицер. Сейчас таких практически не осталось. Их и раньше было сравнительно немного, тех, кто сражался на передовой, а не только числился в действующей армии, до наших же дней дожили считаные единицы. Признаться, у меня вызывают сильные сомнения обвешанные наградами люди, которых порой показывают 9 Мая. Я даже отменил торжественные митинги, традиционно проводившиеся у обелиска павшим на фронтах сотрудникам «Мосфильма», когда увидел на них «ветеранов» 1948 года рождения. Больная и крайне деликатная тема… Возвращаюсь к рассказу о папе. После Победы он вернулся в Баку, где родился и жил до войны, за два года экстерном окончил юридический факультет Азербайджанского госуниверситета и поехал в Москву в аспирантуру. Здесь познакомился с мамой, вскоре они поженились, но идти им было некуда. Подозреваю, бабушке не слишком нравилось, что дочь вышла за кавказца, хотя национальный вопрос тогда так остро не стоял. Потом, кстати, бабушка прекрасно ладила с папой, искренне любила его, но в тот момент он был вынужден отправить беременную маму к сестре в Краснодар. Там я и родился. Можно сказать, случайно оказался на Кубани, меня с теми краями ничего не связывает. Вскоре мама вернулась в Москву, и лет пять или шесть мы провели в бараке с бабушкой, пока папа не получил две комнаты в коммуналке, что считалось вершиной роскоши. По соседству с нашим домом на улице Бориса Галушкина сейчас находится общежитие ВГИКа. Такие вот совпадения бывают в жизни…

— Когда у Георгия Хосроевича карьера пошла в гору?

— На мой взгляд, у отца сразу все складывалось удачно. После аспирантуры оставили в Москве, взяли в «Политиздат», потом отправили в Прагу в журнал «Проблемы мира и социализма», считавшийся оплотом вольнодумства. В Чехословакии мы прожили года полтора. Мне было одиннадцать лет, и я хорошо помню то время. Вместе с папой в редакции работали будущий руководитель «Московских новостей» Егор Яковлев, писатель Юрий Карякин, другие достойные люди, получившие известность в перестройку. Поскольку сотрудники журнала не входили в дипломатическую колонию, квартировали мы не с посольскими, а в обычном жилом районе Праги. Учился я в русской школе, но во дворе общался с местной ребятней и быстро научился говорить по-чешски. Хотя грамматики не знал, изъяснялся бойко. Даже акцента почти не было. Конечно, со временем многое подрастерял, но и сейчас, оказываясь в Праге, отрывочно что-то вспоминаю, могу объясниться на бытовом уровне… После возвращения в Москву отца взяли в аппарат ЦК КПСС, где он и проработал более четверти века.

— Как думаете, в детстве вы доставляли хлопоты родителям?

— Теперь понимаю, что да, а раньше так не считал. Были моменты, когда выходил за флажки… С другой стороны, в ту пору и жизнь шла совсем иная. Трудно поверить, но лет с трех-четырех я пропадал во дворе с ровесниками. Утром уходил — и привет. Пока мама не позовет домой на обед. Сегодня никому из жителей большого города в голову не придет отпустить ребенка одного на улицу. Исключено! Недавно рассказывал своим детям, как с приятелем из нашего класса летал из Праги в «Артек». Папе удалось достать путевку — и вперед. До Москвы добирались с Игорем вдвоем, отец попросил кого-то из членов экипажа присмотреть за детьми. В аэропорту нас встретила моя тетка и отвезла к месту сбора. Оттуда вместе с другими ребятами под присмотром вожатых отправились на вокзал, погрузились в плацкартный вагон, который я видел впервые в жизни, и сутки ехали до Симферополя. Там пересели в автобусы, идущие непосредственно в пионерлагерь, где мы и провели двадцать четыре дня. Мобильных не существовало, позвонить, тем более за границу, было неоткуда, родители, по сути, находились в полном неведении, что с нами происходит, но вроде бы не слишком волновались. Смысл метаться, если все равно ничего не изменить? Нам, напомню, было по одиннадцать лет, и жизнь в «Артеке» шла весьма вольная, веселая. Там очень строго следили за режимом купания, не разрешали болтаться в море более пятнадцати минут в день. Но разве пацанов остановишь? Сбилась компашка сорвиголов, мы быстро отыскали дырку в заборе, ставшую нашим окном в мир. Уходили за территорию лагеря, лазали по соседним садам и виноградникам, забирались в горы, до одури купались на диком пляже… Прекрасный отдых! Без малого через месяц мы с Игорем вернулись в Москву, и я попал в объятия родителей, приехавших в отпуск на родину… Наше поколение росло более самостоятельным, теперь десятиклассников провожают в школу и встречают после уроков, а меня в первом классе поводили две недели и сказали: «Теперь сам!» При этом не факт, будто из-за дворового воспитания все обязательно вырастали хулиганами и бандитами. Сейчас модно рассказывать о юношеских подвигах с легким криминальным оттенком. В этом есть какая-то бравада. Не хочу уподобляться, да и хвалиться особенно нечем. Обычная мальчишеская жизнь. Конечно, и дрался, и со шпаной водился, и покуривал, и выпивал, и арбузы в колхозе воровал… Все как у всех.

— У вас была дача?

— Служебная не полагалось папе по рангу, а купить в личную собственность мы не могли. И дело не в деньгах, вернее, не только в них. Тогда это стоило не так дорого, с нынешними ценами на землю не сравнить. Отец писал научные и публицистические статьи, регулярно получал гонорары за публикации, но работникам ЦК не разрешалось приобретать дачи. Нельзя! Такой существовал порядок. Не знаю, может, и правильно. Людям предлагался выбор: карьера или все остальное… Отсутствие дачи не мешало моим родителям быть хлебосольными и гостеприимными хозяевами. Отец был необычайно эрудированным, начитанным человеком с феноменальной памятью и образованием, которое я назвал бы элитарным. Наверное, в этом и сказывался аристократизм его семьи. Ладно — Пушкин, но папа наизусть знал «Лузиады» Камоэнса, мог цитировать с любого места по памяти. Отец сам сочинял какие-то пьесы, рассказы. Естественно, он тянулся к творческой интеллигенции, и интерес был взаимным. В силу рода деятельности папа имел доступ к «белым книгам», названным так из-за отсутствия обложек, чтобы не выпячивать имя автора. Эта литература издавалась для служебного пользования. Разумеется, ничего сверхсекретного, но книг было много, и среди них встречались совершенно потрясающие. Папа приносил это богатство домой, давая почитать ближайшим друзьям и мне. Так впервые я взял в руки Набокова, Сартра, Боффа… Книги и люди, приходившие в нашу двухкомнатную квартиру на Университетском проспекте, оказали на меня сильнейшее влияние, значительно расширили кругозор. Папа долго дружил с Любимовым. Юрий Петрович частенько заглядывал к нам с Людмилой Васильевной Целиковской. Иногда после спектаклей приходил Высоцкий, приносил гитару… Никак не найду бобины с записями тех кухонных концертов. По идее должны лежать где-то дома, но не доходят руки разобрать завалы. Хотя есть вероятность, что записи разрушились от времени, пленка превратилась в труху. Жаль, если так. Я сам записывал на магнитофон «Комета». Во-первых, Высоцкий не только пел, за столом шел разговор, из уст умных и известных людей звучали нетривиальные мысли. Во-вторых, Володя иногда сворачивал с проторенной дорожки и импровизировал под гитару.