Юбка с разрезом - Агнесс Росси

На завтрак дали сандвичи, запеченные с сыром, бледные и масляные. Их слишком рано сняли с противня. Маргарин растаял, а хлеб не успел подрумяниться. Нужно исхитриться есть с разбитой губой. Как только я забыла о ней, появился вкус крови во рту. Чтобы не откусывать от всего сандвича, я разломила его на кусочки. Из пластиковых ведер для отбросов пахло помоями, в воздухе смешался запах прокисшего молока, сгоревшего кофе и гнилых фруктов.

В столовой оказалась одна из надзирательниц, которая меня била. Во рту пересохло, лицо горело. Это была белая с косами. Она стояла под часами и жевала с открытым ртом жвачку. Ее вытравленные до желтизны волосы казались безжизненными, кожа пористая, неровная, толстые руки скрещены на груди.

— Что? — спросила миссис Тайлер.

Я хотела ответить, а потом испугалась, что она повернется посмотреть и привлечет внимание надзирательницы. Я сделала знак головой, чтобы она молчала.

Надзирательница изучала толпу. Ее маленькие свиные глазки обследовали каждый столик. Я подняла ногу и взглянула на коленку. Вчера лицо у этой надзирательницы пылало. Почерневшие зубы сломаны, из-за этого она шипела, как обезумевшая мамаша с ремнем в руках.

Я почувствовала, как ее взгляд остановился на мне.

Черт! Зачем миссис Тайлер говорила обо мне со своим адвокатом? Может, он и устроил всю эту мерзость с начальником тюрьмы. Может, эту с косами и наказали бы, а теперь я одна должна за все расплачиваться. Зачем миссис Тайлер суется не в свои дела? Мне захотелось вернуться в камеру.

А если она опять пойдет за мной? Она со своей подружкой подстроит что-нибудь, чтобы выставить меня как нарушительницу порядка. Что может помешать им вывести меня ночью из камеры?

Где та, хорошая надзирательница? Я подняла глаза, и эта, с косами, уставилась прямо на меня. Она смотрела злобно, оттянув нижнее веко указательным пальцем. Я всеми пальцами ущипнула себя за бедро, так и держала, сжимая все сильнее.

Миссис Тайлер проговорила, почти не открывая рта:

— Только не смотри на нее, Рита, милая. Я не оставлю тебя ни на секунду. Если она попробует разделить нас, я буду кричать караул. Я потребую встречи с начальником тюрьмы.

Начальник тюрьмы. Замечательно! Где он был вчера?

Сейчас надзирательница приближается ко мне. Что делать? Во всем, на что, мне казалось, я имею право, теперь не уверена. Расплакаться? Показать лицо в синяках: «Смотри, что ты сделала?»

Миссис Тайлер наступила мне на ногу под столом.

Эта, с косами, уже в двух ярдах от меня и продолжает идти. Я вижу ее косолапые ноги в черных фирменных, как у полицейских, туфлях, белые носки болтаются вокруг толстых щиколоток. От нее отвратительно пахло, как будто она не переставая потеет под своей мерзкой униформой.

— Ты недурно выглядишь, Рита, — сказала она. — А как другое чучело выглядит?

— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — попросила я.

Она открыто, прямо мне в лицо, передразнила меня гнусавым голосом, кривя рот и с издевкой покачивая головой: «Пожа-а-алуйста, оставьте меня в покое».

Надзирательница сделала стремительное движение в мою сторону, я шарахнулась от нее и полетела назад, ударилась плечом об стену. Она забавлялась, продолжая гнусно улыбаться. Руки опущены. Я никогда не слышала, чтобы так смеялись. Это был безжизненный смех, совершенно безжизненный, и в то же время живой и энергичный, как визг тормозов или треск огня. Энергичный.

Глава шестнадцатая

Рита не захотела идти со мной на прогулку. Я спросила ее как можно вежливее. Она покачала головой в знак отказа, движения ее были замедленны.

Все, что произошло в последние двадцать четыре часа, казалось, сломило ее. Но я не хотела оставлять ее одну, и вот мы по-прежнему сидели бок о бок на теплой земле, опершись спинами об изгородь. Рита то и дело заправляла волосы за уши. Руки дрожат, рот открыт. Она слабо покашливает, словно глубоко в груди что-то ей мешает.

Сегодня намного жарче и более влажно. Ни одного пятнышка тени. Полуденное солнце нещадно палит. Я чувствую, что лицо сгорит от таких лучей. Ритина футболка на груди и под мышками потемнела от пота. Кажется, ее мучит жажда. Не плохо бы ей стакан воды.

— Завтра в это время мы будем на свободе, — сказала я.

Рита плотнее прижала колени к груди.

Две проститутки сидели с другой стороны изгороди. Более оживленные, чем все остальные, они не выглядели поникшими, может быть, в силу своей молодости. Они курили и посматривали на нас, больше на Риту. Одна из них что-то комментировала. Вчера я опускала глаза или отводила взгляд в сторону. Сегодня смотрела на них так же пристально, как и они.

Рита взглянула на проституток, потом на меня и спросила:

— Вы знаете, что это шлюхи? Да?

— Конечно, знаю.

— Они из соседней камеры. Я видела их, когда шла после свидания с Алексом. Крутые телки. С ними нельзя враждовать. — Она легла щекой на колено и проворчала: — Хватит вам на них пялиться.

— Я ничего не делаю. Это они пялятся на нас.

Проститутки двинулись в нашу сторону. Они были в коротких юбках, леггенсах, на высоких каблуках. Эта одежда — неотъемлемая часть их тяжелой работы. На маленькой были игрушечного размера красные туфли на четырехдюймовых каблуках. Когда видишь такое в магазине, всегда удивляешься, кто их покупает.

Они занимаются сексом за деньги, — подумала я. Видя неестественную походку маленькой, я представила ее под тридцатью, сорока, пятьюдесятью мужчинами в течение многих часов. Это убийственно. У нее внутри, должно быть, все такое дряблое, как вареная лапша. Что останется от цыпленка, если его вынуть из супа? Я все думала, как это у нее началось. Как случилось? У нее большие миндалевидные глаза и длинные ресницы. Я представила эти глаза, распахнутые в темноте, и ее сосредоточенность на движениях мужчины. Другая, в леопардовых колготках, шла с открытым ртом, раскрасневшаяся от жары. Мысленно я видела ее склонившейся над передним сиденьем машины, в то время как мужчина расстегивает свои брюки.

Они остановились почти рядом с нами, готовые приблизиться. Не сговариваясь, мы с Ритой выпрямились. Я нашла глазами ближайшую к нам охранницу. Маленькая проститутка сказала что-то по-испански, и они прошли мимо. Я почувствовала, как Ритино напряжение слабеет, и она снова уходит в себя.

Если ночью не спадет жара, в камере будет душно. Я давно так не страдала от жары. Пожалуй, только в детстве. Я вспоминаю, как мы с Маржи лежали на нашей двуспальной кровати, и я толкала ее, если она прикасалась даже пальцем ноги. Помню, как я переворачивала подушку и старалась заснуть, пока еще не нагрелась прохладная сторона.