Ведьма для инквизитора - Татьяна Гармаш-Роффе

Вот он и стоял. Возвышаясь над ней. Вид сверху открывал весьма интересный ракурс на ее грудь.

Она смотрела снизу.

– Ты не веришь, да?

– Чему? – спросил он сухо.

– Что я могу тебя любить.

– С какой стати?

– Ты не поймешь. Ты глупый, ограниченный мент.

– А ты тонкая душа, сложная и непостижимая?

– Примерно.

Надо было уйти. Надо было промолчать. Надо было…

Или просто: не надо было.

– Ты любишь Александру?

– Тебя не касается.

– Это не ответ.

Уйти! Не отвечать!

– Люблю.

– Почему?

– А так бывает: почему? Разве любят – почему? Любят, потому что любят.

– Ты глупый.

– Слушай, детка, шла бы ты…

– Ну ты же меня хочешь. Правда?

– Шла бы ты спать!

– Признайся!

Ну все, хватит! Кис сделал шаг назад.

– Подожди, не уходи! – Она обхватила его ноги и прижалась к ним щекой. – Ты понимаешь, что я люблю тебя ни с какой стати?

Он не ответил.

– Мне от тебя ничего не надо!

– Слава богу, повезло.

– Я тебя люблю просто так. Сама не знаю почему.

– А мужа, стало быть, ты любила не просто так?

– Это только добрый боженька любит нас всех просто так. А человеки любят всегда за что-то. За красоту, за ум, за обаяние, за успех, богатство, власть и прочие составляющие. И ты, ты тоже вряд ли любил бы свою Касьянову, если бы она была укладчицей рельс…

– У меня никаких «составляющих» нет. Ни тех, ни этих. Так что можешь отдыхать.

– В том-то и дело! У тебя их нет, а я в тебя влюбилась!

– Сочувствую. Но ничем не могу помочь.

– Врешь. Ты ко мне неравнодушен.

– Неравнодушен – еще не значит любовь.

– Тоже верно…. Неужели ни капельки?

Молящий взор снизу, руки обвивают его колени. Скажите, пожалуйста, ну как в такой ситуации быть жестоким? Ну никак. Никак невозможно.

– Слушай, девочка… Видишь ли, дело в том, что…

– Сердце твое занято?

– Примерно так.

– А туда никак две женщины не поместятся? Пойми, мне ничего от тебя не нужно. Ничего! Мне не нужно замуж, мне не нужно денег – да у тебя их и нет, – мне не нужно… Ничего, понимаешь? Я просто хочу тебя…

– Майя, давайте закончим этот разговор. Он нас никуда не приведет, все это бессмысленно…

– Пожалуйста, не уходи, ты даже не представляешь… Нет, я сама не понимаю почему, но меня так тянет к тебе… Мне нужно просто, чтобы ты ко мне прикоснулся… Я не знаю, что в тебе такое, что за тяга…

Самым диким во всем этом было то, что похожие слова он уже слышал!

От Александры.

И, повторенные Майей, они вызывали в нем протест – она не имела права говорить и чувствовать так же, как Саша! Она была совсем другая, эта Майя, она была примитивной распущенной девчонкой, она была…

И в то же время, невероятным образом, эти Сашины слова, произнесенные «распущенной девчонкой», открывали потайную дверцу в его душу… Дверцу, которую он считал бронированной!

Она приподнялась, и ее руки заскользили по его брюкам – вверх. Алексей решительно не знал, что делать.

– Умоляю, молчи, ничего не говори, просто молчи и не мешай мне, прошу тебя… – горячечно бормотала она.

Уйти!

Она встала на колени, ее пальцы вцепились в застежку его брюк.

Немедленно уйти!

Первая пуговица.

Он стоял, как парализованный.

Вторая пуговица.

Вот сейчас, прямо сейчас – уйти!!!

Третья пуговица.

Кис схватил Майю за запястья, сильно сжал. Она подняла к нему лицо, полное мольбы. Кис молча откинул ее руки и вышел из комнаты. Майя осталась стоять на коленях, посредине, одна, глядя в пол.

У него снова разрывалось сердце.

Проклятье!

О сне и речи быть не могло. Майя виделась ему так, как он оставил ее: полуобнаженную, на коленях, с опущенной головой, рассыпанными по плечам волосами, прямо Мария Магдалина – смиренная и униженная. Униженная им. Он испытывал стыд – никогда еще не приходилось ему унижать женщину. И жалость. Два эти чувства каким-то неведомым образом переплавлялись в другое, которому он не хотел даже подбирать слова. Но оно лезло само: желание. Образ этой смиренной грешницы, униженной им, распалял его, раскалял его до умопомрачения.

Остаток ночи он думал о давней истории с женой, о ее измене. До него вдруг сейчас дошло все то, что он упустил раньше: сначала ее легкую отрешенность, бродячую улыбку, некстати появлявшуюся на губах, – тогда он не догадался, совсем не догадался, что это вестник надвигающейся любви, другой любви, не к нему… Тогда она еще была нежна с ним по ночам, она еще продолжала любить его, уже начиная любить другого… Потом ее отчуждение, холодность, попытки избежать близости с ним… И тогда он тоже ничего не понял, ничего. Мог ли он ее остановить? Нужно ли было ее останавливать? Или просто надо было самому все осознать и сказать: иди. Иди к нему, раз уж так вышло… Но он не понял, не заметил, не догадался.

Потом – воспринял как предательство. Они все скрыли от него – она и его лучший друг, Славка. Тогда Алексей был однозначно уверен в своей правоте: они должны были прийти к нему и сказать прямо: так, мол, и так.

А вот теперь… Теперь вдруг ему показалось, что он понимает: это было невозможно. Чтобы сказать ему, они должны были быть уверены в своих отношениях. А отношениям нужно время. Вот не может же он сам сказать сейчас Александре: ты знаешь, так вышло, я тут немножко увлекся одной девчонкой… Нет, конечно, нет! Собственно, говорить-то не о чем. А когда и если он сочтет, что есть о чем говорить, то для Александры это будет поздно. Она уже не простит. Она расценит как предательство. Точно так же, как в свое время Кис.

Но только этого никогда не будет. Он этого не допустит. Он сумел уйти сегодня. И так будет и дальше, как Колобок: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от Майи уйду…

Да, уйду.

Он встал поздно, больной и хмурый – бессонные ночи давали себя знать. Майя уже примеряла парик.

– Ну как, хороша я?

Она была лучезарна, никаких следов обиды или гнева за его бесцеремонность, которой он казнился всю ночь.

Кис деловито осмотрел все причиндалы. Парик был очень хорошего качества, светлый шатен, стрижка «каре»; темно-зеленая юбка до колен, короткий пиджачок того же цвета, простые кремовые босоножки на маленьком каблуке. Майя уже успела изменить макияж, придав рукам и лицу цвет легкого загара, помада с оттенком рябины, зеленоватые легкие тени. До того она почти не пользовалась косметикой, кроме туши для ресниц и легкой розовой, почти натуральной помады, и ныне этот макияж вкупе с одеждой и париком взрослил ее лет на пять и к тому же простил, придавая ей куда более скромный образ начинающей деловой женщины.

Алексей счел, что маскарад вполне удался. Майя, весьма довольная его похвалой, удалилась к себе в комнату собираться.

Однако через минуту Кис вежливо постучал в ее дверь. Майя открыла.

– Вы договорились с Борисом? – спросил он ее.

– Не могу его застать, – беспечно пожала она плечами. – Не отвечает.

– А как вы вообще условились?

– Что я позвоню и скажу, когда смогу прийти.

– Так звоните каждые пятнадцать минут!

Алексей счел рискованным брать машину – ни свою, ни Майину. Их номерами могла располагать не только милиция, но и те, кто охотится за Майей. А посты ГИБДД – они, за редким исключением, готовы услужить тем, кто готов платить за услуги…

Он вытащил из своей «Нивы» портфель, сложил в него кое-какие мелочи, запихнул туда же сумочку киллера со всеми его причиндалами, оба трофейных пистолета и мобильный телефон, который Веня сумел каким-то образом организовать для них. Кис не стал спрашивать, как именно: в Москву ли мотался для оформления или у знакомых одолжил – ему без разницы.

Майя собрала свои вещи в матерчатый рюкзачок, приобретенный Веней.

Кажется, все было готово.

Они стояли посреди гостиной, осматриваясь – ничего ли не забыли.

– Вы когда улетаете? – невозмутимо спросил Кис у Вени.

– Куда? – опешил Веня.

– За границу.

– С чего вы взяли… И вообще, это не ваше дело!

– Ну-ну, – сказал Кис. – Только улетайте поскорее. Повторяю, вам здесь нельзя оставаться.

– Не пойму, как только я раньше жил без ваших советов!

Веня вывез их на своей машине и оставил на въезде в Москву, у метро «Алтуфьево». Первым делом Кис купил телефонную карту и направился к автомату, пока Майя набирала на их новом сотовом телефон Бориски.

Домашний номер Александры не отвечал. На ее мобильный он звонить не стал: где она, с кем, в чьем присутствии будет говорить?

Он с тяжелым сердцем повесил трубку. И с чувством вины. Он не стал разбираться, откуда оно, это чувство: некогда. Может, потом… Сейчас есть срочное дело: Бориска.

Однако телефон Бориски, по которому Майя, посматривая на спину Киса в автомате и нервно постукивая ножкой об асфальт, исправно звонила без остановки, по-прежнему не отвечал.