Карта любви - Елена Арсеньева

Как догадалась Юлия потом, со временем, книжки сии оказались в ее покое не без умысла: хитроумная Люцина исподволь подготавливала новенькую к тому, что ей предстоит увидеть. И все же «венок» оказался слишком сильным впечатлением!

Юлии в тот вечер не спалось. До смерти невмоготу сделалось сидеть в душной, пыльно-плюшевой спаленке, размышлять о своей переломанной жизни, искать будущего, печалиться о прошлом — и развлекаться чтением книг, которые против воли так задорили ее умело разбуженное Зигмунтом естество, что Юлия с трудом отгоняла от себя непрошеные видения, от которых похотливая судорога не раз и не два сводила ее чресла. Итак, она запахнулась в бархатный синий халатик, заплела косы и осторожно вышла из своей комнатки, желая разведать наконец-то, где она находится и нельзя ли отыскать свою одежду и сбежать отсюда?!

Она очутилась в полутемном тихом коридоре, а пройдя шагов десять, увидела лестницу и услышала отзвуки веселых голосов и смеха. Сначала Юлия вернулась и подергала несколько дверей, выходивших в коридор. Все были заперты на ключ, ничего не оставалось, как спуститься по лесенке и поглядеть, что за шум внизу. Так она и поступила. Оказавшись перед задернутой портьерою, Юлия отвела краешек ее и увидела нечто, от чего у нее подкосились ноги.

На круглом большом и низком столе, устланном подушками и покрывалами, возлежали попарно шесть красивых обнаженных девиц, одна внизу, другая на ней, целуясь и лаская друг друга. Изрядно пополнившая свое образование Юлия догадалась, что видит лесбийские забавы, воспетые изысканной Сафо. Однако это было еще не все. Девицы устроились так, что ноги их были широко разведены и сокровенные места каждой — разверстые, жаждущие — доступны взорам и восставшему блуду тех молодых мужчин, каждый из которых, испуская восторженные стоны, попеременно удовлетворял двух девиц, снуя из одной раковины в другую.

Не веря глазам своим и не в силах отвести их, всматривалась Юлия в бесстыдное действо. Мужчины были все на подбор молодые красавцы, особенно один: стройный, золотоволосый, кудрявый. Он стоял спиной к Юлии, и она невольно задержала взгляд на его фигуре Аполлона, которую портили только тощие, чрезмерно волосатые ноги сатира. В этот миг мужчина так буйно вторгся своим раскаленным естеством в верхнюю девицу, что та не выдержала натиска и рухнула на свою напарницу. Мужчина, матерясь, вскочил сверху, не упуская удовольствия, и на столе-ложе образовалась такая разнузданная свалка, что это зрелище оказалось непосильно для Юлии: лишившись сознания, она рухнула на пол под дверью комнаты в самый пик царившего там блудодейства.

Здесь ее и нашла мадам.

Почти месяц провела Юлия, не вставая с постели, а когда доктор признал, что горячка пошла на убыль и угрозы жизни и здоровью больше нет, к больной явилась мадам Люцина и повела на нее столь прямую атаку, что Юлии сперва показалось, будто слова этой рыжей красивой женщины с беспощадными черными глазами — тоже порождение бреда. На первый раз Люцина сообщила, что служка Яцек был ближайшим сподвижником Петра Высоцкого — преподавателя строевой подготовки школы подпрапорщиков и лидера варшавского мятежа, — а потому революционеры, теперь крепко державшие власть в руках, поклялись, что перевернут город, но отыщут убийцу. При всей доброте своей пан Аскеназа не намерен более рисковать и держать у себя разыскиваемую полицией особу, к тому же русскую, хладнокровно лишившую жизни своего любовника, поляка-патриота.

— Он мне не любовник! — с отвращением вскричала Юлия. — Он хотел изнасиловать меня!

Голос ее оборвался рыданием, но лицо мадам Люцины выразило искреннее недоумение и даже ужас:

— Всего-навсего?! И за это… за такую малость лишить человека жизни?!

У Юлии началась истерика — и Люцина удалилась, сочтя, что на сегодня довольно.

Явившись назавтра, мадам с удовлетворением отметила на лице больной следы слез и страха и небрежно бросила на постель пачку бумажек, испещренных цифрами. Повертев то одну, то другую, Юлия наконец-то поняла, что это счета — и суммы на каждом стояли немаленькие. Люцина плотоядно улыбнулась:

— Вижу, ты все поняла, дитя мое! Да, это суммы, которые ты должна пану Аскеназе. За лекарства, за визиты пана доктора, за уход, за питание, за постель, за сиделку. За все. Не стану называть цифры — они таковы, что и здорового с ног собьют, а ты еще слаба! Скажи, Юлька, что будем делать?

— Я верну! — горячо вскричала Юлия. — Я вам все верну!

— М-да? — холодно воззрилась на нее мадам. — И каким же это образом?

— Мне нужно добраться до своих, найти родителей. Они богаты! Они вам все вернут!

— Если они живы, — уточнила Люцина. — Если захотят отплатить добром за добро «презренным полячишкам». И если вообще когда-нибудь еще кацапы войдут в Варшаву, чего Бог не допустит! Нет, не допустит! — Она всей ладонью перекрестилась размашистым католическим крестом с такой уверенностью, как будто Бог только что пообещал ей это. — Слишком много если! А если хоть одно из них не сбудется?! Пан Шимон не уполномочил меня рисковать!

— Что же делать? — убито шепнула Юлия, воспитанная в понятии, что залезть в невозвратимые долги — это самое ужасное, что может сделать русский дворянин. Боже мой, как презирали отец с матерью тех, кто не платил по счетам лавочников, портных, владельцев конюшен, кто не отдавал карточные проигрыши, закладывал имения, снова и снова влезая в невозвратимые долги! «Продай все с себя, — не раз говорил отец, — но чужое верни!» А что могла продать Юлия, если даже сорочка на ней была чужая? Да хоть бы и своя: за ее амазонку разве много дадут?

— Что же мне делать?

— Да ничего особенного, — хмыкнула мадам Люцина. — Всего лишь заработать эти гроши да злотые!

Юлия растерянно моргнула. Работница из нее была, конечно, аховая, но все же благодаря старой Богуславе она выросла не вовсе белоручкой, а посуду мыть или пол скрести, надо полагать, — премудрость не столь уж хитрая. Что позору ни в каком труде нет, Юлия с малолетства усвоила, а потому она, облегченно вздохнув, сказала:

— Я на любую работу готова!

Мадам Люцина с трудом изобразила довольную улыбку. Ей вообще не нравились такие худышки, к тому же сероглазые да русоволосые — бесцветные, к тому же — русские, поэтому ей не хотелось самой опробовать новенькую, а значит, сочувствия она у мадам не вызывала… И бережного к себе отношения не заслуживала. Кроме того, застарелый порок всегда узнает добродетель (пусть и оступившуюся ненароком!) по тайному стыду, который она в нем производит, а мадам Люцина терпеть не могла стыдиться чего-то и кого-то, тем паче — какой-то приблудной кацапки. Было бы лучше, если бы девка заартачилась и ее нужно было бы образумить оплеухой, а то и двумя-тремя!