Гомогенез - Warrax

От этой малочисленной группы (в примитивных условиях люди редко доживали до старости) выживание племени зависело в не меньшей мере, а, очень вероятно, что и в большей, чем от молодых, но неопытных добытчиков. Поэтому у народов, не имевших письменности, старейшины пользовались очень большим авторитетом.

Однако уважение было не к старости, а именно к мудрости. Обратите внимание на среднюю продолжительность жизни в те времена - лет 30-40 максимум. Т.е. стариком по тем временам мог считаться тот, кому в наше время соответствует зрелый мужчина, полный сил и энергии. Успехи медицины привели к тому, что выживают те, кто однозначно умер бы гораздо раньше - и вот, задумайтесь над разумностью ситуации - уважение вызывает дряхлый маразматик, который уже помнит, как его зовут, только по четным числам. Более того - если семья, где он живет, придерживается традиций и т.д., так его еще и считают главой семьи! В консервативных культурах он еще и будет командовать своим сыном, сохранившим, в отличие от него, разум, и который несколько веков назад считался бы мудрым долгожителем. А если еще учесть, что наличие письменности нивелирует большинство «достоинств» стариков как носителей информации, что современная жизнь требует непрерывного самосовершенствования, что знания 10-тилетней давности безнадежно устаревают в большинстве случаев...

Естественно, всегда можно усмотреть различные исключения, разумная и адекватная старость - в принципе не редкость. Но подобные случаи выступают, как исключения, только при посылке - «уважай стариков за возраст». Если принять посылку «уважай субъекта за мудрость», то исключения исчезнут. Мудрость - сочетание интеллекта и опыта, но такое сочетание при нынешнем темпе жизни давно не коррелирует впрямую с возрастом. Как оценить опыт, накопленный за 50 лет жизни в качетве пастуха в деревне и сравнить его с двухлетним опытом пребывания в «горячей точке» или пятилетним обучением в университете? Выводом из всего этого может быть только одно - старость сама по себе не имеет общественной ценности. Ценность появляется только тогда, когда это - старость разумного существа. И, в случае какой-то личностной конкуренции, оцениваться будет не возраст, а именно степень разумности. И только при отсутствии различий в этой области будет играть роль больший опыт прожившего больше.

Почему же везде слышатся призывы уважать именно старость, а не мудрость? На подобную тему когда-то хорошо высказался Диоген, принимая участие в разговоре о том, почему люди так охотно помогают нищим и так неохотно философам: «Это потому, что каждый предвидит возможность самому стать убогим, калекой, пьяницей, но никто не думает, что он сделается философом».

II этап

«Тот, кто нездоров и ущербен физически и душевно, не имеет права увековечивать свое страдание в своих детях».

- А. Гитлер, «Моя борьба»

Итак, отступление от принципов евгеники было связано с тем, что применение их было неосознанным, диктуемым традицией, отобранной грегарным отбором, а обстоятельства, диктующие необходимость такой традиции, ослабли, и отступление от нее уже не приводило к немедленному разгрому.

Кроме того, развитие и усложнение общественных структур привело к более надежной защищенности его отдельных индивидов (от внешних природных эксцессов), и, соответственно, к увеличению продолжительности их жизни. В отапливаемом доме сложней умереть, чем в холодной пещере. Физическая пассивность стариков перетекала в общественную активность, власть все более «старела», и, будучи не в состоянии управлять обществом физически (как в стае), стремилась ко внедрению способов управления при помощи морали. Поэтому вполне естественно, что моральные нормы прежде всего защитили старческую слабость власть имущих. С другой стороны, ущербным людом управлять легче, поэтому вполне вероятно сознательное сохранение неполноценных человеческих особей на ранних этапах становления моральных догм. Ведь главной задачей подобных особей (и их окружения) будет адаптация к жизни «здесь и сейчас», что просто исключает, например, борьбу за власть. «Не до жиру, быть бы живу».

Парадоксально, но власть никогда по крупному счету не заинтересована в обществе, здоровом во всех отношениях - ведь в таком обществе требования к власти значительно шире и разнообразней, чем в стране убогих и калек. Несколько исторических исключений только подтверждают это правило.

Одновременно с неосознанным отбором в обществе появляются попытки специального, осознанного селекционирования людей.

Самым ярким примером такого подхода служит Спарта.

Установление такого порядка в Спарте связано с именем Ликурга. Разные мнения относят эту личность то к области истории, то к области легенд. Отчасти это связано с тем, что в истории Спарты это имя появляется несколько раз в разное время. Но обычно считают, что «тот самый» Ликург жил во время первых Олимпийских игр (776 г. до н.э.) и приложил руку к их основанию, поддержав своим авторитетом.

Согласно Плутарху и другим античным историкам, Ликург был регентом при не достигшем совершеннолетия спартанском царе [23]. Чтобы расчистить ему дорогу, Ликург добровольно отправился в изгнание, но вскоре вернулся, привезя с собой идею сделать из Спарты наилучшее государство. Вдохновили его на это обычаи о. Крит, как пишут Страбон, Плутарх и другие.

Собственно говоря, это были обычаи из разряда тех, что мы видели на предыдущем этапе. Их занесли туда племена дорийцев, к которым, правда, относились и сами спартанцы. Но, видимо, на Крите эти обычаи сохранились лучше, раз их пришлось оттуда экспортировать. Для Спарты это был не праздный эксперимент, так как это была сравнительно небольшая дорийская община среди автохтонного населения Пелопоннеса, и речь шла о ее выживании.

В заведенных Ликургом порядках мы находим все прежние механизмы евгенического отбора, воскрешенные сознательно. Дополнительно к этому были реализовано ряд новых идей, касающихся селекции человека. Такие идеи, видимо, были навеяны практикой животноводства, и были неведомы в древнейшие времена чел-овечества.

Новорожденных в Спарте подвергали осмотру, и слабые и уродливые отправлялись в полет со скалы. «В их глазах,» - пишет Плутарх, - «жизнь новорожденного была также бесполезна ему самому, как и государству, если он был слаб, хил телом при самом рождении, вследствие чего женщины для испытания новорожденного мыли его не в воде, а в крепком вине, - говорят, что эпилептики и вообще болезненные дети от крепкого вина погибают, здоровые становятся от него еще более крепкими и сильными».

Выдержавшие этот первый в жизни экзамен сразу попадали в условия, которые до сих пор называют «спартанскими». Их не пеленали, предоставляя полную свободу движения, не оберегали от холода, и вообще, обращались с младенцами так, как сейчас советуют Никитины. Даже в более поздние времена спартанские кормилицы пользовались исключительной славой и те, кто хотел вырастить своих детей сильными, стремились заполучить их любыми средствами.

В дальнейшем маленьким спартанчикам также не приходилось расслабляться. И в свое время они подвергались тем испытаниям, которые происходят при инициациях.

Изоляция при инициации в Спарте имела активную форму, это называлось «κρυπτεια». Целый год подрастающий спартанец блуждал по горам и долам всей страны; скрываясь, сам добывал себе пищу и был постоянно начеку, дабы никто не мог его выследить и застать врасплох. При этом испытуемые еще охотились на илотов, т.е. покоренное население. Им вменялось в обязанность убивать наиболее сильных из них.

Из испытаний болью в Спарте практиковалось бичевание мальчиков перед алтарем Артемиды. При этом от них требовалось полное воздержание от криков во время порки, ибо самое незначительное выражение боли считалось для лакедемонянина позором. Они должны были переносить боль безропотно и красиво. Когда некоторые из секомых умирали под плетью, то эта смерть считалась почетной. Таким путем спартанское юношество приучалось к боли и терпеливому отношению к ранам.

Как видим, налицо весь арсенал первобытных обрядов инициации, обеспечивающий многоуровневый отсев слабых, в конечном счете - эволюционный отбор. Но, кроме этого, в Спарте входят в обиход механизмы управления наследственностью. Это делалось с помощью контроля над спариванием (гуманисты, видимо, уже возмущаются против зоологической терминологии). Некоторые видят в этом пережитки допатриархального группового брака, оставшегося далеко в прошлом. Как писал Фридрих Энгельс, у спартанцев «брачные отношения во многом еще более архаичны, чем даже те, которые изображены Гомером». Возможно, так это выглядит внешне, но теперь у такого подхода были совершенно иные причины и цели - смотреть на форму вместо сути давно уже стало специфической чел-овеческой особенностью.