Колесники - Йэн Стюарт

Карлсон не считал себя человеком высокой морали, однако порой его охватывало смутное чувство неловкости. Конечно же, он любил животных. Но еще больше он любил растущий счет в банке, который ему обеспечивала нелегальная профессия. В этом мире выживают самые приспособленные, считал он, и если большие кошки не в состоянии противостоять людям… Что ж. Во всяком случае, существуют определенные законы, которые оставляют диким животным шанс, а для того, чтобы сохранить ту или иную популяцию, периодически в них вносятся поправки, обязательные для Охотников, которые опираются на международное право двухвековой давности. (Тогда, в частности, для охраны малочисленных рыбьих косяков наложили вето на промысловый лов.) Красной нитью через эти правила проходил мораторий на применение огнестрельного оружия.

Охотников, как правило, для поражения цели на большом расстоянии обучали владению арбалетом, на коротких дистанциях – ножом, а в критических ситуациях – голыми руками. Конкретно на гепардов охотились с помощью арбалета, и Карлсон надеялся, что против большой кошки ему никогда не придется использовать нож, и уж тем более, голые руки.

Опять завыла гиена. Увлекшись наблюдением, Кандински не заметил, как у него из-под ног ушла почва – ухнул вниз изрядный кусок козырька. Несчастный охотник замолотил руками в воздухе и соскользнул с края. Карлсон не успел прийти на помощь, как до него донесся полный муки крик.

Он спустился со скалы в состоянии, близком к панике, однако с помощью уникомпа все-таки сумел определить, что до появления орбитального соглядатая осталось пять минут. Карлсон присел на корточки рядом с распростертым напарником.

Кандински застонал. Левая нога была раздроблена, острый край сломанной кости выглядывал из плоти, белое было густо измазано алым.

– Проклятие! – прошипел Кандински сквозь стиснутые зубы.

– Ну и кретин же ты, братец, раз сверзился со скалы.

– Ох-ох-ох! – простонал Охотник, когда Карлсон дотронулся до места перелома. – Похоже, то была проклятая зебра, – прошипел он через силу, сознавая, насколько смешно выглядит.

– Точно, зебра, – подтвердил Карлсон, посмотрев по сторонам словно в поисках выхода из создавшегося положения. Кандински считался опытным охотником; как бы он повел себя на его месте?

– Помоги мне, – взмолился покалеченный. Ответа не последовало, ибо Карлсон принял решение. Он встал.

– Хенрик, куда ты? Не оставляй меня! – Кандински попытался подняться, превозмогая боль. – Будь другом, вызови Базу, запроси помощь!

Карлсон помнил Охотничий закон.

– Ты прекрасно знаешь, Петр, что этого я сделать не могу. Никакого оружия и никакой помощи до завершения Охоты. База пришлет вертушку только забрать гепардов.

– Но они же не заберут меня. Живой, мертвый, невредимый, раненый, покалеченный – Охотник всегда может рассчитывать только на себя.

Кандински был на грани истерики. Это нечестно, на его месте должен был оказаться новичок Карлсон! Охотничьи законы, предназначенные для сохранения поголовья животных, которые еще недавно он считал мудрыми, внезапно показались ему бессмысленными и дурацкими. Только не я! Законы не должны касаться меня!

В воздухе снова разлился вой.

Тоже мне шуточки! Судьба сыграла с Кандински и выиграла – это было совсем не смешно. От страха у него сжался желудок. Гиены! О Господи, только их тут не хватало.

– Хенрик! Ради всего святого, Хенрик!

Неожиданно Карлсон зашел ему за спину, и Кандински почувствовал, как прохлада лезвия ожгла беззащитное горло.

– Если пошевелишься хоть на дюйм, я перережу тебе глотку, усек? Нас могут засечь сверху!

– Гиены, – простонал Кандински в ужасе. – У них зубы как резаки, запросто разгрызают трубчатые кости. Они нападают на спящих и уволакивают их – прочь. – Слезы стекали по обветренным щекам. – Меня разорвут на части и съедят живьем!

– Заткнись и постарайся не шевелиться.

В данном случае камуфляжные куртки были на вес золота. Карлсон и Кандински образовывали единое целое, как бы живую замершую картину, а связывал их нож. Минута, две… Незримый соглядатай пялился на буш с орбиты.

– А ты, оказывается, сволочь.

– Ничего личного, Петр. Ты знаешь Закон. Я останусь с тобой на несколько лишних минут. – Лицо Карлсона смягчилось. – И даже перевяжу тебе рану.

– Каким образом?

– С помощью твоего арбалета. – Он знал, что это пустая трата времени, но жест доброй воли возвысил его в собственных глазах.

– Да, ты прав. – Кандински стало лучше. – Ради Бога, Хенрик, не оставляй меня гиенам.

Карлсон посмотрел на свою руку, потом на ноги. Уперся ножом в горло товарищу. Одно движение… Рука опустилась.

– Извини, Петр, я не в состоянии.

– Ну, пожалуйста.

Карлсон вытащил из ножен нож Кандински и вложил раненому в руку.

– Хочешь убить себя, давай сам.

До следующего прохода соглядатая пара часов – уйма времени. Карлсон отступил в заросли, собираясь отправиться на скорое рандеву к большим кошкам.

– Нет! – проревел Кандински. Он выкрикивал проклятия вслед Карлсону, шуршащему в густой высокой траве. Его голос упал до полушепота, потом наступила тишина.

Карлсон не замедлял шага. Он надеялся, что смерть напарника наступит раньше, чем выйдет очередной спутник. Следовало перерезать ему глотку. Жаль, не хватило выдержки.

Хотя смог же он оставить товарища на растерзание гиенам.

Душа – очень странная штука.

Пруденс надеялась вернуться на Ио, но она не учла характера Пеле.

Миллионы лет Ио была связана гравитационными узами с Юпитером наряду с другими Галилеевыми лунами – теми самыми, которые Галилео обозвал «Козмическими звездами»: Европой, Ганимедом, Каллисто. Захваченная в плен орбитой, луна под внешним воздействием многократно сжималась, подобно комку сбиваемого масла. От трения возникло тепло, которое рассеивалось слишком медленно; оно расплавило серу и ее двуокись, образовав море, покрытое твердеющей коркой толщиной в две мили, причем поверхность была заморожена намертво. Ломкая, сплошь покрытая трещинами и, наверное, хрупкая корка представала в иллюминаторах мешаниной серого, белого и бледно-желтого, а на корабельных экранах выглядела по-иному: при расплескивании брызг в палитре появлялись, помимо белого, еще горчичный, апельсиновый, красный, багряный и черный цвета. Плюмажи расплавленной серы и газообразной ее двуокиси выдавливались из трещин вулканов с романтическими именами Локи, Мардук и Пеле и извергались в пространство в виде колоссальных фонтанов.