Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - Ирвинг Стоун

— Не могу понять, Джесси, — сетовал он, — когда я рассказываю тебе о том, что происходило во время похода, это стимулирует и возбуждает меня, слова текут сами собой, и в моей голове возникают живые картины. Но как только я сажусь писать, слова становятся холодными, мертвыми.

На какой-то момент Джесси запаниковала и спросила себя: «Что я сделала? Не оказала ли слишком большого давления, не выставила ли доклад в таком свете, что он не может больше над ним работать?»

Паника прошла. Она спокойно сказала мужу, удерживая рукой холодное полотенце на его лице:

— Возможно, тебя отвлекает сам механизм письма. Возможно, твой мозг работает быстрее твоих пальцев, которые не успевают записывать твои мысли.

— Нет, думаю, что так действует на меня твое присутствие, Джесси. Ты стимулируешь меня, и я могу быстро думать и рассказывать, все словно оживает.

В горле ощущалось биение пульса, когда она спросила:

— В таком случае, мой дорогой, могу ли я служить твоим секретарем? Ты будешь мне рассказывать, как делал раньше, а я буду записывать твои рассказы.

Она чувствовала себя неловко, делая такое предложение, даже дрожала, боясь, что он примет его за ее желание вмешаться, за попытку обрести голос и значение, используя в этих целях сотрудничество с ним. Он вскочил, обнял ее обеими руками и закружил в танце.

— Джесси, моя любовь, я сижу как проклятый уже три дня в ожидании, когда ты предложишь свои услуги. Черт возьми, мне было одиноко здесь, ты обеспечила такой покой, что я почувствовал себя отшельником.

В новогодний день 1843 года, ровно через год после посещения ими приема у президента Тайлера, Джесси села за пюпитр в своей гостиной, а Джон возбужденно ходил за ее спиной. Отец противился ее работе так быстро после родов.

— Но пока я чувствую себя совсем хорошо. Этот доклад конгрессу так же важен для тебя, как и для Джона. Чем лучше мы его сделаем, тем больше амуниции ты получишь.

— Это совершенно верно, — согласился он без улыбки, — если этот доклад получится хорошим, то можно получить разрешение на вторую экспедицию, на этот раз в Калифорнию. Но только, я понимаю, тебе потребуется еще месяц или два…

Ей казалось, что мужу нужно помочь в организации материала. Она отвергла несколько скучных вариантов начала доклада и постаралась найти такое, которое не только заинтересует читателя, но и заставит его присоединиться мысленно к экспедиции и пойти по тропе к вздувшейся реке Канзас. При первом всплеске энтузиазма Джона она не смогла записать все, поэтому отобрала наиболее близкое к тому, что он сказал, а остальное отложила до поры до времени. Она начала соединять воедино части его изложения, делая более образными, чем у него, фразы, используя более выразительные и точные слова, когда он затруднялся.

— Посмотрим, что ты сделала.

Окончив читать, он прокомментировал:

— Нет такого дурака, который не хотел бы выглядеть лучшим образом.

Итак, их рассказ рос, иногда на пять отредактированных страниц в день. Она слышала такие истории раньше, она пересказывала их сама себе, зачастую своим сжатым и выразительным языком. Если она находила его прозу чрезмерно цветистой или поэтичной, пересказывала эпизод более простым языком, придавая нужный ритм, но боялась откровенно сказать ему об этом последнем эксперименте. Она вспомнила бурную сцену, когда ее отец обнаружил, что она не только редактирует его, но и придерживается презумпции сотрудничества с ним в составлении его речей для сената.

Придя утром в гостиную, она застала мужа за чтением результатов работы в предшествующий день. На его лице было напряженное, в известной мере озадаченное выражение.

— Джесси, когда я произнес эту фразу? Я ее не помню.

Она сглотнула, чтобы прочистить горло, а потом ответила:

— Ты этого не говорил. Порвем эти листы и переделаем раздел?

Он подошел к окну, выходящему в сад. Она осталась неловко стоять около пюпитра, будучи не в состоянии угадать, что происходит в голове мужа. Прошло, как ей показалось, бесконечно много времени, когда он подошел к пюпитру и сказал бесстрастным голосом:

— Могу ли я прочитать еще раз эти страницы?

Она вручила ему пять сколотых скрепкой страниц. Окончив чтение, он вернул страницы Джесси:

— Первый раз меня обеспокоили некоторые странные выражения. — После паузы он продолжил: — Я согласился в тот день, когда сделал тебе предложение, что наш брак будет сотрудничеством. Каждый из нас обладает своими талантами. Если ты обладаешь таким, какого мне не хватает, то мне просто повезло.

Джесси расслабленно присела.

Они трудились три месяца, чтобы завершить доклад в сто страниц. Несколько последних недель она работала одна, перечитывая и переписывая. Они договорились между собой, что первым увидит манускрипт Том Бентон.

— Доклад хороший, — заявил ее отец, окончив чтение, — он не только положит начало волне иммиграции в Орегон, но и у нас не будет сложностей в получении ассигнований на очередную экспедицию.

Через три дня отец вернулся из сената с хорошим известием: конгресс был весьма доволен и докладом, и картой, заказал дополнительно тысячу экземпляров, а большинство основных газет попросили разрешения перепечатать доклад. Была дана команда провести вторую экспедицию, выделены ассигнования, и лейтенанту Фремонту было доверено возглавить ее. Все они должны были выехать в Сент-Луис в течение месяца: Том Бентон — чтобы подкрепить свои политические позиции, готовясь к предстоящим выборам, Джон — чтобы собрать свою экспедицию, Джесси — чтобы жить в доме Бентонов во время отсутствия мужа.

Это были ее счастливые дни: дочь, названная Лили, росла крепким красивым ребенком. Казалось, все в стране только и говорят о лейтенанте Фремонте, его экспедиции, докладе и карте. Его хвалили в печати, с трибун, в школах. Военный департамент и Топографический корпус признали его важный вклад.

Лейтенант Фремонт воспринял эту честь скромно и с достоинством.

А Джесси Фремонт тихо держалась на заднем плане, сияя любовью и гордостью, крайне довольная.

Множество чемоданов, сундуков и ящиков было доставлено накануне вечером на станцию железной дороги «Балтимор энд Огайо». На следующее утро Джесси, ее мать и отец, ее муж, Мейли с крошкой Лили на руках, Рэндолф и две молоденькие девочки сели в жесткий, пропахший дымом вагон, отправлявшийся в Балтимор. Эта поездка заняла большую часть дня. Они провели ночь на постоялом дворе около причала, с которого их багаж мог быть поутру погружен на пароход. Плавание к Филадельфии было приятным благодаря прохладной погоде. Они провели ночь и день в Филадельфии, затем сели в почтовый дилижанс, который, раскачиваясь и прыгая по разбитой дороге, доставил их вдоль долины Саскеванны в Гаррисбург. Отсюда отправлялись баржи, плававшие по каналу между Гаррисбургом и Питтсбургом, но четкого расписания не было, и они сочли, что им повезло, когда на вторую ночь они смогли сесть на баржу. Пароходы между Питтсбургом и Цинциннати считались самыми скоростными и роскошными для путешествия по Америке. Джесси и Джон общались с пассажирами, прислушивались к разговорам. Там были охотники и звероловы в своих кожаных одеяниях и енотовых шапках; перекупщики земли с наполненными золотом мешочками, направлявшиеся в новые города в Иллинойсе и Айове; непременные землемеры, стремившиеся на Запад, чтобы проложить новые дороги и определить расположение новых поселков; бродячие торговцы из Луисвилла и Цинциннати со своими товарами; английские авантюристы, рассчитывающие удачливо обосноваться в глухомани; подлинные жители пограничных районов, переселяющиеся на Запад в третий и четвертый раз; торговцы с Востока со своими женами и детьми, добивающиеся независимого существования в новом мире; экзальтированные ирландцы и немцы, вырвавшиеся из своих прежних стран и рвущиеся на Запад как в новый рай.

Поездка должна была занять около двух-трех недель, кому как повезет. Но Джесси не спешила. Около нее был муж, и она беззаботно наслаждалась его обществом. Дорога была ей хорошо известна: впервые она проехала по ней, когда ей было всего десять месяцев; однажды, когда ей было три года, она выпала из кареты; она останавливалась почти на каждом постоялом дворе и в каждом частном доме на пути во время четырнадцати поездок, совершенных за девятнадцать лет.

Они пересекли Миссисипи у Каиро 16 мая, в яркий, сверкающий весенний день, когда в Сент-Луисе бурлит жизнь, когда портовые рабочие наводняют берега реки, когда Миссури вспенена пароходами; суда и шаланды пришвартованы к грубым деревянным пристаням; дамбы усыпаны грузчиками-неграми, загружающими трюмы под звуки ритмических песен.

Том Бентон настоял на том, чтобы проехать по Мейн-стрит и проверить, осталось ли гладким ее гранитное покрытие, и полюбоваться новыми зданиями. Они проехали мимо особняка полковника Огюста Куто, выходившего фасадом на Мейн-стрит и защищенного стеной трехметровой высоты и более чем полуметровой толщины, выложенной из камня, с бойницами для обстрела в случае набега индейцев. Проезжая в карете по обсаженной белыми акациями улице, они рассматривали сверкавшие белизной дома аристократов Сент-Луиса, величественный собор и епископальный сад. Далее по пути к дому Бентонов следовали небольшие улочки и скопление захудалых домов, поскольку Сент-Луис расширялся по частям, каждый строил как хотел и где хотел.