Православие и грядущие судьбы России - Архиепископ Никон Рождественский

Есть струна в нашем грешном сердце, которая особенно в наше время до болезненности отзывчива к каждому прикосновению, это — любовь к свободе. В нашу душу Творец всемогущий заложил как лучшую черту богоподобия свободную волю, дабы сотворенный по образу и подобию Божию человек имел возможность удовлетворить благороднейшей потребности своего сердца — отблагодарить своего Творца за все блага своего бытия, повергнуть к стопам Его сей бесценный дар: «Отче и Творче мой! Ничего у меня нет своего — все от Тебя и Твое: Твоя от Твоих Тебе и приношу — приношу мое сердце, мою волю, данную мне Тобою же свободу! Хочу единой Твоей всеблагой воли, ибо Ты лучше меня ведаешь, что мне благо есть, — отрекаюсь от своей воли, чтоб жить Твоею святою волею! Повелевай и аз раб Твой, готово сердце мое, Боже, готово сердце мое!» И в таком самопредании воле Бога — Творца и Промыслителя человек обрел бы блаженство свое, обрел бы ту свободу, какой и ныне жаждет сердце его. В таком блаженстве, в такой свободе пребывают ангелы Божии; такой свободы, такого блаженства достигают отсечением воли своей в исполнении воли Божией — заповедей Божиих — святые Божии. На них сбывается слово Господа: «Аще Сын свободит вы, воистину свободни будете» (Иоан. 8, 36).

Увы! Человек предпочел послушать змея вселукавого — диавола, который оклеветал пред ним Творца, подменил ему понятие о свободе — своим, лживым ее истолкованием, самоволием, увлек мечтою «быть яко бози» и пленил в рабство греху: «Всяк творяй грех раб есть греха!» (Иоан. 8, 34). С той поры грешное сердце человека ревниво оберегает свою мнимую свободу — рабствовать греху, подозрительно относится к каждому намеку на «послушание», всякое повеление закона считая нарушением этой свободы, отрицая всякую заповедь как насилие этой свободы. Отсюда — то свободолюбие, которое никогда, может быть, не проявлялось так болезненно, как в наше время. О «свободе» только и слышишь повсюду, о ней все заботы у наших законосоставителей, о ней кричат на страницах всех изданий, даже тех, которые должны бы напоминать и о послушании, как величайшей добродетели, открывающей путь к истинной свободе. «Свобода» всякого рода — это идол современного культурного человечества. Пользуются всяким случаем, чтоб напомнить о ней, чтоб покадить ей. Пусть это будет только исторический факт, значение которого для жизни народа недостаточно выяснено, но раз в названии этого факта есть корень любимого словечка «свобода», пред фактом уже преклоняются, его воспоминают как великое событие, память деятелей чествуют, как великих людей, как создателей счастия человечества. Что до того, что история не оправдала всех надежд, возлагавшихся в свое время на этот, тогда ожидаемый, факт? Лишь бы звучало дорогое слово «свобода», «освобождение».

19 февраля исполняется 50 лет со дня издания манифеста об отмене крепостного права. Манифест возвестил об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Этого было довольно для глашатаев разных свобод, чтобы кричать о них, восхвалять их, призывать к ним... Никто не спрашивает: а как использовали свою свободу освобожденные? Много ли пользы принесла она им, да и принесла ли еще? В том-то и дело, что тут, как и в других случаях, когда идет речь о свободе, принимается за бесспорную истину, что свобода сама по себе есть уже благо, без всякого отношения к тому, как использует ее человек. Между тем ведь слово «свобода» есть чисто формальное понятие, не заключающее в себе никакого нравственного признака, а посему свобода не есть зло, но не есть еще и добро. Все дело в том, какое содержание вложишь в это понятие. Оно требует нескольких себе дополнений, чтобы получить нравственную ценность.

Надобно поставить вопрос: свобода кому? на что? Свобода доброму человеку творить добро, свобода преступнику делать зло, свобода трудиться, свобода бездельничать и т. п. Всегда как будто подразумевается первое: свобода на все доброе и полезное. Но почему-то это подразумеваемое как будто намеренно умалчивается. Правда, мы слышали дополнительные слова к свободе, но опять такие неопределенные, что и эти слова непременно требовали себе опять дополнительных признаков: иначе они обращались в пустые звуки, только смущающие недалеких людей. Мы слышали слова: «свобода совести, свобода печати, слова, свобода личности, исповеданий, собраний, союзов» и так без конца. Этими громкими словами прикрывалась пустота и вносилась смута в умы молодёжи, рабочих, в умы нашей полуинтеллигенции, которая всегда мнит о себе больше, чем настоящая интеллигенция — то есть люди, получившие серьезное научное образование и доказавшие свое серьезное отношение и к науке и к жизни своим христианским смирением. Те, кому это было нужно, отлично пользовались такою смутою для достижения своих целей, ничего общего с истинной свободой и общим благом не имеющих. А люди, отуманенные этими толками о свободах, воображали себя передовыми провозвестниками наступающего золотого века, на деле превращаясь в слепое орудие врагов Церкви, Отечества и всего человечества. От их сознания тщательно закрывалось главное: что всякая внешняя свобода есть только отсутствие препятствий для деятельности, а самая деятельность, ее нравственное достоинство должно быть определяемо уже самим «освобожденным» человеком, и именно — его духовною настроенностью, стремлением его сердца к добру или злу. Ведь всегда надо помнить, что человек не умом живет, а сердцем, что ум всегда на послугах у сердца. Если сердце не находится в плену у страстей, то и ум будет искать истины по требованию сердца, и вся деятельность будет направлена в сторону добра, и свобода используется человеком для добра. А если в сердце живут страсти, то оно прикажет и уму услужить тем же господам-страстям и тогда ум будет подыскивать для слова «свобода» таких дополнительных или определительных понятий, которые оправдывали бы греховную разнузданность в жизни якобы «свободного», на деле же жалкого раба страстей. Нужно ли еще доказывать это? В последние пять лет мы измучились душою от зрелища такой лжесвободы, такого рабства страстям, доводящего человека до состояния не только животного, но и дикого, лютого зверя. Обращаясь мыслью к уничтоженному крепостному праву, невольно оглядываешься назад, невольно спрашиваешь: лучше ли стало теперь, чем было тогда, до 19 февраля 1861 года? Увы! Свобода не использована народом так, как того желал Царь-Освободитель; вместо помещика, который все же жалел крестьян, — а многие помещики прямо были великими благодетелями-отцами своих крепостных, — на Руси царствует и властвует кабак; крестьянин не столько работал тогда на помещика, сколько работает теперь на винные лавки; народное здоровье, как свидетельствуют военные врачи, пошатнулось настолько, что пришлось принимать молодежь на военную службу с более узкою грудью; по деревням не видно домов, свидетельствующих о благосостоянии их хозяев, а если и увидишь их, то это — дома кулаков-мироедов, эксплуатирующих народный труд не хуже жида; земледелие и скотоводство упало; народный дух измельчал; народные нравы стали неузнаваемы: прежних патриархов-старцев не видно; великодушие, честность, бескорыстие, чувство долга — исчезают; все помешались на «правах», искание «правов» проникло даже в церковные отношения: готовы судиться не только с священником, но и с архиереем; любовь к родной Церкви охладела; всюду расползаются мутные лжеучения, нередко самые сумасбродные, антихристианские; пропаганда политической мерзости проникает даже в отдаленнейшие, самые глухие деревушки; о любви к Отечеству нигде уже не слышно... Разве гром грянет — русский человек еще перекрестится. Вот как воспользовались враги народа тою свободою, какую Царь дал народу для его блага, для созидания, а не на разорение Святой Руси! Конечно, не свобода тут виновата, а злоупотребления ею. Плоды этого злоупотребления налицо, и невольно спрашиваешь себя: радоваться ли в знаменательный день 19 февраля или плакать? Плакать не о крепостном праве, а о том, что и последнее, что было хорошего в те времена, уходит от нас... И само собою как-то уходит вследствие злоупотребления свободой, да и враги наши, притворяющиеся радетелями народа, уж очень усердно стараются о том, чтобы поскорее вытравить из души народной все то хорошее, что скопилось в ней, воспиталось веками. И опять: мне нет нужды указывать, кто эти враги: их все мы видим, кто еще не ослеп, у кого есть очи, чтобы видеть. В те, далекие теперь, времена крепостного права народ оберегали их естественные попечители-помещики, а теперь — двери открыты для всякого пропагандиста, как религиозного, так и политического. Свобода! Я никогда не кончил бы, если бы стал перечислять все те последствия разных свобод, от которых вот уже шестой год стоном стонет Русская земля. В наше время надо знать и помнить, что враги человечества зорко следят за течением жизни и, как я сказал выше, ищут всячески случая поджигать народные массы, возбуждая в них несбыточные мечты о всякого рода свободах: и гражданских, и политических, и религиозных, с единственною целию — затуманив и перепутав все понятия, повести эти массы на разрушение существующего порядка, общественного и государственного, а затем воцарить на всей земле такое рабство, какого она еще не видела со дня сотворения мира. Поработив людей греху, лишив их нравственной свободы в духе, превратить затем в скотов несмысленных и повелевать ими по своему усмотрению. А потому всеми мерами должно беречь душу народную от развращения: воспитывать народ в послушании закону Христову, в чем и состоит истинная свобода духа. В сердце человека неизгладимо живет стремление к благобытию, к счастию, к блаженству: нет человека, который не мечтал бы о счастье, не желал бы его, не искал бы... Но сердце, ослепленное живущими в нем страстями, искажает в самом себе понятие об искомом им благе, и каждый видит его в том, чего жаждет его грешное сердце. Люди хотят утолить жажду вечного блаженства соленою водою временных удовольствий. Понятно, что жажда только еще более разгорается, но не утоляется. Что же может утолить ее? Только то, что соответствует природе нашего духа, сотворенного по образу и подобию Божию; только то, что отвечает заложенным в этом духе идеалам абсолютной истины, всесовершенного добра и вечной красоты. В области истины — Божественное откровение, в области добра — заповеди Божии или всесовершенная воля Божия, в области красоты — созерцание совершенств Божиих, как в творении, так и в откровении Божием. Се — норма человеческого счастия! И чем ближе человек к этой норме, тем он совершеннее испытывает в своем сердце это счастие, это блаженство. Уже и в ветхозаветные времена, когда учение о благодати Духа Утешителя еще не было раскрыто вполне, люди, близкие к Богу по исполнению Его святой воли, восхищались тем счастием, тем блаженством, какое они испытывали, переживали своим сердцем, когда жили по заповедям Божиим. Возьмите священную книгу Псалтирь: там более 25 раз вы прочтете это сладостное сердцу человеческому слово: блажен, счастлив! А в Новом Завете Законоположник наш. Господь Иисус Христос, самые заповеди Свои все облек в это слово: блаженны — счастливы нищие духом, плачущие, кроткие... Ветхий Завет властно повелевает еще: делай или не делай то или другое, а Евангелие говорит: хочешь быть счастливым, блаженным — вот к тому средство: будь смирен, кроток, милостив... Так изложить закон для человеческого сердца мог только Сердцеведец и Творец этого сердца. Может ли при этом быть речь о свободе или неволе? Наше сердце ищет, просит счастья: оно и дается ему, и всеконечно приемлется свободною волею, как восприяли это блаженство ангелы Божий, никогда не нарушавшие заповеди Божией. Свободны ли ангелы Божии согрешать? Никто не отнимал у них этой свободы, но они всем существом своим изведали все благо, все блаженство в послушании воле Божией и никогда уже не захотят потерять его: их свобода только еще крепче привязывает их волю к послушанию Богу. То же должно бы произойти и с первозданным человеком, если бы он своей свободы не отдал в послушание врагу. То же совершается с каждым спасающимся христианином, по мере исполнения им, силою Божией благодати, животворящих заповедей Христовых. Сочетавая свою волю с волею Божией в исполнении сих заповедей, он не порабощает себя, а, напротив, освобождает себя от рабства греху, укрепляя в себе господство духа над плотью, над низшими влечениями душевного человека. В нем совершается чудное сочетание его свободного произволения с всеблагою волею Божией, подобно тому как в Самом Господе и Спасителе нашем в дивной гармонии сочетавалась воля Божия и воля человеческая, с тою лишь разницей, что Он был Бог всесовершенный, а мы — чада Его по благодати. И когда мы исполняем Его святые заповеди, то не мы действуем, а Он в нас и чрез нас совершает это Своею всемощною благодатию. Понятно посему то блаженство, какое испытывает христианин, когда благодать Христова действует в нем, когда он является живым и действенным членом единого благодатного тела Христова — Его св. Церкви. И чем более он отдает свою свободу воздействию благодати, тем более ощущает в себе веяние Духа Божия и той благодатной свободы, о коей сказано: «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3, 17). При таком понимании христианской свободы можно ли давать большое значение внешней свободе, политической, гражданской и какой бы то ни было? И становится понятным, почему св. Апостолы так спокойно учили и о свободе и рабстве — даже рабстве — в области житейских отношений: «Рабы, повинуйтесь господам своим, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам» (Еф. 6, 5–7) «Каждый оставайся в том звании, в каком призван. Рабом ли ты призван, не смущайся» (1 Кор. 7, 20, 21). «И раб, и господин его — оба рабы Господни, оба равны пред Господом. Ибо раб, призванный в Господе, есть свободный Господа, равно и призванный свободным (господин его) есть раб Христов» (ст. 22). Одно помните: вы куплены дорогою ценою — кровью Христовою: посему не делайтесь рабами человеков в душе, в совести своей, не позволяйте себе из человекоугодничества грешных дел. А за внешнею гражданскою свободою не гоняйтесь: есть она — пользуйтесь ею, нет — предавайте себя в волю Божию. Храните свою духовную свободу, свободу от рабства греху: вот это — великое благо, это — счастье и блаженство, которого никто насилием не может отнять у вас.