Меч времен - Андрей Посняков

Мирошкиничи!!!

Стеклодув!

Пропавшая боярышня Ирина!!!

– А что, Ирина эта, боярышня, давно пропала?

– Ха, пропала… — Борис усмехнулся этак по-взрослому, с некоторым даже цинизмом. — О том, что пропала они не говорят, таятся… Токмо я-то примечаю — давненько ее в тереме не видать — так, дак, почитай, каждый вечер на галерейку выйдет… сидит, любуется… почитай, далеко-от, с галерейки видать…

– А ты откуда знаешь про галерейку-то?

Отрок неожиданно вздохнул:

– Да уж знаю… Там напротив, на Прусской, церквушка… на наше серебришко выстроена. Я туда заходил молитися… так с паперти Мирошкиничей усадьбу куда как хорошо видать.

– А ты, значит, на боярышню любовался…

– Ничего и не любовался! Так… смотрел просто.

И снова вздох.

– А красивая она, боярышня-то?

– Красивая! — тут же — тихонько, шепотом — откликнулся Борис. — Не оторвать взгляду. Коса толста, блестит золотом, лицо белое, чистое, а глаза — синие-синие, как вот небо! На край свету б за нею пошел…

– А ты глаза-то как разглядел… с паперти? — усмехнулся Миша.

– В церкви видал… А вот уже с травня месяца — не заходит… Ну, в церкву-то.

– Так в своей, на усадьбе, молится.

– Нет, она завсегда в эту, тоже на Прусской, ходила… Святого Мисаила храм… И на галерее не видно!

– Так, может, не пускают родители-то…

– Так она ж не в девках! Вдовица. Два лета назад муж ее, Анкудин-боярин, в земле Корельской погиб. Так что, в своем праве боярышня… А деток вот Господь им не дал. Это ничего… это наладится, молиться токмо надо…

– Так, может, боярышня-то в монастырь и уехала. В обитель святую — о детках молиться.

– А — может, — чуть помолчав, согласился отрок. — Добрый бы ей путь и удачи. Тогда уж скоро вернуться должна бы… давно бы должна. Господи! Не дай Бог, постриг примет…

Господи…

Борис что-то тихонько зашептал — молился. А Миша подавил явно не нужный здесь смех — а, похоже, боярич-то воспылал к красавице Ирине платонической подростковой любовью! Ишь ты… В церкви на глаза боярышни засматривается, каждый день на Прусскую ходит, по чужим галереям взглядом шарит. Втюрился отрок — нечего и думать! Как вот, бывает, какой-нибудь восьмиклассник в учителку молодую втюрится… Бывает и ответная любовь вспыхнет — Миша таких примеров кучу мог привести.

А ведь, и в самом деле, вполне могла боярышня Ирина Мирошкинична в монастырь уйти — тем более, деток нет, и вдовица. Вдовица… А та-то, в Усть-Ижоре — совсем ведь девчонка. Или — показалась девчонкою, долго ли Миша ее видел? Уж точно, пристально не рассматривал — не до того было: с гопниками метелились. Вот ведь, задержись тогда, не выпей с Веселым Гансом водки… Ничего бы и не было! Или — все ж таки — было бы? Потому как — судьба? Да какая, к черту, судьба — браслетик тот, чтоб ему… Ладно, хорошо хоть — уже кое-что есть!

Интересно, как там Веселый Ганс? Ха! Нашел, кого вспомнить… Лучше бы Марьюшку вспомнил — рабу, Сбыслава Якуновича подарок. Хорошая девчонка, смешная такая… Ну, дай-то бог, на усадьбе тысяцкого ей хорошо будет. Пока вроде бы неплохо было.

– Слышь, Бориско, не спишь?

– Не… задумался чуть.

– А боярышне-то, Ирине, сколько лет?

– Ой… — отрок призадумался. — Ну, лет, может, двадцать… или чуть мене… Или боле. Так как-то вот.

Двадцать… Вполне подходяще — девчонка. Пусть даже — и вдовица. По тутошним меркам — вполне взрослая и самостоятельная женщина.

А, может, с этой стороны и зайти? Вот, через мальчишку этого, молокососа влюбленного?

Михаил пошевелился, пошуршал соломою:

– Вот, думается, как так выходит, что люди живут, друг о дружке ничего не зная, а потом вдруг — оп! — и встретятся, чаще всего — случайно. И, наверное, это только кажется, что случайно, а на самом-то деле — все давно предназначено Господом!

– Вот-вот! — явно обрадовался Борис. — Господом!

– Тсс! Не кричи так, друже, братца разбудишь.

– Ага, разбудишь его, как же! Коль уж уснул…

– Бывает, вот увидишь деву… — гнул свою линию хитрый Михаил. — И — словно сердце оборвется, не знаешь даже — с чего бы?

– И у меня тако было! — отрок разволновался. — Вот прямо как ты говоришь. Обедню стояли на Прусской… И там… там боярышня, вот она самая, Ирина. Язм — рядом молился. Она вдруг оглянется… ка-ак окатит взглядом… Господи! Да есть ли еще где такая краса?!

– А ты с Ириной-то, боярышней, говорил?

– Как можно? К чужой женщине с речами пустыми приставать! Нет… вот, подрасту… Скоро уже, скоро…

– А батюшка?

– Батюшка, конечно, не очень-то рад будет. Мы, Онциферовичи — с Мирошкиничами всяко. Когда дружно, а когда — и врозь.

Миша про себя усмехнулся: понятно, конкуренция.

– Значит, ты к Мирошкиничам этим на усадьбу не заходишь?

– Почему не захожу? — несколько обиженно переспросил отрок. — Захожу. Вместе с батюшкой. Вот, недавно были… И скоро опять зайдем.

– Так ты б и спросил про Ирину-то! — негромко посоветовал Миша.

– А что?! И спрошу! Прямо у братца ее старшего — батюшка-то давно помер — и спрошу.

– Нет, нет, что ты! — Михаил вдруг испугался за свое дело. — Так, в лоб спросить, нехорошо, неблагостно как-то… Скажут — что за нахал с глупыми вопросами лезет? Какое кому дело, куда боярышня подалась? Не-ет… Тут прямо нельзя. Тут хитрее надо. У тебя на усадьбе Мирошкиничей, конечно, никого знакомых нет?

– Вестимо, нет. Откуда?

– А у слуг твоих? Ну, кто вас туда сопровождает…

– У слуг? А ведь верно! — тихонько засмеялся Борис. — Ну конечно же — слуги! Уж им-то всегда все известно — ничего-то от них не скроешь!

– Вот и ты от них кое-что узнаешь, для себя важное, — продолжал подзуживать Миша. — Потом похвалишься… Вижу — запала тебе в душу боярышня.

– Ой, запала!

– Ну и ладно. Дело молодое. А время быстро летит — не все тебе мальцом быть.

– Вот и я так мыслю!

Проговорили долго, почти до утра, до самого солнышка — сначала алого, а потом — ну, почти сразу же, едва поднялось — золотисто-лучистого, радостного, такого, от одного вида которого прямо воспаряешь душою. Вот как сейчас…

Миша проснулся первым, да и вообще, спал плохо — может, от слишком уж колючей соломы, а может — от мыслей, от узнанного. Сегодня собирались с отроками прогуляться по Прусской, а уж после — как пойдет. Никакой другой работою, окромя пригляду за парнями, Михаила на усадьбе не обременяли, а тиун Ефим — так прямо ужом стелился.

Едва Михаил вышел на двор, как увидел въехавшего на усадьбу всадника, в коем тут же признал Ростислава — верного боярского человечка, с которым не так давно дрался на палках. Слегка кивнув — боярский служка, не высокого полета птица — Миша хотел было пройти мимо, к уборной, да Ростислав ухватил его за рукав: