Все мои лица - Юлия Шутова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это моя-то Машка ловит жениха! Сказанули. Она, когда в Боромира вашего втюрилась, и не знала, что он такой завидный жених. Да разве объяснишь?!
Борька родительскому гласу внял. И Африке дал от ворот поворот. Это, мол, всё так было, несерьезно. Было и прошло. И давай расстанемся тихо-мирно.
Машка лежит, свернувшись калачиком на новом диване в моей квартире. Лежит отвернувшись, упираясь лбом в диванную спинку. Я сижу на полу рядом.
– Маш, давай чайку?
– Не хочу.
– А хочешь, я за мороженым метнусь? Шоколадного принесу.
– Не надо.
– А фанты хочешь? Из холодильника.
– Ленка, отстань, а.
Я не отстану. Буду тормошить и дергать. Мне её жалко. Чего она так лежит? Переживает. Нашла из-за кого переживать. Из-за Тятина. Да она таких ещё воз и маленькую тележку найдет.
– Ну, Маш, ну хватит уже киснуть. Ну гад он, этот Тятин. Мамочке в рот смотрит. Ну и не нужен тебе такой. Сопляк, мамочкин сынок. Все пройдет.
– Не пройдет, – она поворачивается ко мне.
Ее глаза прямо против моих, совсем рядом. Они огромны, темны и печальны, как ночные горные озера, что совсем одиноки среди непроходимых скал и обрывов.
– Почему?
– Я беременна. Уже три месяца.
Если б я не сидела на полу, рухнула бы. Машка ждёт ребенка! Ничего себе! Вот так номер. Интересно, а этот, ейный, знал?
– А Борька знает?
Она качает кудлатой головой:
– Я не сказала. Не успела. Думала, вот одобрят родители мою кандидатуру, и скажу. А теперь уже и незачем.
– Ну и правильно, – говорю, – незачем. Незачем ему знать. Обойдемся. Мы, Африка, обойдемся без этой Тятинской семейки. Сами мелкого вырастим. Ты мамочка, а я тётей буду, ты ж мне, как сестра. Не пропадём. Переезжай, все-таки, ко мне. Мелкому детскую сделаем в моей бывшей.
Я еще много хочу сказать, но Машка обнимает меня за шею и начинает реветь, поливая меня слезами, как из душа. Пусть, выплакаться – это важно.
***
Это случилось вечером все в том же парке неподалеку от дома. Я по-прежнему ходила через него. Подумаешь, собаки испугалась. Кто угодно может обделаться, когда на него собака огромная несётся, разулыбя зубастую пасть. Темень, тусклый свет скучающих фонарей, кусты вдоль дорожек, тигровые лилии на газонах – все сливается в единую, утратившую цвет массу. Ходила здесь и ходить буду. Я не боюсь! Боюсь… боюсь… – эхом в башке, это она, вторая «я» издевается. Ей не страшно. И мне тоже. Тем более, что час собаки уже миновал, и они своих хозяев утянули за поводки по квартирам.
У меня не было никакого предчувствия. И у неё не было, у той, что живет за моей лобной костью, той, что дразнит меня детской кличкой «Сапог». Она хитрей меня, но тоже прощёлкала.
Дорожка завернула за куст сирени. Чьи-то руки толкнули меня в спину, и я полетела в сплетение веток. Здесь, внутри, казалось бы, сплошного куста хватало места, чтобы упасть на живот, больно ударившись ладонью о выскочивший навстречу кривой ствол, чтобы извернуться лицом к опасности, чтобы отползать на заднице от чёрной безликой фигуры, вслед за мной нырнувшей под шатер сиреневых ветвей.
Он прыгнул на меня, рыча, разрывая хиленький покров летнего сарафана, жадно дорываясь до моего тела, лапая выскочившую грудь, шаря внизу живота. «Сука, сука, сука», – сипел. Упал, сплелся со мной, забился. Мне ещё не было страшно. Гадливость – вот, пожалуй, основное чувство, захлестнувшее мой разум. Царапалась, отпихивая мерзкие руки, рычала сама, как попавшая в силок пантера, выгибалась, выпутывалась из гнусных объятий. Со всей силы хватила его зубами за щеку. Рот наполнился солёным, горячим. Он завыл, отпрянул. И тут я увидела его глаза – свинцовые, холодные. Это взгляд был мне слишком знаком. Бежать! Единственный способ спасения – бежать. Воспользовавшись короткой заминкой, откатываюсь в сторону из-под ветвей на газон, ломаю хрупкие, серые в ночи стебли. Вскакиваю. Бегу в сторону света. За спиной топот, сопение. Не отстает. Под фонарем я оборачиваюсь. Лучше б я этого не делала. В двух метрах от меня в круг кислого лимонного света вплывает знакомое лицо. Перекошенное ненавистью, перемазанное кровью лицо Олега. Мёртвое? Живое? Не знаю.
Дальше я бежала зверем – без мыслей, без цели. Только вопль: «Эвелина-а-а!» заполнял меня. Кричал мой преследователь, или моё сознание сгенерировало этот крик, не могу сказать. И то, и другое возможно.
Выскочила на освещенную улицу, оглянулась. Никто меня не преследует. Исчез. Фантом, призрак? Может и не было никого, привиделось. Ну да. Это я сама извалялась, истерзала платюшко. Хорошо, что сумка через плечо была, не свалилась, не потерялась. Вытащить телефон и позвонить Машке, домой я не пойду. Я зашла в какой-то бар, набрала Машкин номер и тут же сбросила. А если я приведу его к ней? Если она опять окажется на грани смерти из-за меня? Так нельзя. Идти к Рустаму? Они, конечно, меня примут, я для них своя. Но если этот придет и туда? Верка, Мамлякат, малыши… Им всем угрожает опасность. Я опасность. Я несу смерть. Куда же мне? Где спрятаться?
Байбаков! Вот, кто меня спасет. Ему по должности положено. У него и пистолет есть. Какой же у Глеба номер? Вот дура, не записала. Он что-то такое говорил: «Сплошной телефон спасения…» Какие бывают? Девятьсот одиннадцать, сто двенадцать, ноль один, ноль два, ноль три. Нет, повтор. Полиция. Точно полиция – ноль два. Ясно! Номер сложился.
– Байбаков! Забери меня. Да, прямо сейчас. Я в баре. Не знаю, как называется, сейчас спрошу… «Зигзаг». Не знаю адрес, у яндекса узнай. Нет, не пьяная. Потом расскажу. Да нет, не надо меня выкупа̀ть, не в этом дело. Приезжай. Пожалуйста.
В машине пристегиваюсь к сидению и