Монстры и волшебные существа: русские сказки и европейские мифы с иллюстрациями Аны Награни - Александр Николаевич Афанасьев

призрак погибшего Кеика, который возвестил бы ей правду о своей смерти!» Так говорила Юнона, и Ирида, надев на себя тысячецветную одежду, радугой прорезала небо и, исполняя приказание богини, отправилась в скрытое облаками жилище бога сна.

‹…› Полетел Морфей[74]; не шумят его крылья во мраке ночи. Быстро прибыл он в столицу Гемонии, снял свои крылья и стал Кеиком. Приняв его вид, Морфей посинел, словно мертвец, и обнаженным встал у изголовья своей верной супруги. Видно было, что влажна была его борода, а с мокрых, отяжелевших волос текла вода. Склонился тогда Морфей над ложем Алкионы и с рыданьями говорил ей: «Узнаешь ли ты Кеика, моя бедная супруга, или мое лицо исказилось от смерти? Всмотрись, ты увидишь вместо своего мужа его тень: погиб я, Алкиона, не помогли мне твои молитвы, не жди понапрасну моего возврата. В Эгейском море дождливый Австр настиг мой корабль; в разные стороны кидали его огромные волны и разбили: утонул я, напрасно повторяя твоя имя. Об этом слышишь ты не от лживого вестника, не от пространной молвы – сам я, потерпевший крушение, рассказываю тебе про мою смерть. Встань же скорей и пролей слезы, надень траурное платье, не попусти, чтобы неоплаканным сошел я в призрачный Тартар!» ‹…› Застонала и зарыдала Алкиона, в забытьи замахала она руками и, силясь обнять мужа, ловила воздух. «Подожди, – восклицает она, – куда бежишь ты, пойдем вместе!..» Очнулась Алкиона, испугавшись своего крика и призрака мужа, и сперва посмотрела, не стоит ли он там, где она только что видела его. На крик царицы вбежали слуги и внесли огонь. Когда нигде не нашла Алкиона своего мужа, то стала она бить свое лицо, разодрала на груди одежду и ударила себя в грудь. «Не стало, не стало Алкионы, – восклицала царица, когда кормилица стала расспрашивать ее о причине горя, – погибла вместе с милым Кеиком». ‹…›

Было утро. Печально вышла Алкиона из своего дворца на берег моря и отыскала то место, где прощалась она с мужем. «Здесь на берегу Кеик снялся с якоря, здесь, уезжая, он поцеловал меня», – говорила Алкиона, идя по берегу. Вспомнив обо всем, что произошло на том месте, супруга Кеика взглянула на светлое море и увидела, что далеко плывет по нему что-то похожее на человеческое тело; что было это, сразу нельзя было заметить, когда же гонимый волнами труп стал понемногу приближаться, то было ясно, что это человеческое тело, хотя оно еще находилось на далеком расстоянии. Не знала Алкиона, чье это было тело, но так как то был утопленник, то смутилась царица от зловещего предзнаменования. «О, как несчастен, кто бы ты ни был, – воскликнула она, хоть жалела человека неизвестного ей, – несчастна и твоя жена, если есть она у тебя!» Между тем гонимое волнами тело приближалось; чем более всматривалась в него Алкиона, тем более и более падает она духом. Уже труп прибило к берегу, уже царица рассматривает, чей он, и увидала, что то был ее супруг. ‹…› «Таким-то возвратился ты ко мне, бедный мой супруг», – говорит царица, простирая к Кеику свои дрожащие руки…

Выдавалась в море плотина, сделанная руками человека; она прежде всего смиряла ярость пучины и ослабляла прибой волн. Вскочила на плотину несчастная Алкиона – удивительно, как могла она сделать это! – и, превратившись в птицу, полетела, тихо рассекая воздух своими молодыми крыльями и касаясь ими поверхности воды. Пока летела Алкиона, она своим тонким носиком издала трескучий, похожий на горькую жалобу крик. Когда же коснулась она немого, безжизненного трупа Кеика, то обняла похолодевшее тело любимого человека молодыми своими крыльями, напрасно силясь поцеловать его клювом. Почувствовал ли это Кеик или волны ли подняли, как казалось, его голову, смертные не знали наверное. Но Кеик чувствовал. Сжалились наконец боги над Кеиком и Алкионой и обоих превратили в птиц. Одинакова была их судьба, но и тогда не перестали они любить друг друга; и в птицах остался брачный союз: совокупляясь, выводят они детей; семь тихих зимних дней сидит Алкиона в своем плавучем гнезде – тогда спокойно море. Эол крепко стережет ветры, делая море тихим ради своих внуков.

Одиссея

Фрагмент главы 12 поэмы Гомера в переводе В. Жуковского[75]

Цирцея узнала

Скоро о нашем прибытии к ней от пределов Аида.

Светлой одеждой облекшись, она к нам пришла; и за нею

С хлебом, и мясом, и пеннопурпурным вином молодые

Девы пришли; и богиня богинь, к нам приближась, сказала:

«Люди железные, заживо зревшие область Аида,

Дважды узнавшие смерть, всем доступную только однажды,

Бросьте печаль и беспечно едой и питьем утешайтесь

Ныне, во все продолжение дня; с наступленьем же утра

Далее вы поплывете; я путь укажу и благое

Дам наставленье, чтоб снова какая безумием вашим

Вас не постигла напасть ни на суше, ни на море темном».

Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем.

Жертву принесши, мы целый там день до вечернего мрака

Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались.

Солнце тем временем скрылось, и тьма наступила ночная.

Люди в том месте легли, где корабль утвержден был канатом;

Мне же Цирцея приветливо руку дала; и когда я

Сел в отдаленье от прочих, легла близ меня и вопросы

Стала мне делать; и ей обо всем рассказал я подробно.

Светлая так напоследок сама мне сказала богиня:

«Дело одно совершил ты успешно; теперь со вниманьем

Выслушай то, что скажу, что потом и от бога услышишь.

Прежде всего ты увидишь сирен; неизбежною чарой

Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных.

Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближась, их сладкий

Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетных

В доме своем никогда не утешить желанным возвратом:

Пением сладким сирены его очаруют, на светлом

Сидя лугу; а на этом лугу человечьих белеет

Много костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья.

Ты ж, заклеивши товарищам уши смягченным медвяным

Воском, чтоб слышать они не могли, проплыви без оглядки

Мимо; но ежели сам роковой пожелаешь услышать

Голос, вели, чтоб тебя по рукам и ногам привязали

К мачте твоей корабельной крепчайшей веревкой; тогда ты

Можешь свой слух без вреда удовольствовать гибельным пеньем.

Если ж просить ты начнешь иль приказывать станешь, чтоб сняли

Узы твои, то двойными тебя пусть немедленно свяжут

После, когда вы минуете остров сирен смертоносный,

Две вам дороги представятся; дать же совет здесь, какую

Выбрать из двух безопаснее, мне невозможно; своим ты

Должен рассудком решить. ‹…›

Я ж, к своему кораблю возвратясь, повелел, чтоб немедля

Спутники все на него собрались и канат отвязали;

Все на него собралися и, севши на лавках у весел,

Разом могучими веслами вспенили темные воды. ‹…›

Все корабельные снасти порядком убрав, мы спокойно

Плыли; корабль наш бежал, повинуясь кормилу и ветру.

Я ж, обратяся к сопутникам, так им сказал, сокрушенный:

«Должно не мне одному и не двум лишь, товарищи, ведать

То, что