Бархатные коготки - Сара Уотерс

Мы лежали, пока не хлопнула входная дверь и снизу не послышался кашель миссис Денди и смех Тутси на лестнице. Китти сказала, что нужно встать и одеться, а то как бы другие не удивились; и во второй раз за этот день я, лежа в кровати, лениво наблюдала, как она умывалась и натягивала на себя чулки и юбку.

Я поднесла руку к груди. Там ощущалось медленное движение, словно бы стекание, таяние — как если бы моя грудь была раскаленным, оплывающим воском, в середине которого горел фитиль. Я вздохнула. Китти уловила этот вздох, заметила, как исказились мои черты, и подошла. Отведя мою руку, она очень нежно прижалась губами к тому месту, под которым билось сердце.

Мне было восемнадцать, и я ничего не понимала. Я думала в тот миг, что умру от любви к ней.

Два дня мы не видели Уолтера и не разговаривали о его плане вывести меня на сцену вместе с Китти, но вот вечером он явился к миссис Денди с пакетом, помеченным надписью «Нэн Астли». Это был последний вечер года; Уолтер пришел к ужину и остался с нами послушать вместе полуночный звон колоколов. Когда колокола брикстонской церкви пробили двенадцать раз, Уолтер поднял стакан.

— За Китти и Нэн! — громко возгласил он. Скользнув глазами по мне, он задержал их на Китти. — За их новое партнерство, которое принесет всем нам славу и деньги — в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году и дальше!

Сидя за столом в гостиной вместе с Мамой Денди и Профессором, мы с Китти присоединились к тосту, но обменялись при этом тайным мимолетным взглядом, и я подумала (с дрожью удовольствия и торжества, которую не сумела полностью скрыть): бедняга, откуда ему знать, что за событие мы празднуем на самом деле!

И только тут Уолтер вручил мне пакет и с улыбкой стал наблюдать, как я его открываю. Но я уже догадывалась, что там найду: костюм, сценический костюм из саржи и бархата, сшитый на мою фигуру по образцу одного из костюмов Китти, но не коричневый, как у нее, а голубой — под цвет моих глаз. Я приложила к себе костюм, и Уолтер кивнул.

— Разница только в цвете. Ступай наверх и надень — послушаем, что скажет миссис Денди.

Выполнив его распоряжение, я на миг задержалась у зеркала. Я надела пару простых черных ботинок, волосы спрятала под шляпу. За ухом у меня торчала сигарета; я даже сняла корсет, чтобы моя плоская грудь совсем не выпячивалась. Я смахивала немного на своего брата Дейви — но только, пожалуй, из меня вышел юноша красивей. Я тряхнула головой. Всего-навсего четыре дня назад я, стоя на этом самом месте, удивлялась, что вижу себя одетой как взрослая женщина. Но один неприметный визит в портняжную лавку — и вот я юноша, юноша с пуговицами и ремнем. Это была еще одна бесстыдная мысль, ее следовало гнать прочь. Я сошла в гостиную, сунула руки в карманы и, ожидая похвал, стала демонстрировать свой наряд.

Однако, пока я так и сяк вертелась на коврике, Уолтер загрустил, а миссис Денди задумалась. Когда по их просьбе я взяла Китти под руку и мы наскоро изобразили дуэт, Уолтер хмуро отступил и покачал головой.

— Не совсем то, — объявил он. — Как ни печально, но в таком виде это не пойдет.

Я испуганно обернулась к Китти. Она поигрывала своим кулоном: прикусывала цепочку, постукивала по зубам жемчужиной. У нее тоже было невеселое лицо.

— Что-то тут не так, но в чем дело, не знаю… — протянула Китти.

Я оглядела свой наряд. Вынула руки из карманов и сложила их на груди, но Уолтер снова покачал головой.

— Сидит превосходно, — проговорил он. — Цвет хорош. И все же проглядывает что-то… не то. Что же это?

Миссис Денди кашлянула.

— Шагни, — сказала она мне.

Я шагнула.

— Теперь повернись — хорошо. А теперь будь добра, дай мне огонька.

Я зажгла ей сигарету, она затянулась и снова кашлянула.

— Она слишком настоящая, — наконец сообщила миссис Денди Уолтеру.

— Слишком настоящая?

— Слишком. На вид вылитый юноша. Я знаю, так оно и задумано, но поймите: она на вид настоящий юноша. Лицо, фигура, манера стоять и ходить. А ведь такая цель не ставилась, не правда ли?

Так неловко я себя никогда не чувствовала. Я взглянула на Китти — у нее вырвался нервный смешок. Уолтер, однако, перестал хмуриться и по-детски вытаращил свои голубые глаза.

— Черт возьми, Мама Денди, а ведь ты права!

Он приложил руку ко лбу и вышел за порог; его тяжелые быстрые шаги прозвучали на лестнице, потом у нас над головами — в комнате Симса и Перси — и наконец еще выше хлопнула дверь. Вернулся Уолтер с диковинным набором предметов: парой мужских туфель, корзинкой с шитейными принадлежностями, двумя ленточками и коробкой с косметикой Китти. Все это он свалил около меня на ковер. С небрежным «пардон, Нэнси» Уолтер стянул с меня пиджак и ботинки. Пиджак и принадлежности для шитья он сунул Китти и ткнул пальцем в шов: «Сделай-ка на талии пару защипов». Ботинки он отбросил в сторону и заменил их парой туфель — это были туфли Симса, маленькие, на низком каблуке, довольно изящные. Уолтер сделал их еще наряднее, вдев в них ленточки и завязав банты. Чтобы банты были видны, а также чтобы убрать лишнюю длину (в туфлях я сделалась ниже), Уолтер отвернул на брючинах манжеты.

Заставив меня наклонить назад голову, он вооружился помадой и тушью из коробки Китти и принялся мягкими, женскими движениями обрабатывать мне губы и ресницы. Выхватил у меня из-за уха сигарету и кинул на каминную полку. Наконец он обернулся к Китти и щелкнул пальцами. Та, захваченная его нетерпением и целеустремленностью, усердно шила. Когда она перекусила нитку, Уолтер забрал у нее пиджак, затиснул меня в него и застегнул на груди пуговицы.

Потом он отступил и вскинул подбородок.

Я, опустив глаза, снова оглядела себя. Изящные новые туфли походили на обувь юного героя-травести. Брюки стали короче и сидели не так безупречно. Пиджак чуть пузырился выше и ниже талии, словно у меня имелись бедра и грудь, при том что сидел плотнее и чувствовала я себя в нем, не в пример прежнему, стесненно. Лица я, разумеется, не видела: пришлось повернуться к своему отражению на картине над камином и созерцать его (сплошные глаза и губы) поверх красного носа и бакенбард «Беспутника Джека».

Я поглядела на остальных. Миссис Денди и Профессор улыбались. Китти тоже успокоилась. Раскрасневшийся Уолтер не без трепета созерцал плоды своих трудов. Скрестив руки, он заключил:

— Отлично.

После того как состоялось мое преображение — не просто в юношу, а, скорее, в юношу, каким бы я оделась, будь во мне больше женственности, — выход на сцену последовал в скором времени. На следующий же день Уолтер отослал мой костюм портнихе, чтобы перешили как полагается; через неделю один директор в благодарность за какую-то услугу предоставил ему зал и оркестр, и мы с Китти в парных костюмах принялись репетировать. Это было совсем не то, что петь в гостиной миссис Денди. Посторонние наблюдатели, пустой и темный зал меня смущали; я держалась робко и неловко, и мне никак не давалась прогулочная походка, которой меня терпеливо учили Китти с Уолтером. В конце концов Уолтер вручил мне тросточку и распорядился, чтобы я просто стояла, опираясь на нее, пока Китти танцует, и после этого дело пошло веселее, я освоилась, и наша песенка зазвучала забавно, как в первый раз. Когда мы с нею покончили и принялись репетировать поклоны, кто-то из оркестрантов нам похлопал.

Китти присела попить чаю, но Уолтер с серьезным лицом отвел меня в сторону, в партер.

— Нэн, — заговорил он, — когда все начиналось, я обещал, что не буду на тебя давить, и я не собирался нарушать слово; лучше мне отказаться от своего ремесла, чем выталкивать девушку на сцену против ее воли. Знаешь, есть менеджеры, которые так и поступают, которые думают, только как бы набить карман. Но я не из таких, а кроме того, мы с тобой друзья. Однако, — он набрал в грудь воздуха, — вот мы, все трое, работаем уже не первый день, и ты вполне, можешь мне поверить, ты вполне.

— Если, наверное, еще порепетировать… — с сомнением отозвалась я.

Уолтер покачал головой.

— Не обязательно. Разве за последние полгода ты не репетировала чуть ли не больше Китти? Ты не хуже ее заучила ее номер, знаешь песни и все приемы; многое придумала и помогала освоить!

— Не знаю, — отвечала я. — Все так ново, непривычно. Всю жизнь люблю мюзик-холл, но ни разу не думала о том, как бы я сама вышла на сцену…

— В самом деле? — спросил он. — Разве? Неужели, глядя в своем «Кентерберийском варьете», как публика упивается выступлением трагикомического артиста, ты ему не завидовала? Не видела с закрытыми глазами свое имя в программках и афишах? А когда ты пела своим… устричным бочонкам — разве не представлялся тебе переполненный зал, где слушатели-моллюски вот-вот заплачут или захохочут?

Я нахмурилась, прикусив палец.