Рэкет по-московски - Василий Веденеев

«Пора собираться, — решил он, — поговорили, большего все равно не дождешься. Оставим пока неутешную мадам Филатову в покое, переждем маленько. Но время, время! Прав Слава Глотов, уже и эксгумацию поздно делать. Вопрос еще в том, нужно ли ее делать вообще?! Если так пойдет и дальше, мой милый Собачкин устроит мне хорошенькое аутодафе. И будете вы, дорогой подполковник, выступать в роли мальчика для битья. Все припомнят: и картинки на выставке, и несогласие с политикой руководства отдела, и то, как пытаешься гонять бездельников, которые есть в милиции, как и везде».

Усов вежливо проводил Соломатина, доверительно взяв под руку, снова предложил не беспокоить Нину Николаевну, просил звонить по любому вопросу, вздохнул, отпирая замки и вышел на площадку лестницы, словно желая удостовериться, что Глеб не будет стоять под дверями квартиры, а спустится на лифте вниз и уйдет, освободив и его, и Филатову от своего присутствия.

— Всего доброго, Глеб Николаевич, — раскланялся Усов.

— И вам, Борис Иванович, — ответил Глеб.

Сегодня он был собой недоволен.

X

Вечером, когда Борис Иванович уже погулял с собачкой и сидел в кабинете за пасьянсом, телефон на его письменном столе тихонько заурчал.

— Борис Иванович?

— Я, — вздохнул в ответ Усов.

— Отчего так печально? Жизнь прекрасна и удивительна, — заверил знакомый баритон. — Или что-нибудь не так?

— У нас всегда что-нибудь да не так, — язвительно откликнулся Усов. — Вы когда-нибудь видели, чтобы все было так?

— Редко, но бывает, — хохотнули в трубке. — Какие новости?

— Сыщик приходил к Нинке, — уныло сообщил Борис Иванович. — Любопытный… и — не из местного отделения.

— Зачем?

— И мне хотелось бы знать. Она, правда, увильнула от разговора, но эти бульдоги могут не успокоиться.

— Фамилию знаете? Надо принять меры.

— Примем, — пообещал Усов. — Мальчик где?

— Найдется! Работайте спокойно.

— Ага, все спокойно вокруг… — хмыкнул Борис Иванович. — Что вы меня, как беременную девочку, уговариваете?!

— Выпейте на ночь валокордин, — посоветовал баритон. — В вашем возрасте вредно волноваться по пустякам.

— Хорошенькое дело, — обозлился Усов, — теперь это называется пустяком? Не знал…

— Сделанного не воротишь, — философски заметил обладатель бархатного баритона, — а на нервах только напортачишь. Перестаньте трястись, все будет нормально.

— Ах, сколько раз мне это уже обещали!

— Но ведь выполняли? Выполняли! Люди стараются.

— Хорошо. Спокойной ночи.

Положив трубку, Борис Иванович несколько минут задумчиво перетасовывал колоду карт. Так тепло и покойно ногам, поставленным без тапочек на спину верной собачки, тихо и мирно светит настольная лампа; за стеной, в спальне, уже постелила постель драгоценная Таисия Романовна, а за темным окном огромный город, в котором где-то, наверное, не спит приходивший сегодня к Нинке сыщик. Тоже, может быть, сидит и думает. Вроде недалекий мужичок. Хорошо, если так.

И где-то бродит по темным улицам проклятый мальчишка, сунувший нос не в свои дела. Борис Иванович не знал ни его имени, ни фамилии — к чему обременять память? — но хотел успокоиться, а для этого надо, чтобы мальчишку разыскали.

XI

Сегодня Соломатин отправился на кладбище. Если не получилось с одного конца, надо попытать счастья с другого. В разговоре Фомин упомянул кличку Могильщик. Среди клиентов Глеба, обладавших богатым уголовным прошлым, никто такой клички не слыхал, и Соломатин решил съездить к Вите Купину, знакомому кладбищенскому работнику…

Перед воротами кладбища ряды торговавших цветами старух, как всегда, закрытый цветочный магазин, припаркованные машины, два похоронных автобуса, группы людей, одетых в темное и, у самых ворот, знакомая фигура в синем халате и беленькой кепочке, надвинутой на брови — Витя Купин.

— Здоров! — дождавшись, когда Глеб подойдет, сунул ему крепкую мозолистую ладонь Виктор. — Чего вдруг надумал?

— Понадобилось, — уклончиво ответил Соломатин.

— Ладно, пошли ко мне, ежели у тебя дело.

Он повел Глеба по тенистой аллейке, мимо разноцветных оград, за которыми кое-где стояли окрашенные серебрянкой кресты, но больше памятники из камня.

— Все тут будут, — кивнул на могилы Виктор. — Сейчас суетятся, а потом притихнут и — сюда, в бессрочный отпуск от земных забот. Чаще надо людям кладбища посещать, меньше друг дружку грызть станут.

— Философствуешь? — улыбнулся Соломатин.

— А чего? Все могильщики — философы, еще Шекспир отмечал. Теперь название сменили, называют рабочим по благоустройству кладбища, но суть не меняется: все та же лопата. Я только территориально при кладбище состою, гранитным участком, но такого насмотрелся. Во! — он показал на огромный камень, возвышавшийся над остальными памятниками, — обратно пойдешь, полюбопытствуй. Торговому работнику поставили и написали: «от родных и друзей», будто подарок сделали. И здесь хотят выделиться. А земле, ей все одно, кем ты был: героем, трусом, торговым работником или милиционером. Согласен?

— Земле — может быть, а людям?

— Все правду ищешь, — распахивая перед Соломатиным дверь конторы, ехидно заметил Купин. — Добиваешься социальной справедливости ценой собственного спокоя? Давай, хватай за руку жуликов и убийц, волоки в кутузку, дери глотку с начальством за правое дело. Только не забывай, сколько правдоискателей раньше времени полегло.

Глеб посмотрел в окно на ряды могил, березки, кресты, памятники. Где-то далеко заплакали трубы, оборвав мелодию траурного марша на высокой, щемящей ноте.

Скинув беленькую кепочку, Виктор уселся за старенький письменный стол, сдвинул в сторону ведомости и отчеты, достал две чашки.

— Выкладывай, какая печаль? — разливая чай из электрического чайника, спросил он. — Не зря же ноги бил в такую даль? В кино поглядеть, так сыщики на машинах, да еще с радиотелефонами, а ты до подполковника дослужился и на «одиннадцатом номере» пиликаешь. Или так ближе к народу?

— Ага, ближе, — решил не заводиться Глеб. Чего с Витькой спорить? — Ты братию кладбищенскую хорошо знаешь. Скажи, слыхал такую кличку — Могильщик?

— Могильщик? — приглаживая рукой вихры, переспросил Купин. — Да их тут почитай каждый день меняют: одни спиваются, другие приходят. Народ мрет, хоронить надо, а это деньги. Самое дорогое дело, говорят, родиться и помереть — везде плати. Когда даровые червонцы в руки идут, как не запить? Родня в скорби, жаться неудобно, да и некогда особо, вот и пиратствуют господа могильщики, вымогают денежки с населения.

— Я не про то, — терпеливо объяснил Глеб. — Есть такой человек, его Могильщиком прозвали, понимаешь? Думаю, на кладбище работал или работает.

— Какой из себя?

— Да не знаю я! — с досадой ответил Соломатин. — Если бы знал, зачем к тебе тащиться, время тратить?

Купин ненадолго задумался, потом вскочил, приоткрыл форточку и крикнул проходившему мимо рабочему:

— Эй, Петро, пришли ко мне Ай-яй-яй! Да быстро! — усевшись на стул, пояснил. — Если Толик Ай-яй-яй не знает, то больше никто не скажет.

— Это прозвище, Ай-яй-яй?

— Ну да, — ухмыльнулся Купин, — у него в башке винтиков немного не хватает. Чего морщишься? Думаешь, у меня здесь известный по всей стране производственный комплекс? Дудки! Иди попробуй, пополируй камушки или постучи по ним, набей буковки. Летом еще ничего, а зимой, а осенью? И украсть нечего — камень, не сволокешь! Если из левого гранита памятник поставил, то не спрятать. Кто есть, с теми и работаю… Заходи, Толик, — поощрительно и радушно улыбнулся он вставшему в дверях рослому парню.

Вертя в больших руках защитные очки, Толик Ай-яй-яй с потерянным видом переводил глаза с Купина на Глеба. Он явно не понимал, зачем его оторвали от дела.

— Садись! — хлопнул ладонью по свободному стулу Виктор. — Приятель вот мой, — он кивнул на Соломатина, — интересуется, ты такого Могильщика не знаешь?

Толик сел, обстоятельно устроил на краю столешницы свои очки, положил руки на колени.

— У нас нету, — неожиданно густым басом сообщил он.

— А на других кладбищах?

— На других? — задумался Толик. — Ай-яй-яй, других-то много! Но я почти везде работал. И на Митинском, и на Калитниках, и на Востряковском… Всех знаю. Разные есть. Хоккеист, например. Ай-яй-яй, как раньше шайбу гонял. Классно! Или Женька Гитлер. Похож очень, — с извиняющейся улыбкой объяснил он, повернувшись к Глебу. — Просто вылитый.

— Нет, Гитлера не надо, — уныло ответил тот.

— Тогда не знаю. Нет среди кладбищенских такого.

— Иди… — махнул рукой Купин. — Видал? — спросил он Глеба, дождавшись, пока стихнут тяжелые шаги Толика, — вот тебе и кадр. Но если он говорит, что нет, можешь не сомневаться. Что, иной мир, дорогой подполковник? Непривычный?