Бюро находок - Зигфрид Ленц

Генри надел джинсы, натянул рубашку «поло» и отправился на кухню ставить чайник, потом накрыл стол на двоих, предвкушая приход Федора. Ему стало прохладно, и он надел свитер, с трудом протащив через ворот голову, отчаянно размахивая руками, он просунул их в рукава и невольно вспомнил, как Барбара однажды съязвила: «Боже праведный, как же ты одеваешься, прямо ведешь настоящую борьбу, твое счастье, что ты не видишь себя со стороны». Он налил чаю, сделал себе два бутерброда – с сыром и с джемом – и расположился за кухонным столом. Два ведущих воскресной развлекательной программы, отчаянно стараясь настроить всех на веселую волну, приглашали его и еще один и две десятых миллиона слушателей включиться в игру «Что бы вы сделали, если бы вам на один день доверили в стране неограниченную власть?». Три самых оригинальных ответа ожидали призы, в том числе поездка на уик-энд в Париж на две персоны. Наш номер телефона такой-то, звоните, если вам придет в голову что-нибудь оригинальное. Генри поглядел на две темные ягодки клубники, чудом сохранившиеся целиком в джеме, и решил сберечь их напоследок, отодвигая ложкой на край бутерброда и смакуя предчувствие невероятной сладости, которую ощутит на языке с последним кусочком. Из приемника донесся детский голос:

– Это говорит Катя из Целле, мне двенадцать лет, если бы я могла решать за всех все сама, то дети получали бы карманные деньги с первого класса.

Ведущий спросил:

– А кто, дорогая Катя, должен был бы нести расходы на карманные деньги.

– Наш учитель математики, – ответила девочка.

Генри выключил транзистор, но не мог отделаться от заданного ведущим вопроса, он закурил сигарету, продолжая раздумывать, какие указы для улучшения или облегчения жизни он бы издал. Отмену бюрократии? Ежегодный непродолжительный отпуск за границей? Систему штрафов для забывчивых пассажиров поездов? Он не стал звонить на радио.

Насвистывая, он помыл посуду и снова поставил ее на стол, потом вытащил из ящика для постельного белья мешок и затолкал туда все грязное белье, скопившееся за неделю: носки, майки, трусы, заляпанную скатерть, убедился, что в последнее время носил исключительно свои любимые рубашки, и, разглядывая в шкафу оставшиеся, подумал: «Придет и ваш черед». Он завязал бельевой мешок куском вощеной бечевки, взятой из контейнера для мусора в бюро находок, и вспомнил вежливого старичка из прачечной, приходившего забирать мешок и никогда не забывавшего пожелать Генри крепкого здоровья.

Генри подошел к окну, поглядел на площадку и на пруды; все немногочисленные прохожие, казалось, куда-то спешили. Вынырнув вдалеке из облаков, с неба спускался аэробус, выпустив шасси; когда самолет скрылся из виду, шум исчез. Генри отошел от окна, взял свою папку с письмами и направился к столу. Фолькер ждал от него ответа, Фолькер Янсен, друг его юности, должен был наконец узнать, принимает ли Генри его предложение, сделанное из самых лучших побуждений. Он в очередной раз перечел письмо, в котором Фолькер предлагал ему устроиться в Федеральную службу клеймения мер и весов, момент благоприятный, работа разнообразная, возможности роста гарантированы, а самое главное – они будут, как когда-то, вместе. Он прочитал: «Все, что тебе понадобится для этой работы, ты легко освоишь, обращение с измерительными приборами мер и весов доставляет радость, со временем ты сможешь получить должность государственного служащего клеймения мер и весов». Генри представил себе, как он что-то выверяет, ставит клеймо, протравливает, выбивает. Он улыбнулся и взял чистый лист бумаги, чтобы наконец ответить Фолькеру, поблагодарить его и деликатно объяснить, почему он считает неприемлемым для себя стремление к такой карьере.

За окном вдруг раздался треск и вой, он бросился к окну и увидел то, чего невольно опасался: на площадке стоял Федор Лагутин в окружении нескольких рокеров. В обеих руках его друг держал по пластиковому пакету и потому озирался, оценивая свои шансы на бегство и одновременно прикидывая, что ему грозит. Это были пять мотоциклов, седоки в совершенстве владели своими машинами; исполненные решимости пойти на крайний шаг, они наезжали на него, резко сворачивали, не доехав самую малость, отрывали от земли передние колеса, одним словом, угрожали ему. Круги все сужались, рокеры что-то кричали друг другу. То и дело один из них небрежно волочил ноги по земле. Когда Федор получил первый удар кулаком в спину, Генри распахнул окно и закричал ему: «Сюда, Федор, сюда!», знаками показывая, чтобы тот бежал к входной двери, потом он начал выкрикивать угрозы в адрес мотоциклистов.

Федор заметил его, понял и его знаки, однако путь ему был прегражден, проезжая мимо, подонки нанесли ему еще один удар в спину и один в плечо. Неожиданно он запустил пакетом в одного из рокеров, попал в него, тот отклонился в сторону, образовалась брешь, и Лагутин побежал. До Генри донесся крик: «Казак, это казак!», другой голос крикнул: «Не пускайте его в дом, хватайте его!» Они гнали его через всю площадку и преследовали потом по ее краю, Генри поспешно покинул свой наблюдательный пост и бросился к двери подъезда, он уже почти достиг ее, осязаемо представив себе, как распахивает дверь и втаскивает Федора, как вдруг послышался грохот и звон осколков. Запыхавшийся Федор стоял на ступеньках у входа в дом, возле его ног лежал тяжелый обломок бетона – Генри сразу сообразил, что это один из тех, что сложены у входа, здесь же лежал и второй пакет. Осколки стекла были рассыпаны по земле: мириады и искрящихся кругов и точек сверкали на месте излома с острыми краями. Генри вдруг увидел, что с ладони Федора капает кровь, а рукав его светлой ветровки потемнел. Бросив: «Пойдем», он потащил его вверх по нескольким ступенькам к себе в квартиру.

– Садись! – Федор сел на тахту, и Генри помог ему снять куртку. Рукав рубашки набряк от крови; Генри осторожно закатал его и, обнажив рану на предплечье, сказал: – Надо снять рубашку. – Он стащил се через голову, слегка приподнял Федору руку и склонился над раной, которая безостановочно кровоточила. Федор ничего не говорил; все, что делал Генри, он сопровождал вопросительным взглядом. Когда Генри решил наложить ему жгут и, тут же достав из шкафа галстук, стянул его руку, он опять вопросительно посмотрел на друга – с выражением не столько скрытого сомнения, сколько тихого ожидания объяснений, как такое могло произойти.

В ванной, где Генри хранил свои клюшки, висела и его серо-белая аптечка, в чем-в чем, а в лейкопластырях, бинтах и компрессах у него никогда недостатка не было; он достал то, что показалось ему необходимым для оказания первой помощи, и вернулся в комнату. Лагутин уже не сидел на тахте, а стоял у окна; положив руку на подоконник, он разглядывал свою резаную рану и только качал головой.

Прежде чем наложить повязку, Генри позвонил дежурному врачу по оказанию первой помощи, назвал свою фамилию, продиктовал адрес, описал вид ранения и сказал:

– Пожалуйста, побыстрее, я вас очень прошу.

Все это время Федор молча слушал его, наконец он проронил:

– Они давно уже удрали. – Он позволил Генри усадить себя на стул, сам взял тампон и прижал салфетку. Временами его бил озноб, он легонько постанывал, но тут же снова улыбался, не желая показать, как ему больно, Генри провел рукой по его волосам, сунул в рот зажженную сигарету и попытался успокоить, сказав, что врачу не далеко ехать. Лагутин с благодарностью взглянул на него и произнес: – Как подумаю, Генри, ты сейчас во второй раз спасаешь меня.

– Ох уж эта банда, – заскрипел зубами Генри, – проклятая банда!

– Но почему, – беспомощно пробормотал Федор, – почему они это делают? – Генри молчал, и он продолжил: – Что они имеют против меня?

Генри не спешил с ответом, он не хотел произносить то слово, которое выкрикнул один из рокеров и которое, как ему казалось, сейчас еще больше могло обидеть его друга. Он взглянул Федору в лицо и лишь вздохнул:

– Они хотят быть хозяевами, чтобы их боялись, хотят показать свою силу и власть.

Генри молча вышел из комнаты, спустился вниз и принес пакет, все еще лежавший у подъезда.

– Вот, Федор, это твое.

Он заглянул в пакет и обнаружил там банку огурцов, две синие свечки, пакетик с орехами и бутылку медового напитка, собрался было выложить все это на стол, но Лагутин удержал его и попросил приберечь «на более светлый день».

– Светлый день еще придет, – сказал он, – и мы устроим маленький праздник; все это не испортится.

Совсем молоденький врач оставил без внимания и обстановку комнаты, и фотографии, и раскачивающиеся закладки, он, казалось, не прислушивался даже к объяснениям Генри; после краткого приветствия сразу подошел к Федору, сообщив, что осмотр места происшествия уже о многом сказал ему: он видел разбитую стеклянную дверь. Представившись, он протянул Федору руку и подсел к нему, молча обследовал рану, потом еще раз, получше, но, слава богу, там не осталось ни одного осколка. Он вытащил из своего пузатого кожаного портфеля лекарство и дал его выпить Федору: