Две тайны, три сестры - Барбара Фритти

– Ты должен найти биологическую мать Амелии прежде, чем она найдет меня, – добавил Марк. – И когда ты найдешь ее, делай что хочешь, но любыми способами дискредитируй эту женщину. Если это Эшли, можно предъявить ей обвинение в злоупотреблении сильными психотропными веществами или получить заключение о психических проблемах, которые не позволят ей быть матерью, или сделай что-нибудь, что даст нам хоть какие-то козыри в руки.

– Да ведь Эшли может и не быть ее матерью.

– Но это не исключено. Пока мы не знаем точно, надо нарыть как можно больше информации о каждой из этих сестричек, с помощью которой я смогу бороться за мою малышку. Чем больше, тем лучше. Не сомневайся, я сделаю все, чтобы защитить Амелию.

– Я тоже, – пообещал Тайлер. Его племянница уже потеряла свою мать, он не позволит Амелии потерять и отца – их нельзя разлучать. Неважно, как они воссоединились, но им удалось стать настоящей семьей, и, если бы у Тайлера кто-нибудь спросил, он не раздумывая ответил: семьей они и останутся.

6

Семейная фотография проявлялась постепенно – сначала показался отец, потом мать, сын, дочь и, наконец, собака. Эшли завороженно наблюдала за процессом, устроившись на краешке чугунной ванны в ванной комнате, которую она в своей уютной однокомнатной квартирке приспособила под фотолабораторию. Она хорошо поработала сегодня. С причала Эшли отправилась к Харольдсонам – на пикник в Стерн-Грув собралась вся семья, и она не удержалась, сделала дюжину снимков большого клана, а также нескольких семейств, приехавших издалека на выходные. Взрослые веселились как дети и вместе с детьми, играли в волейбол, жарили гамбургеры. Харольдсоны относились к ней как к члену семьи, и она веселилась вместе со всеми. Лесистое местечко Стерн-Грув находится в центре острова – там не видно никакой воды, лишь высокие деревья, густые кусты и широкие поляны, полные благоухающих цветов. Это одно из любимых мест Эшли, она фотографировала его много раз. Однажды они с Шоном там устроили пикник. Должно быть, им было лет по одиннадцать или двенадцать, из снеди для пикника они прихватили только арахисовое масло, бутерброды с джемом, яблоки и печенье с кремовой прослойкой. Эшли улыбнулась. Ах, если бы все воспоминания о прошлом доставляли ей такое удовольствие!

Впрочем, образ Шона как-то некстати материализовался на острове. Эшли больше не могла беззаботно ходить по улицам, не опасаясь случайной встречи с ним, ведь они уже дважды столкнулись в городе. И это только начало: с приближением гоночной недели их пути будут пересекаться постоянно!

В дверь позвонили, и Эшли поспешила в коридор. Сердце гулко заколотилось. А если это Шон? Она хотела видеть его и не хотела этого одинаково сильно. Даже если это ее бывший возлюбленный, она откроет дверь, чтобы он не думал, будто она избегает его. Надо вести себя как ни в чем не бывало, словно их общее прошлое действительно для нее навсегда осталось позади.

Эшли зашаркала из темной комнаты, прикрыв за собой дверь. Бросив беглый взгляд на свою небольшую комнату, отметила, что та выглядит как обычно – в состоянии хаоса. Кухонный стол завален фотографиями, на журнальном столике их скопилось еще больше. Фотография была ее самой сильной страстью, а поиск образов, ракурсов, игра светотени кружили голову настолько, что она теряла контроль над собой и считала, что пространство, в котором живет, справедливо было бы содержать в творческом беспорядке. Сказать по правде, частенько этот беспорядок мешал творчеству. Ее внимание никогда не было надолго сфокусировано на чем-то определенном, она беспорядочно хваталась за что-нибудь, ставила себе одну задачу, потом отвлекалась и никогда не возвращалась к начатому. По пути к двери Эшли подняла недоеденный бутерброд, лежавший тут с обеда, и прицельно бросила его в мусорное ведро.

– Иду-иду, – отозвалась она на звонок. Распахнула дверь и – ее изумлению не было предела. Перед ней стояла та, кого она меньше всего собиралась увидеть, – мать Шона, Наоми Эмберсон.

Глаза Эшли округлились, а щеки мгновенно вспыхнули румянцем, да и кто бы не растерялся?! Наоми дружила с Элеонорой, но за эти годы жизни на острове они едва ли говорили с миссис Эмберсон несколько раз, да и то обсуждали погоду или местные новости, но никогда не касались личных тем. Эшли совершенно не хотелось начинать это сейчас.

– Здравствуй, Эшли. Извини, я, кажется, не вовремя. Я должна была предварительно позвонить, – проговорила Наоми, крепко стиснув сумочку обеими руками. – Но побоялась, что ты можешь сослаться на какое-нибудь срочное дело, а мне действительно нужно поговорить с тобой. Это важно. Можно войти?

– Конечно. – Эшли отступила назад, пропуская женщину в комнату.

Миниатюрная брюнетка, Наоми едва достигала пяти футов, но свой маленький рост она восполняла силой духа. На ее прямую спину, высоко поднятую голову и внимательные глаза достаточно было посмотреть всего раз, чтобы понять – перед вами духовный лидер семьи, прирожденная хранительница очага. Она управляла домом Эмберсонов, несмотря на то, что ее муж и сыновья были выше ее на добрых двенадцать дюймов. Эта жизнерадостная целеустремленная женщина знала, чего хочет, и что еще более важно, знала, как этого достичь. Все ее чаяния и желания всегда были связаны с благополучием ее семьи. Вот и сейчас она уверенно шагнула в комнату, игнорируя тот факт, что Эшли чувствовала себя неловко. «О чем Наоми собирается говорить со мной?» Ответы на этот вопрос приходили самые безрадостные.

– Вы присядете? Хотите что-нибудь выпить? – спросила Эшли.

Наоми отрицательно покачала головой. Она стояла посреди гостиной, напряженная и встревоженная, словно закрученная пружина перед прыжком, и Эшли не знала, как ей себя вести.

– Перейду прямо к делу. Шон подписал контракт на гонку в Каслтоне. И я хочу, чтобы ты отговорила его.

– Я? – удивилась Эшли. – Мы даже не поговорили ни разу толком после его приезда. Я не могу отговорить его.

– Ты единственная, кто может это сделать.

– Мы с Шоном больше даже не друзья. Его не было на острове много лет. Мы оба изменились и стали чужими.

Наоми покачала головой, отметая ее аргументы.

– Шон влюбился в тебя, когда ему было двенадцать лет.

– Вот именно. Это как посылка от дальнего родственника – затерялась в далеком прошлом, – протестовала Эшли, избегая прямого взгляда тревожных материнских глаз. – Увлечение двух подростков, у которых на губах еще молоко не высохло. Вот и все.

– Ничего подобного. Я знаю своего сына – он способен на глубокую нежность и с честью выдержал испытание разлукой. Но мы можем обсудить это позже. Сейчас нужно приложить все силы к тому, чтобы уговорить его отказаться от гонки. – Губы Наоми сжались в тонкую линию. – Я не могу потерять его, Эшли.