Сборник статей и интервью 2003г (v1.1) - Борис Кагарлицкий

Вопрос в том, к чему приведет очередной провал. Поражение 2003 года будет личной катастрофой Зюганова и вызовет острейший кризис руководства. Вот тут-то и начнется самое интересное. До сих пор ни одна партия в России не меняла руководства, и в этом смысле КПРФ является хозяйством Зюганова, точно так же, как «ЯБЛОКО» - организацией Григория Явлинского, а ЛДПР - бизнесом Владимира Жириновского. Разумеется, Компартия имеет массовую членскую базу и организации на местах. Но политический ее облик определялся произвольно небольшой группой людей, мало задумывавшихся об интересах массовых социальных сил или об идеологических принципах левых.

Опросы показывают: в России преобладают люди с левыми взглядами. Однако большинство не готово голосовать за коммунистов. Несмотря на разговоры об общенародных интересах, КПРФ не похожа на силу, за которой массы пойдут если не на баррикады, то хотя бы на решающие политические битвы. Во всем мире левые опираются на рабочее движение, молодежь и национальные меньшинства. Именно эти три группы сыграли решающую роль во всех социальных конфликтах ушедшего века. Но именно с этими тремя категориями избирателей отношения у КПРФ не складываются.

Возможно, обновленческие тенденции в партии вновь заявят о себе после выборов. До сих пор под лозунгом «обновления» предлагалось обыкновенное соглашательство. Но российская реальность требует от оппозиции не умеренности, а радикализма.

На оппозиции лежит изрядная доля вины за положение, в котором находится страна. И нынешний съезд не оставил особых оснований для оптимизма. По крайней мере до декабря.

ЗАПИСКИ АРЕСТОВАННОГО

Это был странный государственный переворот, о котором все знали заранее. Ельцин умудрился ещё весной всех предупредить, что осенью разгонит парламент и сменит конституцию - кто не спрятался, я не виноват. Однако прятаться мы совершенно не собирались. В то время я был депутатом Моссовета, одновременно работая экспертом в Федерации независимых профсоюзов. И отвечал те самые политические вопросы, вокруг которых всё крутилось. Недели за полторы до рокового указа 1400 мы проводили в ФНПР международную конференцию. Главная забота состояла в том, чтобы успеть всё провести вовремя, и иностранные гости покинули Москву до того, как здесь начнут стрелять. Без эксцессов, однако, не обошлось. Утром, когда делегатов нужно было заселять в гостиницу "Спутник", я обнаружил здесь странную картину. Предыдущей ночью там произошла перестрелка, не имевшая, впрочем, к политическому кризису никакого отношения. Какие-то бандиты с автоматами Калашникова пытались штурмовать вход в здание, кто-то из вестибюля отстреливался. Продолжалось это безобразие до тех пор, пока один из жильцов, разбуженный шумом внизу, не швырнул из окна гранату. Надоедавшая уличная пальба немедленно прекратилась, и теперь можно было, наконец, спокойно уснуть. Наутро там нашли три (или четыре) трупа. В тогдашней Москве вовсе не обязательно было заниматься политикой, чтобы попасть под обстрел. Когда указ 1400 был обнародован, в Моссовете собралось совещание, и переворот был единодушно осужден. В профсоюзах ситуация оказалась сложнее. Игорь Клочков, возглавлявший ФНПР, был настроен поддержать Верховный Совет, но что именно может сделать федерация оставалось неясно. Формально в ней были миллионы членов, но способна ли профсоюзная бюрократия их понять. В руководстве ФНПР вполне реалистически оценивали свой авторитет в массах. Молодые левые, составлявшие костяк "экспертной" команды, напоминали, что оружие профсоюзов стачка - если не будет призыва к ней, организацию никто не будет воспринимать серьезно. Тем более что наш антиельцинский разделал и аппарат и основная часть рядовых членов организации - на этот счет у нас был достаточно внятные социологические данные. Однако ветераны советской профсоюзной бюрократии (известной в прошлом как "кладбище кадров") вполне резонно замечали, что организовать никакие массовые выступления трудящихся они не могут, да и вообще не имеют достаточного влияния. В итоге была принята компромиссная формулировка - сопротивляться перевороту всеми имеющимися у нас законными средствами, "вплоть до забастовок". Этот компромисс, как часто бывает, оказался худшим вариантом. Он не удовлетворил никого. Верховный Совет прекрасно понял, что ФНПР впрямую к политической стачке призвать не решается и уж тем более не станет её организовывать. А в Кремле данное заявление припомнили, когда всё закончилось - от ФНПР потребовали "исправиться", пригрозив разгоном. Клочков вынужден был уйти в отставку, а старые советские профсоюзы вновь пошли по привычному пути прислуживания власти, который и привел их, в конце концов, в "Единую Россию". Большую часть двухнедельного кризиса я провел, мотаясь между Моссоветом, Белым Домом и "Кривым домом", как называли здание профсоюзов на Ленинском проспекте (официальное название - Дворец Труда). Поскольку от ФНПР толку было мало (разве что пару раз подвезли припасы осажденному парламенту), деятельность понемногу перемещалась в Краснопресненский райсовет, ставший чем-то вроде городского штаба сопротивления. Много написано о том, что мы были отрезаны от средств массовой информации, распространявшей клевету на осажденных. Однако не это было самым губительным. Сопротивление, разворачивавшееся в столице, было изолировано от остальной страны. Сегодня в провинции принято ругать москвичей, благополучных и "зажравшихся". Но в сентябре - октябре 1993 года именно Москва дала бой Ельцину, именно столица встала на защиту конституции. Провинция, которая все последующие десять лет упорно голосовала против неолибералов, которая всё это время копила протест, в 1993 году лишь пассивно наблюдала за происходящим. Две недели страна, как загипнотизированная, ждала развязки. Лишь изредка мы видели приходивших в Краснопресненский райсовет провинциалов с рюкзаками, самостоятельно проделавших путь до Москвы, чтобы присоединиться к нам. Это были единицы. Миллионы бездействовали. 2 октября утомленный двумя почти бессонными неделями, я уехал на дачу. О происходящем в столице 3 октября я узнал по телевизору, и тут же ринулся назад. В Краснопресненском райсовете сидел один лишь Краснов, назначенный Руцким новым мэром столицы. Что происходит в городе? - спросил я. Не знаю, - совершенно искренне ответил он. А что в Октябрьском районе? - Тоже не знаю. Но ты пойди и узнай. - Дашь машину. - Нет, но в Белом Доме, наверно, есть. В Белый дом мы направились вместе с депутатом Моссовета Володей Кондратовым и пресс-секретарем ФНПР Сашей Сегалом. Никаких машин не было. Был полный хаос. В конце концов мы достали машину сами, вернее её предложил нам полный парень, представившийся отставным офицером КГБ. После отставки он занялся бизнесом, но когда дошло дело до пальбы, явился в Белый дом предложить помощь. Толком понять кто чем руководит ему так и не удалось и он присоединился к нам, поскольку у нас хотя бы имелась более или меняя ясная цель - добраться до Октябрьского райсовета. По прибытии на место мы обнаружили столь же плачевную картину. Никто ничего не знал и ничем не руководил. Председателю совета сообщили о бронетранспортерах, идущих по Ленинскому проспекту, и он послал кого-то из депутатов узнать, есть ли на броне гвардейский знак. В самом деле, было очень важно понять, кто будет в нас стрелять: гвардейцы или обыкновенная армия. По выходе из здания мы были захвачены группой пьяных мужиков в спортивных костюмах с автоматами Калашникова. По виду они производили впечатление совершенных бандитов, но оказалось, это милиция. Нас отвезли в отделение, для порядка избили и уже собирались отпускать, но выяснилось, что наступил комендантский час, а потому ночевать придется в камерах. Ночью пришли серьезные люди из КГБ с какими-то списками. Услышав наши фамилии, они радостно улыбались и ставили на своих листочках галочки. Говорят, списки эти составлял ещё Гавриил Харитонович Попов в бытность свою мэром. К октябрю 1993 года Попова уже в мэрии не было, но если это и в самом деле были его списки, надо признать, что бюрократия наша отличается изрядной преемственностью и стабильностью. В любом случае нам урок: не надо было на заседаниях Совета с критикой мэрии выступать. Утром нас перевезли в другое отделение милиции, сложив вместе с другими задержанными в газик - штабелями в багажную часть машины. Мне повезло, я оказался ближе к верху. На мне лежал всего один слой людей, и можно было даже посмотреть в окно. Правда, увидеть довелось немного. По дороге попалась какая-то баррикада, увенчанная триколором, видимо сооруженная сторонниками Егора Гайдара. Странные люди - зачем строить баррикады, если у вас есть танки? По прибытии в новое отделение, нас построили. Мы узнали, что являемся террористами, что мы ездили по городу и убивали ментов. Осталось малое - подписать соответствующие признания. Мы отказались. Избив нас, сотрудники органов правопорядка, доступно объяснили, что никуда отсюда мы всё равно не денемся. Нас будут "обрабатывать" столько времени, сколько надо, пока всё не подпишем. Однако они ошиблись. Информацию из отделения нам удалось уже к середине дня передать на волю. Моя жена связалась с профсоюзными международниками, те вывесили сведения о нас на электронных конференциях - прообраз нынешнего Интернета, и уже через час-другой вовсю закрутилась машина Amnesty International. Мне опять повезло - меня там помнили ещё со времен, когда я был политзаключенным при Брежневе. Пошли телефонные звонки - прямо в отделение милиции, в разные учреждения. Телефон надрывался. Приехало телевидение (программа "Человек и закон") - интервью пришлось давать прямо через решетку. Прибыл Сергей Караганов, состоявший тогда в президентском совете: профессиональная солидарность и человеческая порядочность оказались важнее политических пристрастий. К вечеру нас уже отпускали. Правда, возникла проблема: шофер машины успел во всём признаться. Стражи порядка решили проблему с присущей им изобретательностью. Беднягу снова вызвали на допрос, обвинили в том, что он оклеветал честнейших людей, и снова избили. После чего показания, естественно, изменились. Можно было идти домой. Но, черт возьми, начинался очередной комендантский час. Оставаться ещё на одну ночь в обществе гостеприимных милиционеров почему-то не хотелось. Наши хозяева, однако, теперь страшно боялись, как бы с нами чего не случилось. Выйдете на улицу, а там другие менты. Опять загребут! Решение было найдено простое и почти гениальное: к метро мы шли под конвоем спецназовцев в масках и при полном вооружении. Доведя нас до станции, они сердечно попрощались, заметив, что держались мы хорошо, а Ельцин - козел. Но приказ, сами понимаете. Ранним утром у меня дома уже появился испанский журналист Рафаэль Пок. Разглядывая синяки и ушибы, он подробно записывал рассказы о том, кого и как били, причмокивая от удовольствия и вскрикивая: "Потрясающе! Великолепно! Какой сюжет!" Приятно иметь дело с профессионалом. Что до меня, то переворот 1993 года я описал в книге "Квадратные колеса", которая вышла в Нью-Йорке. По-русски она так до сих пор и не опубликована. [4.10.2003]