Люди, идолы и боги - Амброджо Донини

Мысль, что молитвы верующего скорее достигнут бога, рели будут обращены к нему по-латыни, особенно распространена среди католиков.

Не следует удивляться и тому, что великие боги Греции, олимпийцы, в образах которых отражены жизнь и мысли руководящих слоев древнего общества, более популярны в современной культурной буржуазной среде, нежели в массах униженных и порабощенных, угнетенных п отчаявшихся в самую блестящую эпоху эллинской культуры. Зевс, Арес, Плутон, Посейдон с их божественными супругами и возлюбленными, с их пажами и придворными были богами господ. Только им предназначалась пища богов, которая вечно хранит красоту и дает бессмертие, — амброзия, как ее называл Гомер, амрита в древних ведийских мифах. Дары, которые в храмах приносили богам, были табу; они считались анафемой; стоило коснуться их, чтобы вызвать гнев богов[75]. В их пышных палатах вершился суд и расправа. Храм Ареса в Афинах на склоне Акрополя — Ареопаг — превратился в подобие верховного трибунала, который позже стал также центром философской мысли.

Угнетенным слоям народа все эти боги казались далекими и чуждыми. И по мере того, как люди осознавали, что они занимают подчиненное социальное положение, античные боги все меньше и меньше удовлетворяли их.

Рабовладельческое общество не едино и не монолитно, социальное положение его членов исключительно многообразно: от разоренного крестьянина до обедневшего торговца, от солдата до авантюриста и проходимца, от полусвободного ремесленника до свободного гражданина, мечтающего в свою очередь стать владельцем рабов. И все же что-то объединяло в одной религии все эти категории людей. Этим объединяющим элементом явилась идеология масс рабов.

Дуализм социальный — дуализм религиозный

Начнем наш рассказ с капитального труда Рафаэле Петтаццони о греческой религии[76]. Профессор Петтаццони, преподававший историю религий в Римском университете с 1924 года (теперь он отстранен от преподавания по нелепому итальянскому закону, ограничивающему педагогические возможности ученых семьюдесятью годами), — один из крупнейших специалистов в своей области. Но главное, в его книге собраны ценные сведения.

За редчайшими исключениями, уровень исследования вопросов религии в Италии все еще ужасающе низок в сравнении с тем, что делается в этой области во Франции, Англии, Германии и Соединенных Штатах, не говоря уже о Советском Союзе. Церковь в Италии обладает почти абсолютной монополией на преподавание истории религии и истории христианства даже в тех немногих государственных университетах, где эти предметы еще не упразднены.

Даже те периодические издания, которые кокетничают своим беспристрастием, обращаются исключительно к церковным авторам, как только заходит речь о религии, — как будто не хватает откровенно клерикальных университетских кафедр, журналов и газет. В этом отношении знаменательна рубрика «Италия спрашивает» в одном из крупных миланских иллюстрированных журналов. Отцы-иезуиты и почтенные теологи в рясах или мирском платье комично рассуждают о том, где в человеческом теле расположена душа, о бракосочетаниях детей Адама или на тему о возможности «света без солнца», согласно первым главам Библии. Образец поразительной глупости![77]

Нет, не об этом спрашивает Италпя.

Критически мыслящие и любознательные итальянские рабочие, крестьяне и интеллигенты хотят, чтобы исследование религии поднялось до уровня достижений науки, реализованных за последние сто лет, и порвало наконец с теологией и идеализмом. Определенным сдвигом в этом направлении являются проведенные Петтаццони исследования; в Италии они стоят особняком со времен непродолжительного расцвета модернистской школы.

Петтаццони лишь указывает в своей истории религии Древней Греции на связь между религиозной жизнью и жизнью общественной как на связь «между религией и экономической структурой общества» (стр. 17), но еще не кладет ее в основу всего своего исследования, хотя в его работе уже чувствуются стремление к классовому подходу в изучении религиозного развития греческого общества, которое характеризует дуализм культов «олимпийских» и «народных» богов, и его желание направить исследование до верному пути.

В связи с этим следует заметить, что, когда мы говорим о дуализме греческого мира или других цивилизаций, мы имеем в виду не только основное противоречие — между рабами и рабовладельцами. Оно, конечно, является определяющим фактором, связанным со способом производства всего второго фазиса истории человечества. Однако мы допустили бы упрощенчество и схематизацию, если бы не заметили, что внутри этого основополагающего противоречия переплетается множество других противоречивых явлений, которые все сказались на образе жизни и мышления людей.

Хронологические границы эпохи рабства колеблются в зависимости от нации и континента. Когда в IV веке До н. э.- II веке н. э. рабовладельческий строй в Средиземноморье достиг наивысшего развития, в Индии, Месопотамии, Египте и Персии уже начался его упадок. В этот период в Центральной и Южной Америке рабство еще только зарождалось, а основная часть Африки и Азии еще не вышла за рамки типичного первобытнообщинного строя. В то же время в Китае уже завершался и даже закончился переход к феодальной формации[78]. Закон неравномерного развития верен не только для капитализма, но также для ранних структур классового общества.

Подлинно научная периодизация истории должна учитывать также и другие факторы. В Месопотамии, в долине Нила, в Китае, Индии рабовладение зародилось на базе примитивных орудий труда каменного и бронзового веков, которые еще не обеспечивали достаточной производительности, в то время как ее необычайный расцвет в Греции классического периода, в эллинистических государствах, возникших на развалинах империи Александра Македонского, и, наконец, в Риме объясняется в значительной мере появлением железных орудий.

Первые точные сведения о существовании рабства в Греции относятся к концу второго тысячелетия до н. э. Недавние исследования расшифрованного наконец «линейного письма В» Пилоса и Кносса показывают, что термин «доулос"[79] («раб») был в ходу уже в крито-микенском обществе за 1400 лет до н, э. Впрочем, речь идет пока еще о полудомашнем рабстве патриархального типа, так же как в первые века истории Рима, а не о юридически закрепленном состоянии. В большей мере, чем доулос, отвечает социальной практике того времени термин «ойкетес», то есть «слуга», соответствующий латинскому слову «фамуль». Этим словом называли прислужника, живущего вместе с семьей хозяина. Ойкетес не составляли еще производительной силы общества.

В Китае древнейшей формой рабовладения также было домашнее рабство, в которое обращали преимущественно пленных женщин. Одна из самых ранних китайских идеограмм, обозначавших раба, была составлена из знаков «рука и женщина» («похищенная женщина») и «женщина и унижение» («порабощенная женщина»). Может быть, старинное римское предание о похищении сабинянок было отголоском того же этапа рабовладения, которое мы видим в доконфуцианском Китае.

Несомненно, во всяком случае, одно: когда созрели условия для сформирования настоящего рабства, римляне вынуждены были заимствовать у других народов недостававший им термин «раб», и они взяли его из этрусского языка. Это слово — «сервус» (servus), равнозначное греческому «доулос».

Патриархальные формы рабства были распространены в Греции со времен Гомера вплоть до начала классической эпохи. «Илиада» и «Одиссея» рассказывают нам о периоде пастушеских царей, военной аристократии, которая лишь начинает превращаться в земельную аристократию, об эпохе, которая предшествовала появлению родового строя.

Раб мог надеяться на выкуп, и ему не для чего было мечтать о духовном, сверхъестественном избавлении. В законах Дракона 621 года до н. э. убийство раба все еще приравнивается к убийству свободного, как в древнем египетском и еврейском законодательствах.

К началу V века до н. э. в Афинах, Спарте и Малой Азии, в Сицилии и Южной Италии основным было противоречие между богатыми и бедными, а не между рабами и свободными, то есть противоречие между евпатридами (патрициями) и городскими и сельскими тружениками, земледельцами, горнорабочими, ремесленниками, торговцами, безликой массой мелких производителей, с каждым годом нищавших и впадавших в зависимость. Весь этот период характеризуют столкновения между беднотой и руководящими слоями, подобно продолжительным распрям между патрициями и плебеями в Риме. Вполне естественно, что и почитаемые бедняками божества отличались от богов господ.