Астрология и мифология - Семира Щепановская

смысла спорить о классификациях такого рода сюжетов, так как они достаточно условно отражают архетипы, и главной остается идея всеохвата Зодиака: т. е. проявления всех граней индивидуального характера. Мы можем наделить подвиги Геркулеса символическим смыслом, как это делали древние римляне, пришедшие к мысли о том, что он воевал с человеческими пороками, или оставить его биографию чисто образной, — но она уже являет нам конкретику, отходящую от универсальных мифологических сюжетов. Подобно нарушителям запретов — близнецам, герои в своих деяниях выходят за рамки ранее предопределённых сюжетов жизни, чтобы найти новые пути отражения сознанием человеческой реальности. Таким новым способом оперирования с реальностью оказывается исторический подход, отвергающий многотысячелетнюю традицию идей ради фактических деяний конкретного человека. Этот решительный скачок от мифологии к истории знаменует собой конец мифологического развития сознания и кладёт начало новым религиям.

***

С разрушением мифологии часть её образов входит в структуру новых религий, а остальные десакрализуются и продолжают существовать как сказки. Религии нового типа, где мифология сплетается с историей, с одной стороны опираются на эпические повествования, с другой — на архетипические образы последних стадий мифологии. Сквозь историческую подоплёку религиозных сюжетов продолжает просвечивать их мифологическое содержание — и не потому, что религия, вскормленная мифами и впитавшая в себя их образы, не смогла освободиться от их влияния, а потому, что содержание этих образов оказалось слишком глобальным, чтобы они совсем могли быть преданы забвению.

Поэтому будет лишь закономерным и отнюдь не кощунственным найти черты древних архетипов в области новых религий. Юнг так говорит об этом: "Миф… составляют символы, которые отнюдь не были изобретены сознательно. Они произошли. Не человек Иисус создал миф богочеловека. Миф существовал за много веков до его рождения. И им самим овладела эта символическая идея, которая, как повествует святой Марк, вывела его из скудной ограниченной жизни назаретского плотника"[133].

Новые религии рождаются на импульсе архетипа Марса — развития понятия личного "я". В это же время формируется противопоставление науки и религии. По словам Фрэзера[134], различие между этими двумя мировоззрениями зависит от ответа на принципиально важный вопрос: носят ли управляющие миром силы сознательный и личный или бессознательный и безличный характер? Наука исключает "я" из описания законов природы, религия считает Бога сознательной личностью. Но хочется подчеркнуть, что этот вопрос становится актуальным именно на этапе кульминации марсианской мифологемы — а до того такого противопоставления нет: как нет его в астрологии и мифологии. Языческие боги выступают одновременно и безликими законами природы, и активными агентами жизненных перемен, вступающими во взаимодействие с самосознанием человека.

Обычно образ личного бога соотносят лишь с новыми религиями — такими, как иудаизм или христианство. Однако доступные нам сегодня исторические факты подтверждают, что задолго до Авраама человек умел возвыситься до видения бога не только через явления природы ("по-язычески"), но и через себя самого. Когда возникло такое видение? Мы говорили о том, что уже десять тысяч лет назад люди строили на Земле храмы. И если вспомнить аксиому "что наверху, то и внизу", то уже тогда должны были существовать и "храмы небесные": независимые от времени реалии сознания людей, которые побуждали их поклоняться кому-то, для кого нужен был их человеческий дом — кто почему-то не мог жить просто в природе. Другое дело, что "Я" людей было тогда горазд» ближе к образу "Мы", чем к утверждению "Я сам". Но разве водолейское определение "мы — люди" не может вывести нас к личному Богу? Ведь все архетипы существуют равноположенно и всегда.

Если поверить христианскому догмату, что Христос существовал "прежде всех век", почему бы не допустить, что единый Бог, который создал всех людей равными себе творцами, присутствовал меж ними и сто тысяч лет назад, когда они почитали убитого медведя? Тогда нет существенной разницы между древними язычниками, ещё не разрушившими изначальную цельность и естественность своего восприятия мира, и знающими Бога иудеями и христианами. Тем и другим лишь дробность чувства или сознания мешает проявить творческую активность своей марсианской воли. Единым стихийным порывом весеннего возрождения она объединяет всех — как пламя охватывает сухую солому — разрушает старый мир и воссоздает его таким, каким мы хотим его увидеть. Свет грядущей эры

Водолея рождает идею, что испокон веков все культуры строят единый общечеловеческий храм — что проявляется в единстве символов и мифов.

Черты мифологемы Марса ярко выражены в христианстве, ознаменовавшем собой конец астрологической эры Овна, и в исламе. Альтернативный им буддизм, возникающий раньше, который полагает первой истиной страдание, а путем к освобождению — созерцание, можно трактовать как более пассивную религию архетипа Тельца, знака жизненной мудрости и философии. Но как религия нового типа, марсианскую характеристику буддизм всё же имеет — призыв к новой жизни: "будда" означает "пробудившийся". Оставляя в стороне вопрос об исторической реальности, вкратце укажем на черты христианской и мусульманской мифологии, позволяющие нам считать их основанными на психологических понятиях мифологемы Марса.

1. Объединяющая функция планеты Марс привносит в религию единобожие: объединяя всех богов в образе одного. Эго предполагает, что не бог растворён в универсуме (этот взгляд соответствует архетипу Солнца и пантеистическому мировосприятию, непосредственно предшествующему идее единого Бога), а универсум существует в Боге (представление, отражённое уже египетским агнцем-Амоном). Такое представление смыкает знак Овна с образами архетипа Рыб — единством, существующим вне мира, которое можно представить в образе яйца, являющегося смешением бытия и небытия. Но в этом смешении присутствует огненный зародыш новой жизни, подобный индийскому Хираньягарбхе, предстающий не только как её непосредственный источник, но и как начало, объединяющее всю материальную жизнь в её проявленном виде. Этот принцип единобожия в динамике проявляет христианский догмат Троицы и, более категорично, утверждение мусульманства "Нет бога, кроме Аллаха".

2. Из архетипического идеала героя, добивающегося первенства своими подвигами, вытекает доведенное до логического завершения понимание единства его природных и человеческих=божественных свойств. В христианстве оно связано с догматом боговоплощения и с "неслиянным и нераздельным" единством божественной и человеческой природы Христа. В марсианских образах непобедимых воителей и идеальных вождей мы тоже видели их двойственную природу: хтоническую и одновременно разумную, где "нераздельность" воплощалась в преданности стихии, откуда всё берет свой исток, а "неслиянность" — в доминанте разума, членящего мир на части. Можно добавить, что в эзотерике христианства — алхимии — философский камень тоже вершит изменением и соединением в человеке противоположных природ.

В мусульманстве двуприродность личного Абсолюта нашла отражение в биографии Мухаммеда, до поры до времени не знавшего, что он пророк; а также в мифе о дьяволе Иблисе, который был изгнан из рая