Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий

class="p1">Остановился перед Петром Константиновичем. В своей манере спросил в лоб, напрямую:

– Значит, воспитательницу для своих двойняшек ищешь?

Устоев молчал. И Синягин, удостоверившись в правоте своей догадки, расплывшись в улыбке, воскликнул:

– Пётр, ну ты и стратег! Первой статьи! Не зря тебя в Академии учили… Всё я понял и готов с благодарностью тебя обнять. Достойно! Займусь вопросом со вторника. Взапуски!

– Спасибо, Иван Максимыч, я только на тебя и рассчитывал. Но хочу заранее оговорить ряд условий. Сам понимаешь, дело тонкое, тоньше некуда, а стратегия без тактики – что ружьё без пули, бутафория.

Глава 19

Отстранившись от мирской суеты, Вера с сыном на зиму осталась в Поворотихе. Здесь было удобнее, тем более с учётом пандемии, бушевавшей в Москве. Ярик почти весь световой день возился во дворе, и Дед – мастер на все руки, – измудрил хитрую на три движения задвижку в калитке, выходившей на трассу, чтобы любопытный несмышлёныш ненароком не выскочил под колёса машин. Вера помогала стряпать Антонине, учиняла постирушки, бегала в магазин, чистила от снега дорожки – городская, но не тепличный фрукт. Пережитое горе было страшным. Однако слезами она не умывалась, ночами пила снотворное, по знакомству добытое Антониной в Алексине, чтобы не чрезмерно одолевали думы о прошлом. Наверное, это и называется круговращением жизни. За компьютер не села ни разу, что творится в мире, за пределами Поворотихи, что у людей сейчас на языке, её не интересовало. Всё замерло на мёртвой точке – ни туда ни сюда.

Но раньше-то она была сорви-голова, всё нипочём, со дна морского что хошь достанет. А теперь спокойная, воды не замутит, божья коровка. Никому до неё теперь нет дела. Но и ей отныне нет дела ни до кого. Добровольное изгойство. Вопросов к будущему у неё не было, ей оставалось лишь полагаться на природный ход вещей.

Пару раз приезжал Владимир Васильевич, привозил подарки Ярику, вкусности к столу, а главное, деньги, сбивчиво объясняя, что друзья Виктора Власыча – и в столице и на Южном Урале – намерены бережно и не скупо опекать Веру Сергеевну и её сына. Дед и Антонина благосклонно кивали головами: видать, добрую о себе память оставил Донцов.

– Щи лаптем хлебать не будешь, – с напускным равнодушием констатировал Дед. – Не на бобах. Над копейкой трястись не придётся.

Но однажды Владимир Васильевич сообщил по телефону, что прибудет завтра в двенадцать дня, чтобы увезти Веру в Москву: ей назначил неотложную встречу Иван Максимович. Вера на этот счёт особенно не заморачивалась, предполагая, что речь пойдёт о какой-то работе, – в будущем, когда Ярика определят в детсад.

Но, видимо, работа не такая уж простая, – и значит, с приличным окладом, – а потому к ней придётся готовиться загодя.

В день отъезда она не без труда натянула на себя любимое трёхцветное платье Витюши – от зимней спячки слегка раздобрела. Отвыкнув за несколько месяцев, долго возилась с макияжем, накрутила самодельную причёску с локонами вдоль щёк, осмотрела себя в зеркале. Хотя не весна, на щеках кое-где повылазили слабенькие весёлые конопушки. Хотела замазать кремом, потом подумала:

«И так сойдёт. Какая есть, такая есть».

В машине она сидела сзади и с Владимиром Васильевичем, который беспрестанно «висел» на телефоне, практически не разговаривала. Дежурные «Как живёшь-поживаешь?», «Как Ярослав?», вот и всё.

Предстояла встреча с Синягиным, и, вполне понятно, в памяти возникал тот замечательный день в загородном доме Ивана Максимовича. Да, она тогда дала жизни! Жгла! Витюша потом сказал: «Прима!» Боже, как давно это было… В какой-то другой, совсем-совсем другой жизни. Да и было ли это с нею? Возможно, просто наваждение.

Какое это теперь имеет значение?

Чтобы не пересекать загруженную пробками Москву, они заехали по Кольцевой, через Волоколамку, и Вера, казалось, равнодушная ко всему, тем не менее поразилась укромному, окружённому соснами береговому пяточку, где пряталась городская резиденция Синягина. А уж вид на Химкинское водохранилище с пятого этажа и вовсе её изумил. К природе она никогда не была равнодушна.

Иван Максимович встретил Веру, как ей показалось, сильно не в духе, туча тучей. Велел Владимиру Васильевичу оставить их наедине, и тот плотно закрыл распахнутые наружу двустворчатые двери кабинета.

Начал для разминки:

– А знаешь, Вера батьковна, почему у меня все двери наружу? Классиков читать надо, классиков. Лев Толстой писал в дневниках, что все двери в их доме открываются вовнутрь и что в этом причина всех несчастий. Я когда-то вычитал и учёл…

Но потом долго разговаривал с кем-то по телефону, а Вера, не подозревая, что сидит в том же кресле, какое раньше предназначалось для Донцова, в расстроенных от холодного приёма чувствах пыталась угадать, зачем она понадобилась Ивану Максимовичу, – вдруг, спешно. Откуда ей было знать, что великий душевед Синягин нарочно разыгрывал перед ней спектакль, имитируя плохое настроение.

Наконец, начал расхаживать по кабинету. Спросил: – Вера батьковна, ты знаешь, зачем я тебя позвал?

Вера только плечами пожала.

– У меня есть к тебе просьба. – Нажал голосом. – Личная! Глубоко личная, моя. Выполнить её в твоих силах. Уважишь ли мою просьбу, не знаю. – И продолжил мерить шагами кабинет, заложив руки за спину, держа Веру в состоянии растерянности. Она-то полагала, речь пойдёт о будущей работе, а тут – личная просьба.

Иван Максимович вдруг остановился прямо перед ней, сказал, глядя в упор, в глаза:

– Мой самый близкий друг угодил в очень сложную жизненную пертурбацию. Неловко это тебе говорить, – сама понимаешь, почему, – но у него такая же стряслась трагедия: жена погибла в автокатастрофе. На руках пятилетние девочки-двойняшки, а его посылают в длительную загранкомандировку государственного масштаба, и отказаться нельзя. Что делать?

Вера, поражённая услышанным, не могла прийти в себя, молчала.

– Ты, Вера батьковна, сидишь с сыном. Когда придут сроки, найдём для тебя хорошую работу. Но сейчас я ставлю вопрос в лоб: не согласишься ли ты взять на воспитание этих девочек? Проблемы обеспечения не существует. Более того, оформлю тебя самозанятой, чтобы шёл стаж. – Отошёл к окну, повернулся к ней спиной. – Товарищ мой, о котором я горячо пекусь, человек солидный, но его не называю, хочу от тебя принципиальный ответ услышать. Не в отце дело – в девочках. Через два года он отдаст их в президентский пансион, а до той поры что делать? За ними сейчас смотрит деревенская бабуля, кроме кухни и чистого белья, ни о чём не знает. Я хочу, я жажду помочь товарищу. Вот такая у меня к тебе просьба. Крепко запомни: лич-ная!

Вера приходила в