Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов - Михаил Успенский

В Париж я съездил зря.

Уже в Мурманске я начал готовиться к экспедиции: в частности, купил оленью доху. Как она мне потом пригодилась!..

Антуан ничего о себе не сообщил. Только два года спустя я узнал, что он оказался одной из первых жертв испанки — как это тогда называлось, спылал на борту шхуны по пути в Архангельск.

Его похоронили в Баренцевом море.

20

Если у человека талант, это ещё не значит, что ему надо непременно найти применение.

Ночью он сидел неподвижно, обняв колено, и пытался думать. Вероятно, думанье здесь было так же ненужно и бесполезно, как и дыхание, а потому быстро превращалось из необходимости в привычку. И уже как привычка — привыкало крутиться по накатанному, всё медленнее и медленнее. И вот теперь что-то происходило, а мыслей всё равно не было. То есть они были, но вялые, ленивые и привычные, похожие на мышей в винном погребе…

Мысли были только про мысли, про то, почему нет настоящих мыслей.

Всё остальное по-прежнему не вызывало ни восторга понимания, ни ужаса отторжения, ни желания вникать. Текло — и пусть течёт, стояло — и стоять будет…

Ещё когда отсиживались в том доме возле библиотеки, не зная, что делать дальше, Николай Степанович попытался применить некоторые доступные здесь методики стимуляции разума — но тщетно. Удавалось держаться над сонной одурью на уровне простого бодрствования, обыденного существования — без озарений и взлётов. И это даже не выводило из себя…

И сейчас, сидя без сна в звёздной ночи проклятого, зачарованного города, Николай Степанович решил попробовать ещё раз. Он лёг свободно, выбрал в небе звезду и стал думать ни о чём, выкидывая из сознания ленивых мышей, а с неба — лишние звёзды. Надо было добиться того, чтобы в голове образовалась великолепная пустота в тот самый момент, когда на небе останется одна последняя звезда.

Когда возникнет пустота, придёт постижение всего.

Сначала он долго и тщательно убирал мысли осознанные, привычные, которые день за днём мотались кругами — так навязчиво, что он давно перестал на них реагировать. Потом, немного расчистив пространство, стал выкидывать другие, тёмные и неосознанные, каждая из которых могла бы быть гениальной, если бы не исходящий от них запах затхлости. Это заняло сколько-то времени и отняло сколько-то сил. Число звёзд в небе уменьшилось раза в два. Потом он стал выкидывать мусор, всяческие обрывки и обломки, — их накопилось немало. И, наконец, принялся просто за пыль и грязь…

В небе оставалось четыре или пять звёзд, когда снаружи пришёл странный треск.

В ожидании парабеллума

Лагерь…

Я вот думаю: а надо ли про всё это рассказывать? Не потому, что нам тут было как-то особенно плохо… тогда бы как раз стоило рассказать. Просто здесь было никак. Вот никак, и всё. Ни жарко, ни холодно. Не то чтобы очень скучно, но и не весело. Никак.

Ладно, скажу пару фраз, потому что выделять это наше «приключение» даже таким способом, как не говоря ничего, оставляя дыру, — это оказывать ему слишком много чести.

Ну, представьте себе: пятнадцать домиков, одна половина — нормальные, стационарные, под черепичными крышами, другая половина — щитовые, двухэтажные, окна закрыты наглухо и не открываются. В каждом щитовом доме двадцать четыре комнаты, в каждой комнате — шесть двухэтажных коек. Почти все койки заняты. Тиграна и Надежду Коминтовну поселили в старом доме, в маленькой (так примерно с железнодорожное купе), зато отдельной каморке, тётю Ашхен и Хасановну — в бараке, но в комнатке полупустой, там с ними была только одна пожилая леди из Турции, нас же с Петькой развели не только по разным комнатам, но и по разным баракам, хотя в Петькиной комнате была пустая койка; когда же мы стали просить и требовать, чтоб нас поселили вместе, нам ответили: нельзя, вы будете доминировать. Дескать, русские — они такие, всегда норовят доминировать. Это при том, что до нас русских в лагере не было. Откуда у них такой печальный опыт?..

Ирочку загнали вообще на другой конец лагеря, в самый крайний барак.

Ладно. Мы заселились, поужинали (жратва была пресной, никакой, но все успели проголодаться) — и пошли смотреть телевизор. Телевизоров было по одному на барак. По каким-то причудам администрации переключать их было нельзя, каждый ящик показывал только один канал. Мы почти всей нашей толпой (без Ирочки и без тёти Ашхен — они отговорились усталостью и пошли спать) стали искать новости, чтобы хоть как-то разобраться в царящем вокруг бардаке. И нашли.

Это был канал «Аль Джазира» на немецком — вернее, с немецким синхроном. Я довольно долго не мог приладиться к строю речи, к структуре фраз; но постепенно начало получаться. Впрочем, сюжет «К событиям в Швейцарии» и сам по себе был краток и непонятен — наверное, следовало знать историю вопроса, потому что кто такой Йоханн Акстельмейер и чем опасно его появление на слёте активистов кантонистского движения, я не имел ни малейшего представления. Но я теперь хоть знал, что противоборствующие стороны называются «банкисты» и «кантонисты». Швейцарский вопрос рассматривается в ПАСЕ, гуманитарная помощь поступает из, вопрос о применении силы отнесён в компетенцию, «Врачи без границ» требуют, а им отвечают, и наконец правительство Швейцарии в изгнании (Лондон) объявило неправоспособным правительство Швейцарии в изгнании (Вена), на что правительство Швейцарии в изгнании (Оттава) направило ноту…

Репортаж из Москвы был не в пример занимательнее. Помните, бандит спрашивал нас о золоте партии? Так вот, обнаружилось окаянное. Из него Церетели изваял своего Петра с рулём и поставил на берегу Москва-реки, лишь слегка прикрыв золото сусальной бронзой. Недаром, ох недаром хитрый новономенклатурный скульптор хотел вывести статую за границу под предлогом, что это Колумб! Но теперь, после пожара на близлежащем химкомбинате, прошли какие надо дожди, бронзовая облатка превратилась в облупку, и нахищенное за десятилетия репрессий и ГУЛАГа золото вновь стало доступно глазу простого народа. А что доступно глазу, бывает доступно и ножовке…

Показали: по опутанной какими-то сетями статуе, как муравьи, ползают трудящиеся и пилят, пилят, пилят. Чем-то это напоминало Клондайк в разрезе, только навыворот: там золото было вокруг, а люди, забравшись в толщу его, выгрызали ходы.

Омон бесновался вокруг, потому что его на статую не пускали.

…Потом, когда я уже собрался ложиться спать, ко мне привязались соседи — то ли братья, то ли просто земляки, потом я узнал, что они албанцы. Один был немного помладше меня, другой — постарше. Чего они хотели, я тоже сначала не понял. Постепенно выяснилось, что хотели они доминировать. Я удивился, почему нам с Петькой доминировать было нельзя, а им — можно. Я решил спросить об этом тётку, которая нас распределяла по комнатам, а заодно — перевязать руки, потому что ободрал я их довольно сильно. Но тётка уже ушла, а дежурный медбрат, Адриан, который обрабатывал мне ссадины и порватости, сказал, что с албанцами администрация старается не связываться и ночевать мне лучше где-то в другом месте. Например, здесь. Сам он был из Голландии, человек широких взглядов, предложил мне травки и не обиделся, когда я отказался. Мы с ним сыграли партий пять в шахматы, он спросил, смотрел ли я «Бойцовский клуб» — а когда я сказал, что смотрел, но не в восхищении, он с оценкой согласился, но объяснил, что по его мнению тут, в Швейцарии, произошло что-то подобное, ведь всё началось, можно сказать, с ролевой игры (сам он ролевик, классический толкинист и на самом деле не голландец, а итилиэнец, а потому знает, что говорит), которая вдруг вышла из-под контроля. У них тут и серьёзная армия существовала по типу ролёвки: собрались, неделю по горам полазали, постреляли — и разбежались по домам, да и оружие с собой прихватили; вот в пандан этим настоящим полкам и дивизиям завелись полки игровые, по той же схеме организованные, только оружие пневмо — ну и не платили им за сборы, они сами всё за свои деньги делали. Разделились они, чтобы было с кем воевать, на две армии: городских и деревенских, «банкистов» и «кантонистов». А многие люди и в настоящей армии служили при этом, и в этих игрушечных войнах участвовали. И вот в какой-то момент пошла путаница… Когда это было? Ну, трудно сказать, всё постепенно произошло, размазанно. Пожалуй, что прошлым летом ещё такого беспредела не было… А власть то у одних, то у других, договориться не могут ни между собой, ни с заграницей — в общем, бардак. НАТО вроде бы поддерживает городских, потому что кантонистов изредка бомбят, когда они сильно наглеют, но и банкистов кто-то бомбит — может, и по ошибке, а может, для острастки… Когда я сказал, что ещё вчера в окружающем мире ни о чём не знали, он только махнул рукой: да знали, только никому никакого дела до этого не было. И, в общем, я даже на какое-то время в это поверил, хотя внутри себя точно знал: ещё вчера в Швейцарии было спокойно.