Лукиан Самосатский. Сочинения - Лукиан

Мусоний. Несомненно, Менекрат, Нерону пришла в голову отличная мысль: ведь, перерезав Истм каналом в двадцать стадий длиной, он избавил бы мореходов от необходимости огибать Пелопоннес вокруг мыса Малеи. А это принесло бы пользу и торговле, и городам, как приморским, так и лежащим внутри страны: ведь и они не будут терпеть недостатка в хлебе у себя на месте, если дела хорошо будут идти в приморских местностях.

Менекрат. Расскажи об этом, Мусоний, нам всем хочется послушать, если, конечно, у тебя нет на уме каких-нибудь занятий поважнее.

Мусоний. Расскажу, если хотите. Ибо я не знаю, чем мог бы лучше отблагодарить вас за ваше рвение, с которым вы явились на мои столь мало доставляющие развлечения занятия.

2. Итак, Нерона привела в Грецию страсть к пению и глубокое убеждение, что сами Музы не могут спеть приятнее, чем он. Он хотел, выступив с песней, получить венок в Олимпии, на самых что ни на есть важнейших играх. Ибо, что касается пифийских, Нерон считал их справляемыми скорее в его честь, чем в честь Аполлона: он был уверен, что даже сам Аполлон не выдержит сравнения с его кифарой и голосом. Истмийский перешеек до этих пор нисколько не заботил Нерона, но, внезапно, натолкнувшись на природные условия, он проникся жаждой великих дел. Нерону пришел на память тот царь, что некогда водил ахейцев под Трою и отделил Эвбею от Беотии Еврипом у Халкиды; потом, конечно, Дарий и мост, который был перекинут через Боспор для его похода на скифов; но прежде всего, наверно, Нерону припомнились из больших дел великие деяния Ксеркса. К этим воспоминаниям присоединилась мысль о том, что Нерон откроет всем кратчайший путь для сношений друг с другом, и тем самым Эллада окажется втянутой с блеском в иноземные дела. Такова уж природа тиранов: в опьянении властью они страстно жаждут каким-нибудь способом услышать о своих поступках громкую молву.

3. Выйдя из палатки, Нерон пропел гимн Амфитрите и Посейдону и небольшую песнь в честь Меликерта и Левкотеи. Наместник Греции подал императору золотую лопату, и он тут же положил начало каналу, продолжая петь, и отбивал размер. Три раза, если я не ошибаюсь, он ударил лопатой землю, потом велел облеченным властью лицам без промедлений приступить к работам и уехал в Коринф, воображая, что превзошел все подвиги Геракла. И вот заключенные, выпущенные из тюрем, были поставлены на работу на каменистых участках, представлявших большие трудности, а воины — на более землистые и ровные места.

4. Пожалуй, дней семьдесят пять мы, как волы, трудились на Истме, когда донесся до нас — сначала неясный — слух, что Нерон в Коринфе передумал относительно канала; говорили, что ученые геометры из Египта, исследовав уровень обоих морей, нашли, что он — неодинаков, и, считая, что уровень Лехейской гавани выше, испугались за судьбу Эгины: как бы огромное количество морской воды, обрушившись на остров, не затопило и не унесло его. В действительности же сам Фалес, мудрейший и величайший знаток природы, не отвратил бы Нерона от мысли прорезать Истм, ибо он был влюблен в этот задуманный канал больше даже, чем в свои певческие выступления перед народом.

5. Нет, движение среди западных племен, во главе которого теперь стал человек весьма решительный, — Биндак по имени, — отвлекло Нерона от Греции и от Истма и заставило согласиться с пустыми страхами геометров: я достоверно знал, что уровни обоих морей у обоих берегов совершенно одинаковы. Говорят, что к тому же и в самом Риме власть Нерона пошатнулась и стала поддаваться. Об этом вы и сами вчера слышали от прибитого бурей к нашему берегу начальника военного отряда.

6. Менекрат. А как, Мусоний, обстоит у тирана дело с голосом, этой причиной его мусического безумия и любви к олимпийским и пифийским состязаниям? Приезжавшие на Лемнос то выражали свой восторг, то насмехались над Нероном.

Мусоний. Да, Менекрат, его голос не вызывает восхищения, но, с другой стороны, не заслуживает и насмешки. Сам по себе его строй безукоризнен и средней высоты. Но голос звучит от природы несколько пусто и тяжело, так как гортань у Нерона сдавлена, и в пении при таком устройстве горла слышится какое-то гудение. Но большим напряжением он сглаживает этот недостаток голоса, так как Нерон не полагается на свои естественные средства, но пользуется искусно и мягкой колоратурой, и прелестной музыкой, и приятным сопровождением кифары, и уменьем вовремя сделать несколько шагов, остановиться, переменить положение, согласовать жест с песней; одно лишь во всем этом представляется непристойным: что император занимается такими мелочами.

7. Но когда Нерон пытается исполнять героические партии, тогда, увы, многие из слушателей не в силах удержаться от смеха, хотя величайшие опасности грозят тому, кто вздумает смеяться над императором; он запрокидывает голову, сверх меры напрягая дыхание, поднимается на цыпочки и выгибается, словно его растягивают на колесе. От природы красный, Нерон краснеет еще больше, и лицо его пышет пожаром. А дыханье не обладает силой и подчас оказывается недостаточным.

8. Менекрат. Но каким же образом, Мусоний, его соперники на состязаниях оказываются побежденными? Наверно, умышленно, прибегая к хитрости?

Мусоний. Да, к хитрости, как те, кто в борьбе поддается противнику. Однако припомни, что случилось с трагическим актером, погибшим на истмийских играх. Ибо и хитрость не безопасна, когда хитрец чересчур перехитрит.

Менекрат. Но что же случилось с ним, Мусоний? Ни единого слова я об этом происшествии не слыхал.

Мусоний. Так послушай: это — невероятная история, и однако она разыгралась на глазах у эллинов.

9. По существующему обычаю, ни комедия, ни трагедия не входят в состязания на Истме, но Нерон решил одержать победу в трагедии. Множество участников собралось на это состязание, и среди них Эпирот, с великолепным голосом, пользовавшийся большой известностью и вызывавший всеобщий восторг необыкновенным блеском своих выступлений. Он сделал вид, что жаждет получить венок и не уступит Нерону, если тот не даст ему предварительно десять талантов за победу. Нерон рассвирепел и впал в бешенство, ибо слышал его пение за сценой и во время состязания. Когда эллины громкими криками стали выражать Эпироту восхищение, Нерон послал своего секретаря, приказывая, чтобы артист уступил ему победу. Тот в ответ заставил голос свой звучать еще мощнее, всенародно решаясь спорить с императором. Тогда Нерон выслал на подмостки своих актеров, как будто им надлежало принять участие в действии. Устремив вперед, как кинжалы, треугольные письменные таблички слоновой кости, они прижали Эпирота к ближайшей колонне и перерубили ему горло ударами острых треугольных табличек.

10. Менекрат. И неужели Нерон оказался победителем в трагедии, совершив на глазах у эллинов такое отвратительное преступление?

Мусоний. Детские шутки это для того, кто еще юношей убил свою мать! И если Нерон убил этого трагического актера, пресекши вместе с горлом его голос, то что же тут удивительного? Ведь и расщелину пифийской скалы, из которой слышался голос оракула, Нерон стремился заградить, чтобы даже Аполлонов голос умолк, хотя пифиец включил его в число Орестов и Алкмеонов, которым матереубийство принесло даже громадную славу, поскольку они мстили за отцов. Нерон, однако, ничего не мог сказать, что он за кого-нибудь мстил, и считал, что бог насмехается над ним, хотя слова его звучали мягче, чем истина.

11. Но что это за корабль, пока мы говорили, приблизился к берегу? Как видно, он привез какую-то добрую весть. Моряки — с венками на головах, словно хор, вещающий благое, и один, стоящий на носу корабля, протягивает руку и призывает нас быть бодрыми и радостными. Он кричит… если слух меня не обманывает, — он кричит, что Нерона — не существует более!

Менекрат. Да, он об этом кричит, Мусоний! И все отчетливей, чем ближе к берегу. Хвала вам, боги! Мусоний. Не будем проклинать Нерона. Говорят, над павшими глумиться не следует.

ПРО ДИОНИСА

Перевод Н. П. Баранова

1. Когда Дионис повел свое войско против индусов (почему бы и мне, в самом деле, миф не рассказать вам вакхический), говорят, с таким пренебрежением на первых порах встретили бога тамошние жители, что смеялись над наступлением и, пожалуй, даже жалели храбреца, который немедленно, конечно, будет растоптан слонами, если вздумает оказать им сопротивление. И не удивительно, по-моему: от лазутчиков жители слышали о войске Диониса странные сообщения: его боевые силы целиком-де состоят из женщин, потерявших рассудок и охваченных буйным помешательством. Эти женщины увенчаны плющом, одеты в оленьи шкуры, в руках у них небольшие копья, без железных наконечников, сплетенные из плюща, и какие-то легкие маленькие щиты, издающие гул, едва только к ним прикоснешься (за щиты они принимали бубны); кроме того в этом войске, говорили, имеются в небольшом числе какие-то голые деревенские парни, отплясывающие весьма неприличную пляску, хвостатые и с прорезывающимися рожками, как у только что появившихся на свет козлят.