Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

вагоне на станции Дно, она внушила бы ему не отрекаться. И та ужасная бумага не была бы подписана. Так, когда-то она настояла, чтобы после манифеста 1905 года в молитвах о государе сохранилось бы наименование „самодержавнейший“. Он был власть, она была силой. Без силы никакая власть не может удержаться, особенно в той, тогдашней России, где накопилось столько нечисти, где темные силы ненавидят православие, совершают убийства из-за угла и изливают потоки лжи и клеветы на лучших преданнейших царю людей.

Тут Елизавета Алексеевна остановилась, вероятно, подумав, что ее слушатель сможет принять последние слова на свой счет. Но он, немного помолчав, спросил только, о какой второй навязчивой идее она недоговорила.

— Да, может быть, это не совсем еще ясно. Если первая идея касалась государя, то вторая относилась к ее сыну, цесаревичу Алексею. Этой весной ей иногда казалось, что не все кончено для Алексея, что ему, Божьим произволением и согласно предсказанию известного лица, еще предстоит счастливое царствование и великая слава. Надо знать, что жизнь в Александровском дворце текла довольно спокойно, своим чередом. По вечерам кто-нибудь читал вслух Чехова. Девочки очень смеялись над „Свадьбой с генералом“, а я думала, что в этих рассказах уже чувствуется революция: разночинцы начали захватывать места культурных людей на руководящих постах. Уже давно все стало разлагаться, и сама церковь ничего не могла поделать. Государыня считала, что Господь Бог предназначил ее, а также ее сестру, смиренную монахиню Елизавету Федоровну, послужить для спасения России и даже, может быть, для всего христианского мира. Высшая евангельская правда открылась для обеих сестер в православии, а не в лютеранстве, в котором они родились и были воспитаны. И может быть, через них свет православия проникнет в Англию, Америку и даже в Азию. Об этом нашептывал не Григорий, а кто-то другой, может быть, доктор Бадмаев. В тибетских монастырях будто бы об этом знают и ждут. Это произойдет в следующем поколении. Никакое отречение помешать не может, все в руках Божиих. В молитве — не в спиритизме — Александра Федоровна общалась с душой Григория, принявшего за них мученическую смерть, и тогда ей казалось, что она получает поддержку и „покров угрюмой нощи“ временами исчезает. И что Григорий, как и прежде, не оставляет своими попечениями наследника, который без той защиты не смог бы прожить ни одного дня.

— Думаете ли вы, — спросил Юсупов, — что государыня в какой-то степени страдала психическим расстройством, душевной болезнью?

— Я этого не думаю, ни сейчас, ни раньше никогда так не думала. Она была очень умна. Будучи женщиной наблюдательной, она, начиная с 1915 года, понимала, что армия не та, что была раньше. В результате страшных потерь на полях сражений дух армии пошатнулся еще до революции и „Приказа № 1“. Об этом она писала в Могилев: „Убит преображенец Амбразанцев и многие из лучших, на кого мы раньше могли опираться“. Я только думаю, что когда ум человека в течение многих лет направлен только в одну точку и настойчиво принимает за истину то, что большинству людей кажется фантазией, то тут происходит опасность некоторой неуравновешенности. Всякий знает, что упрямство — опасное свойство, и от него особенно трудно избавиться, когда одна фантазия сменяется другой, подобной прежней. В том случае, о котором мы говорим, настойчивый упор был связан с некоторой романтической фантастикой. Настоящая религиозность православия, на мой взгляд, не фантастична, она скорей зиждется на здравом смысле, что видно из Священного Писания и из житий Святых. Кто-то указал ей на то, что в наши святцы включен Будда, под именем царевича Иосафата, то есть Бодисатвы; об этом она говорила еще до войны. Также говорила и писала всем, кому доверяла, писала даже в Англию, о том, что русский крестьянин обладает силой мистической религиозности. В этом, как ни странно, она совпадала с мнением Толстого. Многие видят в этом истину, недоступную ученым богословам. Но, конечно, ничего преувеличивать не следует. С Григорием я не встречалась, видела его мимоходом, кажется, Герард мне указал на него в Федоровском соборе. Иногда мне представляется, что за всеми его озорствами была не только искренность, но и некая мужицкая правда. Когда императрица не хотела видеть у себя какого-нибудь архиерея, или министра, или светскую даму, она объясняла свое нежелание так: „Что понимает он или она в крестьянском православии?“ Думаю, что это могло бы отнестись и к вам, особенно после той трагедии, о которой вы пришли говорить. Так вот, я думаю, я ответила на ваш вопрос, как относилась к вам императрица. А тебя, Кот, попрошу ничего об этом не рассказывать, пока не пройдет сорок лет после моей смерти (она умерла в следующем году, немного не дожив до 90 лет). Ничего особенно нового и интересного для истории во всем этом нет, но все же прошу до поры до времени держать это в тайне» (Татищев Н. Д. Воспоминание о Царском Селе // Русская мысль. 1970. № 2809. 24 сент. С. 6).

1180

Публикация дневника Е. А. Нарышкиной за период с 1/14 января по 14/27 августа 1917 г., осуществленная П. Н. Милюковым под заглавием «С царской семьей под арестом. Дневник обер-гофмейстерины Е. А. Нарышкиной», воспроизведена в приложении I к настоящей книге.

1181

Даты указаны по старому стилю.

1182

Речь идет о Временном комитете Государственной думы, созданном 27 февраля (12 марта) 1917 г., который 2 марта 1917 г. по соглашению с Петроградским Советом сформировал Временное правительство. Комитет действовал до 6 (19 октября) 1917 г.

1183

Фрагмент, начинающийся со слов: «События развиваются…», в дневнике Е. А. Нарышкиной помечен 28 февраля / 13 марта.

1184

Князь А. П. Щербатов писал, что Н. Г. Бюнтинг «в самом начале революции был не просто убит коммунистами, а варварски разорван на части» (Щербатов А. П. Право на прошлое. М., 2005. С. 62).

1185

О гибели Б. Л. Вяземского пишет в дневнике княгиня Е. К. Кантакузина: «22 августа. <…> Гиша [С. М. Кантакузин] приехал с фронта и привез ужасное известие о страшной смерти князя Бориса Вяземского. Он остался в своем имении с молодой женой Лили (в девичестве графиней Шереметевой) и старенькой матерью. Там в Лотарево (Тамбовская губерния) у них был небольшой конный завод. Озверевшие крестьяне, все поголовно пьяные, волокли его до станции Грязи, долго истязали и затем убили. Невероятно, но мать и жена спаслись, хотя не знаю, как старой женщине удастся пережить случившееся — ведь ее старший сын