Страсти ума, или Жизнь Фрейда - Ирвинг Стоун

Представление о том, что он умрет в возрасте сорока одного года, сменилось новой фантазией: теперь ему казалось, что это случится на пятьдесят первом году, то есть при сложении суммы циклов Вильгельма Флиса в двадцать восемь и двадцать три года. Когда же он перешагнул и этот рубеж, то решил, что шестьдесят один год – более логичная дата смерти, а потом заметил, к своему удовольствию, что он систематически добавляет себе по десятку лет жизни!

Зигмунд и связанная с ним группа, насчитывавшая двадцать человек, принялись за дело. В нее входили четыре человека, не являвшиеся профессиональными врачами: Макс Граф, Гуго Хеллер, Отто Ранк и Ганс Закс, но никто из них еще не применял психоанализ на практике и не лечил пациентов. Глядя на своих лояльных последователей, Зигмунд восхищался их молодостью: Отто Ранку – всего двадцать восемь, Фрицу Виттельзу – тридцать два, Виктору Тауску – тридцать три, Гвидо Брехеру – тридцать пять. Большинству остальных было едва за сорок: Эдуарду Хичману и Иосифу Фридъюнгу – по сорок одному, Полю Федерну – сорок два, Задгеру и Ёкельсу – сорок четыре, Рейтлеру и Штейнеру – сорок семь… Учитывая их возраст, Зигмунд в свои пятьдесят пять лет думал о себе как о старике и вместе с тем радовался, что есть молодое поколение, которое продолжит его дело.

Ныне, когда разброд в их рядах был преодолен, каждый углубился в исследования и приступил к написанию работ, многие из которых предназначались для предстоящего Международного конгресса в Веймаре. Продуктивность была высокой, хотя лишь часть работ относилась непосредственно к медицине. Было решено учредить психоаналитический журнал под названием «Имаго», редакторами которого были назначены Отто Ранк и его близкий друг Ганс Закс. В нем печатались статьи, посвященные проблемам антропологии, политической экономии, искусства, литературы. Зигмунд столкнулся с трудностями в подыскании издателя, ибо никто не верил, что сможет продать достаточно экземпляров, чтобы покрыть расходы по печатанию. Наконец Гуго Хеллер взял дело на себя, руководствуясь больше чувством верности обществу, чем желанием подзаработать.

Он сказал Зигмунду:

– В любом случае у меня есть книжная лавка, и я могу выставить «Имаго» в витрине и на прилавках. Таким образом мы продадим несколько экземпляров.

Семья провела лето в Тироле, где Зигмунд приступил к написанию четырех больших работ, которые он собирался опубликовать по частям в журнале, а затем в виде отдельной книги. В августе он писал Ференци, что «полностью отгородился от света», настолько глубоко он погрузился в увлекательный материал.

14 сентября 1911 года Марта и Зигмунд отметили серебряную свадьбу. Дата выпала на четверг, и было решено устроить торжественный обед. Зигмунд заранее пригласил родственников и друзей. Он обследовал окрестности, чтобы снять помещения для гостей в соседних виллах. Приехали Оскар Рие и Леопольд Кёнигштейн. Отто Ранк разместил приехавших по виллам. Гости поднимались в горы, собирали ягоды, устраивали пикники, плавали и ловили рыбу, вечерами они увлекались рассказами, смеялись около костра, на котором поджаривали яблоки, нанизанные на длинные прутья. Матильда приехала со своим мужем, она расцвела в супружестве; Эрнст, младший сын, упорно готовившийся к экзаменам, страдал язвой желудка; София, веселая средняя дочь, объявила, что она, подобно Матильде, не намерена ждать своей свадьбы до двадцати четырех лет.

Зигмунд окинул взглядом обеденный стол, за которым просто и с достоинством председательствовала Марта. Прошло двадцать девять лет с того памятного воскресенья, когда они поднялись на вершину горы за Медлингом с братом Марты Эли Бернейсом, а затем вернулись в дом их друзей, где они сидели в саду под липой; двадцать девять лет с момента первого поцелуя и двадцать пять лет супружества; воспитание шести детей, изоляция и забвение, иногда нехватка средств – все это никак не сказалось на доброй натуре Марты.

Ей недавно исполнилось пятьдесят лет, но она не постарела духом, она была слишком занята. Марта вела свое домашнее хозяйство с такой скрупулезной аккуратностью, что один из коллег Зигмунда заметил:

– Ваш дом подобен острову в венском море.

И все же время взяло свое: в волосах, уложенных в высокий шиньон, появилась седина, под глазами набухли небольшие темные мешки, вокруг губ появились морщинки. Но это был нормальный след времени. И этот след углублялся так постепенно, что Зигмунд замечал его не больше, чем седину на своих висках. Зигмунда мучил невроз, и он научился переносить его, однако в одном из самых важных аспектов его жизни – в браке – все было столь же естественно, как солнце или капли дождя.

«Будь благословенна, – думал он, – за доброту и за радость, доставленную мне, за то, что вынесла все, не выдавая своим видом, что неумолимое время стучится в ворота».

Обед по случаю серебряной свадьбы прошел весело. Марте помогали молодые женщины, жившие по соседству. Застолье получилось шумным. К полудню, когда были произнесены все тосты, вручены и осмотрены подарки – книги, старинные фигурки, украшения, заиграл тирольский оркестр и начались танцы.

Когда опустились сумерки, Зигмунд спросил, может ли он рассказать то, что написал о тотемах и табу. Марта была довольна тем, что творческий подъем укрепил за лето здоровье и улучшил настроение Зигмунда. Она вывела всех на веранду; стулья были расставлены полукругом перед Зигмундом. Он заговорил мягким, проникновенным голосом, смягчавшим, подобно мерцанию звезд, наступавшие сумерки.

Он попытался навести мосты между изучением таких предметов, как социальная антропология, филология и фольклор, с одной стороны, и психоанализ – с другой. Все культуры возникли в результате подавления инстинктов. В современном обществе сохранилось большое число табу, но тотемизм давно отброшен и заменен новыми формами. Наилучший путь добраться до первоначального значения тотемизма – это изучать его остатки, сохраняющиеся в детстве.

Что имело место в предыстории человека, в событиях и условностях того времени и сохранилось в памяти современников?

Изучая аборигенов Австралии «как самых диких, несчастных и жалких, не почитающих высших существ, – писал Зигмунд, – мы узнаем, что они поставили себе целью с тщательной заботливостью и мучительной строгостью избегать инцестуозных половых отношений. Больше того, вся их социальная организация направлена к этой цели или находится в связи с таким достижением».

Каждый клан имеет свой тотем и принимает имя этого тотема, обычно имя животного. Этот тотем, по предположениям Зигмунда, является праотцем всей семьи, кроме того, ангелом–хранителем и помощником, принадлежащим именно этой группе, которого никто другой не может захватить и никто не может отбросить. Каждый в клане обязан ему полной верностью и послушанием.