История Рима (с иллюстрациями) - Сергей Ковалёв

Налоговая реформа

Реформы Диоклециана требовали больших средств на содержание чи­новников и армии. Но вопрос этот стоял особенно остро благодаря упад­ку денежного хозяйства и обнищанию населения. Требовалась полная ре­организация финансово-податного дела. В прежние времена римская на­логовая система была очень запутанной. Некоторые части империи вообще не платили прямых налогов (например, Италия), другие должны были уплачивать налоги деньгами, третьи — натурой, в частности хле­бом (Египет, Африка). Иногда встречалось обложение и натурой, и день­гами.

Диоклециан провел здесь полную унификацию. Все сельское населе­ние империи было равномерно обложено комбинированным подушно-по­земельным налогом (capitatio — iugatio). Единицей подушного налога яв­лялась caput («голова»). Взрослый мужчина считался за полную единицу, взрослая женщина — за пол-единицы. Единицей поземельного обложения был iugum (собственно «ярмо», или «упряжка волов»), размеры которого колебались в зависимости от качества земли и характера насаждений, на­пример, югум пахотной земли равнялся большей площади, чем югум ви­ноградника.

Провинции (Египет, Африка) в счет налога поставляли хлеб для насе­ления столицы, для войска и чиновников (аппопа). Горожане подлежали разнообразным налогам на ремесла, торговлю и другие профессии. Неко­торые категории населения совсем не платили налогов. К ним относились чиновники, ветераны, пролетарии, рабы и др.

Податная реформа Диоклециана тяжело ударила по массе трудового населения империи, и не только потому, что она увеличила общую сумму налога, но еще и потому, что предполагала тщательный учет как земель­ной площади, так и населения. Этот учет требовал увеличения чиновничь­его аппарата, содержание которого ложилось на плечи тех же налогопла­тельщиков, и, конечно, открывал широкие возможности для злоупотреб­лений. Мало того, для учета в тогдашних условиях было необходимо, чтобы население прочно сидело на месте. Это усилило те тенденции к закрепо­щению, которые уже и раньше были заметны в империи. Колоны прикреп­лялись к поместью не только потому, что они являлись неоплатными долж­никами помещика, но и потому, что государству для правильного поступ­ления налогов необходимо было знать, что у такого-то посессора (собственника) столько-то людей. Ремесленники прикреплялись к своим коллегиям, которые в порядке круговой поруки отвечали за регулярное поступление налогов с их членов. Куриалы прикреплялись к куриям, так как они своим карманом отвечали за налоги с горожан.

Недаром поэтому в широких кругах римского населения существовало сильное недовольство административными реформами Диоклециана. У Лактанция, христианского писателя первой половины IV в., читаем:

«Каждый из четырех правителей содержит для себя одного больше солдат, чем прежние государи на всю империю. Подати поднялись неслы­ханным образом; число получающих настолько превзошло число платящих,что разоренные колоны покидают землю, и обработанные поля зарастают лесом. Еще больший ужас навели тем, что все провинции разделили на части и в каждую страну, в каждый город наслали толпу чиновников и сборщиков податей. Этим было сделано очень немного для общественной пользы, а только пошли одни за другим приговоры, изгнания, вымогатель­ства, сопровождаемые жестокими насилиями»[513].

Монетная реформа

В связи с налоговой реформой находились попытки императора улуч­шить денежное обращение. Начиная с преемников Августа, установивше­го твердый вес и соотношение между различными монетами (1 золотой (aureus), содержавший 1/40 фунта золота[514], =25 серебряным денариям =100 сестерциям), стоимость монеты неуклонно падала. Это происходило как благодаря уменьшению нормального веса золотого, так и вследствие уве­личения примеси лигатуры. Чем больше возрастали хозяйственные труд­ности, тем шире прибегали императоры к порче монеты. Мы уже видели, каково было положение к середине III в. Поэтому цены на товары и на рабочую силу колоссально поднялись.

Для упорядочения монетного дела Диоклециан в 301 г. установил но­вые твердые нормы. Золотой отныне должен был содержать 1/60 фунта зо­лота, денарий — 1/96 фунта серебра.

Эдикт о твердых ценах

Для борьбы с высокими ценами на предметы первой необходимости и на рабочую силу император в том же 301 г. издал свой знаменитый «Эдикт о ценах на товары» (edictum de pretiis venalium rerum). Этот эдикт по спра­ведливости считается первой попыткой государства регулировать обраще­ние путем установления максимальных цен. В эдикте мы находим тарифи­кацию труда сельскохозяйственных рабочих, каменщиков, плотников, куз­нецов, пекарей, пережигальщиков извести, погонщиков мулов, пастухов, водоносов, учителей чтения и письма, учителей арифметики, греческого языка, геометрии и т. д. В нем установлены максимальные цены на лен и льняные ткани, на башмаки разной категории, на говядину, баранину, яг­нятину, свинину, на различные сорта вин и проч. Нарушение таксы строго каралось.

Эдикт, конечно, не достиг своей цели и, по-видимому, скоро был отме­нен. В обстановке натурализирующегося хозяйства, при условии, что го­сударство было не в состоянии тогда взять на себя плановое регулирова­ние производства, установление твердых цен могло привести только к росту спекуляции.

Созданная Диоклецианом новая система власти позволяла ему дер­жать все нити управления империей в своих руках. Но оставалась одна область, в которую власть никогда непосредственно не вмеши­валась, — экономика. И вот в 301 г., издав эдикт о ценах, Диоклециан, возможно, впервые в истории, попытался осуществить контроль и государственное регулирование экономикой. Этот эдикт известен нам благодаря большому количеству копий в виде надписей на гре­ческом и латинском языках, найденных в различных частях импе­рии. Так как мера эта была, безусловно, необычной, эдикт начинался с обширного вступления, долженствующего объяснить всем жите­лям империи необходимость подобного нововведения. В нем, в част­ности, говорилось: «Жители наших провинций! Забота об общем благе заставляет нас положить предел корыстолюбию тех, которые всегда стремятся божественную милость подчинить своей выгоде и задержать развитие общего благосостояния, а также приобретать в годы неурожая, давая ссуды для посева и пользуясь услугами мел­ких торговцев, которые обладают каждый в отдельности такими не­сметными богатствами, что они были бы достаточными насытить целый народ, и преследуют личную выгоду, и гонятся за разбойничь­ими процентами. Мы должны объяснить причины, которые застави­ли нас отказаться от долгого нашего терпения, чтобы мероприятия наши более справедливо расценивались, чтобы люди, потерявшие меру, осознали необузданную жадность своих помыслов, как извест­ного рода клеймо. Кто не знает враждебную общественному благу наглость, с которой в форме ростовщичества встречаются наши вой­ска... Ростовщики назначают цены на продаваемые предметы не толь­ко в четырехкратном или восьмикратном размере, но и в таком раз­мере, что никакими словами это нельзя выразить. Кто не знает, что иногда воины ценой почетного подарка и жалованья приобретают один предмет? Кто не знает, что жертвы всего государства на содер­жание войск идут на пользу хищников-спекулянтов? Таким образом, оказывается, что наши воины награды за военную службу и свои пен­сии ветеранов передают хищникам. Так и получается, что хищники изо дня в день грабят государство, сколько желают, руководясь всей совокупностью обстоятельств, выше изложенных; как это диктует сама человечность, признали мы, что цены на товары надо устано­вить, что несправедливо, когда очень многие провинции наслажда­ются счастьем желанной дешевизны и привилегией изобилия, что­бы, если дороговизна появится, жадность, которая, как разбросан­ные поля, не может быть объята и ограничена, нашла бы себе сдержку в наших постановлениях, в нашем умеряющем законе. Итак, мы постановляем, чтобы цены, указанные в прилагаемом пе­речне, по всему государству так соблюдать, чтобы каждый понял, что у него отрезана возможность их повысить. Конечно, в тех мес­тах, где царит изобилие всего, не следует нарушать счастье деше­вых цен, о которых так заботятся, подавляя корыстолюбие. Продавцам и покупателям, у которых в обычае посещать порты и объез­жать чужие провинции, надлежит в будущем так себя ограничить, чтобы, зная, что во время дороговизны установленные цены они не могут повысить, они бы так рассчитали все обстоятельства дела, чтобы было ясно, что они поняли, что никогда по условиям транс­порта товары нельзя продавать выше таксы. Как известно, у наших предков был обычай запугать преступающих закон угрозой наказа­ния, потому что редко благодетельное мероприятие само по себе усваивалось и всегда вразумительный страх почитался лучшим на­ставником долга. Поэтому мы постановляем, что, если кто дерзко воспротивится этому постановлению, тот рискует своей головой. Пусть никто не считает, что закон суров, так как каждому предос­тавлена возможность избежать опасности через сохранение уме­ренности. Той же опасности подвергается человек, который из жад­ности к наживе будет соучастником в деле нарушения этого зако­на. В том же будет обвинен и тот, кто, владея необходимыми для пропитания и пользования средствами, скроет их. Наказание долж­но быть серьезнее для того, кто искусственно вызывает недостаток продуктов, чем для того, кто нарушает закон. Мы предостерегаем всех от непослушания. Что постановлено в интересах всех, должно быть сохраняемо добровольно и с полным благоговением. Такое по­становление обеспечивает пользу не отдельным общинам, народам и провинциям, но всему государству, на гибель которого совершали преступления те немногие лица, жадность которых не могли смяг­чить ни время, ни собранные богатства» (Перевод дан по кн.: Хрес­томатия по истории Древнего Рима. Под. ред. С. Л. Утченко. М., 1962. С. 564—566).