Власть и наука - Валерий Сойфер

Хрущев старательно формировал стереотип эдакого рубахи-парня, которому море -- по колено. Его длинные, простецкие, нередко по-мужицки грубые речи следовали одна за другой. Говорить часами на людях он уже привык, и газеты печатались с вкладышами, чтобы воспроизвести эти длинные болтливые речи с прибаутками и поучениями. Вот и очередной раз, выступая 14 декабря 1961 года, он долго рассказывал о том, как, приехав отдыхать в 1954 году в Крым, "посмотрел немножко на море, а потом сел в машину и поехал по колхозам и совхозам" (12), как он встретил переселенцев из Курской области, которым не понравился Крым с его жарой, палящим солнцем и... кровожадными клопами. Проблема клопов так заняла мысли 1-го Секретаря ЦК партии, что он и теперь, спустя несколько лет, с удовольствием вспоминал, как он бойко осадил нытиков-переселенцев:

"А разве, говорю им, курские клопы менее кровожадные, чем крымские? (Веселое оживление)" (13).

Эти байки лидера партии, наверное, были предназначены для того, чтобы рас-положить слушателей, показать, какой он простой, хороший, свой в доску мужик. А на этом пасторальном фоне еще более жестким выглядел длинный раз-дел речи об ученых, не удовлетворяющих его "изысканному вкусу". Упомянув Лысенко первым среди настоящих ученых, которым можно внимать с пользой для дела, Хрущев перешел к тем, кого и слушать вредно и кому, по его словам:

"Хочется сказать: не срамите ученого звания, не позорьте науку! (Аплодисменты)... Извините за грубость, но как тут не сказать: на кой черт нужна народу такая "наука"! (Оживление в зале. Аплодисменты)" (14).

Знал ли сам Хрущев, какой должна быть наука? В этой речи он еще раз показал, сколь примитивными были его требования к науке: она должна была лишь соответствовать "мировоззрению нашей партии", да быть практичной. Первое требование только провозглашалось, и о нем больше речи не велось, а второе обсуждалось в следующих "изящных" выражениях:

"Многие научно-исследовательские учреждения... не освещают путь практике, отстали от жизни, иных ученых нужно самих из болота за уши вытаскивать и в баню тащить, отмывать (Оживление в зале. Аплодисменты). Поможем вытащить вас, товарищи ученые (Оживление в зале). Но вы и сами выбирайтесь из травопольного болота (Оживление в зале)." (15).

В чем был Хрущев неколебим -- в уверенности, что "СССР в кратчайшие сроки" догонит США по производству мяса, масла, молока и другой продукции.

"Наша страна, -- сказал он в этой речи, -- уже доказала Соединенным Штатам Америки и буржуазные экономисты по существу и не оспаривают того, что СССР в кратчайшие сроки не только догонит, но и перегонит Соединенные Штаты по производству продукции на душу населения" (16).

По его словам залогом этого рывка вперед служила правильная научная деятельность таких ученых, как Лысенко. С тем же пафосом держал речи Лысенко, но к его словам все относились с еще меньшим доверием, чем к словам вожака партии. Предчувствия близкой гибели охватили многих бывших "мичуринцев", и они начали перекрашиваться. Нельзя было без усмешки читать стенания лысенкоистов по поводу тех, кто раньше писал в своих статьях и книгах одно, а теперь другое. "Чему же верить?" -- вопрошал Н.И.Фейгинсон, обсуждая такие случаи (17). Например, профессора В.Е.Писарева раньше лысенкоисты причисляли к своим, а теперь из-под его пера выходили статьи о значении амфидиплоидов, гибридов, о невозможности работать грамотно без учета генетических категорий и понятий, отвергавшихся лысенкоистами (18).

Так вел себя не один Писарев. Снова и снова в ЦК партии "лично товарищу Хрущеву" поступали письма и докладные записки с разбором ошибок Лысенко. Теперь появился новый мотив. Разоблачив "культ Сталина", Хрущев дал возможность открыто обсуждать последствия культа, к искоренению которых он сам призывал. Но кто же не знал, что в науке самым ярким, самым злокозненным последышем сталинизма был Лысенко? Так, открыв ворота для критики, Хрущев вопреки своей воле подставил под удар своего любимца. Хор голосов, осуждавших этого "маленького Сталина в биологии", стал звучать мощно, и в апреле 1962 года Хрущеву пришлось, скрепя сердце, снова дать согласие на снятие Лысенко с поста Президента ВАСХНИЛ. Второе его пребывание на этом посту кончилось еще более бесславно, чем первое. Хорошо хоть Хрущев предложил Лысенко самому назвать кандидатуру на замену. Новым Президентом стал многолетний заместитель Лысенко по Одесскому институту и верный ему до мозга костей Михаил Ольшанский.

Праздники и будни

Летом 1962 года лысенкоисты нашли предлог продемонстрировать всей стране свою монолитность, свои успехи и оптимизм. Отсчитав срок от появления в Одессе опытного поля, на базе которого затем возник Институт генетики и селекции, они получили круглую цифру -- 50. Чем не юбилей! Правда, на долю главенства лысенкоистов из этих 50 приходилось что-то около 30 лет, но отдельные несуразности можно было в расчет не принимать. На фронтоне главного институтского здания с колоннами появилась цифра 50 в лаврово-дубовом обрамлении. Много приглашений было послано зарубежным ученым. Административный директор института А.С.Мусийко, обсуждая с корреспондентами главные достижения института за 50 лет, делал акцент на идейной стороне:

"В упорной борьбе, открытых дискуссиях с преобладавшим в то время в биологической науке менделизмом-морганизмом, ученые-мичуринцы разоблачали теоретическую несостоятельность и практическую бесплодность менделистов и морганистов" (19).

А один из заправил праздника Глущенко радовался своему трюку: в ряд зарубежных "Обществ друзей Мичурина" были заблаговременно отправлены на-поминания о предстоящем юбилее и соответствующие моменту небольшие меморандумы с перечислением главных достижений института. И вот из-за границы стали поступать приветствия с нужными текстами, во многом повторяющими меморандумы. Теперь надо было успевать давать нужный ход приветствиям. Например, в газете "Сельская жизнь" появилась такая "развесистая клюква":

"На конференцию по случаю 50-летия ВСГИ пришло приветствие от французского общества друзей Мичурина: в нем, в частности, говорится:

"У нас в капиталистическом мире селекция все больше захватывается космополитическими монополистами, которые подчиняют свою работу своим эгоистическим целям. Эти монополии взяли себе за правило распространять только гибридные семена и гибридных животных, качество которых грубо ограничено первым поколением.

...Реакционная идеология морганистов является для них не только идеологическим аргументом, способом оправдать политику империалистов даже в их самых страшных расистских преступлениях. Эта теория стала... основным средством защиты барышей"" (20).

Так задним числом (не своими же руками -- французы пишут) наводили тень на плетень -- и промахи с гибридной кукурузой и другими гибридами отвергали; и ошибки с рекомендациями относительно использования первого поколения гибридов от себя отметали. Уже и партийные лидеры во главе с Хрущевым, съездив в США, убедились, из рассказов фермера из Айовы Гарста хотя бы, что только первое поколение гибридов обладает повышенной жизнеспособностью и дает максимальную прибавку урожая, а вот, видите, французские "друзья Мичурина" этот подход грубым называют: прекрасная реабилитация многолетнего правильного пути соотечественников Мичурина. И проклятых морганистов с их реакционной идеологией, как видите, во Франции не любят, как не любят французы барыши, повышенные урожаи, излишки мяса, молока и масла.

С приподнятым чувством разъезжались гости из Одессы, а в Москве лысенковцев ждали снова неприятности. Гибельность для науки и сельского хозяйства главенства Лысенко снова привлекла внимание общественности.

В Центральном Доме журналиста состоялась встреча с учеными, на которую собралось несколько сот работников редакций журналов и газет. Выступавшие один за другим "морганисты" -- В.П.Эфроимсон, Ж.А.Медведев, А.А.Прокофьева-Бельговская, В.Н.Сойфер рассказывали об успехах науки, а сидевшие в зале могли сами делать выводы о том, куда же завели отечественную науку радетели идейной чистоты "мичуринской биологии". В.П.Эфроимсон остановился на просчетах советской медицины, происходящих из-за недоучета генетических закономерностей. Ж.А.Медведев говорил о тех, кто, занимая высокие посты в руководстве советской наукой, мешали прогрессу и преследовали честных ученых. Я пересказал работы Ф.Жакоба и Ж.Моно, изучивших регуляцию действия генов, и на этом примере постарался показать, как глубоко ушли генетики вперед в познании генов, и как нелепы на этом фоне потуги Лысенко отвергать само существование генов1.

В 1961 году Несмеянова на посту Президента АН СССР сменил Мстислав Всеволодович Келдыш -- известный аэродинамик, один из главных руководителей космических исследований СССР2. В 1962 году он решил разобраться сам, без помощи "официально признанных" советчиков, в том, каковы реальные достижения обругиваемых Лысенко вейсманистов-морганистов, и каковы успехи самих лысенкоистов. Келдыш обложился книгами, съездил в ряд институтов, побывал, в частности, в Новосибирске и в Минске (21), поговорил с десятком крупных ученых. Для непредубежденного человека картина складывалась ясная. Грехи "реакционеров", "прислужников Запада" были явно придуманы, а вот их заслуги перед наукой, отвергаемые лысенкоистами, оказались неоспоримыми. Теперь предстояло посмотреть работу Лысенко на месте. В октябре 1962 года Президент приехал сначала в лысенковский институт генетики на Калужском шоссе (сейчас Ленинский проспект, 33), а потом, по предложению Лысенко, поехал в Горки. Лысенко повел Келдыша по полям, на ферму коров, показал лесопосадки дуба. Впечатление от этой "высокой науки" было удручающим. Вконец всё испортила перепалка между Лысенко и его ближайшими сподвижниками, когда учитель обозвал своего заместителя Кушнера безграмотным, буквально оскорбил присутствующих на встрече Сисакяна (ставшего в то время большим боссом в Академии наук) и Глущенко. Кушнер и Сисакян дипломатично проглотили пилюлю, а Глущенко взорвался, стал оправдываться перед Келдышем3. Сцена была неприятной. То, что сами с собой лысенкоисты не ладили, знали многие, но что Лысенко уже не может вести себя спокойно с самыми близкими людьми, лучше всяких слов характеризовало и его самого и всю "школу � Страшный удар по позициям Лысенко нанесла книга Жореса Александровича Медведева, законченная им в это время. Медведев дал читать рукопись книги нескольким коллегам. С неё были изготовлены машинописные копии, с них делали новые и новые -- самиздат заработал на полную мощь. Книга оставляла неизгладимый след убедительностью фактов4.