G.O.G.R. - Анна Белкина

— Сейчас! — раздался голос Пёстрикова, и «Запорожец», кашлянув, скатился с дороги. Подпрыгивая на кочках и выпуская клубящиеся выхлопы, он подобрался к «Ниссану» и остановился.

— Привязывай! — скомандовал Недобежкин Пёстрикову.

Вскоре и краснянский «Запорожец» присоединился к тонущей «Газели» посредством толстой колодезной верёвки.

— Раз! Два! Три! Давай! — отдал команду Недобежкин.

Пёстриков привёл «Запорожец» в движение, его старый моторчик в десятитысячный раз кашлянул, издал резкий хлопок, похожий на мини-взрыв, и создал солидное выхлопное облако. Стоявший рядом с «Запорожцем» Ежонков закашлялся в этом облаке и плаксиво буркнул:

— Чёрт, на чём ты ездишь??

Когда к «Ниссану» присоединился ещё и «Запорожец» — Недобежкин уже закрыл глаза на то, что последний бесчеловечно газует и хрипато кашляет — дело пошло. «Газель» спецназа шевельнулась, и начала медленно выползать из трясины на крутой илистый берег. Из её кабины и салона изливались тонны грязной воды, вместе с которой выплывали рыбы и лягушки. Самохвалов сидел за рулём, наполовину в воде и направлял движение микроавтобуса, стараясь не зацепить его ни за валяющиеся повсюду обломки моста, ни за торчащие над поверхностью озера коряги.

Да, мост разрушился как раз в тот интересный момент, когда «Газель» спецназа, на всех парах мчась в Верхние Лягуши, оказалась на его середине. Хрясь! — и всё, «Газель» упала в воду. Однако всё это произошло не случайно: мост подпилили. Пилильщиком мостов был ни кто иной, как председатель Верхнелягушинского сельсовета Константин Никанорович Семиручко. Это был уже не первый мост, который он подпилил, и даже не второй. Вообще, Семиручко не знал, что в Верхние Лягуши едет спецназ. Семиручко охотился на «Ниссан» Ежонкова. Справившись с мостом, председатель сельсовета вернулся назад, в свой любимый насиженный кабинет чинуши. И сразу же получил телефонный звонок. Звонил ему Альфред Мэлмэн, который, сидя в обезьяннике у Соболева, какими-то неправдами выбил для себя телефонный звонок. Мэлмэн говорил шёпотом, но даже его шёпот был исполнен звериной злобы.

— Слушай сюда, жирный слизняк, — зашипел он, как ядовитая змея эфа. — Хватай ноги в руки и дуй в ментуру в Красное! Меня в обезьянник захлопнули. Дашь Соболеву хабаря. Сколько попросит — столько и дашь, усёк?

— Усёк, — булькнул Семиручко, который вообще не хотел куда-либо «дуть». — Еду…

— Не едь! — скрипнула под ухо Клавдия Макаровна. — Ты, вообще, с ними скоро доиграешься — места лишишься и в тюрьму сядешь!

Семиручко всё это прекрасно понимал: да, они бандиты, да, он лишится места и сядет в тюрьму! Но если он не будет с ними — он будет против них — и тогда ему несдобровать. Так как эта толстая и безвкусная Клавдия Макаровна мешала ему спасать свою жизнь, Семиручко в сердцах обозвал её «крысой» и покинул кабинет, потрясая вторым подбородком и жировым фартуком. У председателя сельсовета имелось транспортное средство. Нет, это была не телега и не лошадь, и даже не мопед. «ОНИ» выделили Семиручке добротную «Шкоду Октавию», кузов которой не был ни битым, ни ржавым, ни гнилым. Семиручко держал эту добротную машину в сарае за сельсоветом, и теперь — пришло время выкатить её на свет.

А в то же самое время в Красное ехала отважная команда в составе Недобежкина, Ежонкова, Серёгина и Синицына. С «Запорожцем» на хвосте, они мчались по пыльной грунтовке, желая посетить обезьянник Соболева и побеседовать с изловленными Маргаритой Садальской и лысым Мэлмэном. «Газель» Самохвалова Недобежкин пока оставил у озера, а самого Самохвалова и его команду милицейский начальник послал в рейд по «местам боевой славы» — то есть туда, где лежал в руинах особняк Гопникова, а так же — на Чёртов курган. Пускай, прогуляются, поищут «осликов» и «чёртиков».

Недобежкин ещё пока не знал, как объяснить Соболеву про Хомяковича. Всю дорогу милицейский начальник подбирал слова, но нужных так и не нашёл. Ладно, потом найдёт, ведь Хомякович уже никуда не убежит…

— Моя машиночка… — канючил ему под руку Ежонков, отвоевав для себя место за рулём. — Вся грязненькая, бедняжечка…

Первым делом Недобежкин постановил, что необходимо наведаться к Маргарите Садальской. Её отсадили в отдельную камеру, потому что в общей она вела себя, как разъярённая гадюка, и едва не выдрала соседке глаз. Садальская сидела на нарах, скорчившись в комочек, и кажется, плакала. Заслышав, что в её сторону кто-то шагает, она подняла растрёпанную голову и увидела, что тяжеленная дверь её узилища распахнулась, и из пыльного тёмного коридора вдвигается милицейский начальник Недобежкин и его компания.

— Я всё скажу! — обречённо пискнула Садальская, вперив в Недобежкина умоляющий затравленный взгляд. — Пожалуйста…

— Так-так, — сразу же заинтересовался Недобежкин и уселся на её нары, потеснив Садальскую на край. — Ну-ка, поделись соображениями!

— Если сама не расколется — я её вспушу! — пообещал гипнотизёр Ежонков, расположившись на соседних нарах около Серёгина и Синицына.

— Не надо меня пушить… — заревела Садальская и пустила крокодиловую слезу. — Я… я не виновата… Меня заставили… Меня подставили…

— И кто же тебя заставил-то? — проворчал Синицын. — Ты же ещё в Америке на кого-то пахала?

— Точно, — подхватил Пётр Иванович. — Влезла ко мне в сейф, там пошустрила, потом дело своё из архива свистнула — тоже подставили и заставили?

— Сколько можно водить нас за нос? — напёр Недобежкин. — Кто это там тобой руководит — «ГОГР»?

— Это не просто «ГОГР», — промямлила Садальская и отодвинулась от Недобежкина ещё дальше, чтобы не быть раздавленной. — Меня зовут не Маргарита Садальская. Меня зовут Эмма. Свою фамилию я не могу вам сказать, потому что они найдут меня… Я работала с ними, я была ассистенткой и лаборанткой у профессора Артеррана, который занимался «Густыми облаками».

Вот это номерок! Пётр Иванович раскрыл рот, Синицын — тоже и, кроме того ещё и выпучил глаза. А Ежонков — тот вообще, едва не свалился с нар на пол.

— Не брешешь? — подскочил он к «Маргарите Садальской», которую, оказывается, звали Эммой.

— Нет, зачем мне врать? — всплакнула она и смахнула слезу, подавив охоту сделать этому Ежонкову едкое замечание: «Зубила-то почисть!». — Я и так уже стою на пороге смерти — они меня схватили, а вы помогли мне убежать, но это ненадолго. Я слишком много знаю. Я работала с Артерраном… Я очень гордилась этой работой… Я гордилась тем, что они взяли меня туда сразу после института, — она лепетала так жалостливо, что доброму Петру Ивановичу даже стало жаль её. — Но потом — случилось несчастье. У нас в лаборатории была подопытная горилла по кличке Тарзан. Она… она была смирная, я кормила её с рук, она рисовала картинки. А Артерран — вы знаете, какой он был? Он считал себя гением и никого вокруг себя не замечал. Артерран был авантюристом — считал, что сможет вывести «Гомо Дивизуса»…

— Кого?? — перебил милицейский начальник, который не понимал по-латыни и никогда не слышал такого сочетания: «Гомо Дивизус».

— Гомо Дивизуса, — повторила Садальская — Эмма, размазывая по худым щекам слёзы. — Уберменша, сверхчеловека. Он проводил над Тарзаном эксперименты — хотел, чтобы он поднялся по эволюционной лестнице… Однажды к нему в руки попал этот проклятый триста седьмой образец. Ему приказали испытать его, и Артерран решил испытать эту дрянь на Тарзане. А я в тот день… я покормила его и забыла закрыть клетку на замок… Я уже говорила, что Тарзан всегда был мирным… А тогда — Артерран подошёл к нему с пробиркой, и Тарзан вырвался из клетки…

— И разорвал Артеррана в меленькие кусочки! За это они тебе и мстят? — закончил за Эммочку «суперагент» Ежонков и вскочил с нар. — Я же говорил? Говорил? — пристал он к Недобежкину, выражая на пухленьком личике щенячий восторг. — Америкашку Артеррана сожрала горилла! В архиве Синицына так и сказано! Я — гений, гений! — и запрыгал от радости, как пацан, которому подарили компьютер исключительно для игр.

— Эй, это не мой архив! — вмешался Синицын. — Я не знаю, откуда ты всё это выцарапал!

— Нет, — неожиданно слабым голоском возразила Садальская — Эмма. — Они так написали, что Тарзан убил Артеррана, но это неправда. Артерран жив, и теперь охотится за мной. Артерран разбил пробирку с препаратом, они захотели скрыть всё это, потому что «Образец 307» стоил очень дорого. Они написали, что его убил Тарзан, а меня уволили на следующий день и лишили всего: дома, имущества, гражданства. Я слонялась по бывшим школьным подругам, по квартирам, работала, где попало. А Артерран — он стал какой-то странный после всего этого. Он убивает всех, и он не остановится, пока не убьёт меня. Он где-то здесь, в Верхних Лягушах, он не покинул «Наташеньку»… Он сумасшедший, спасите меня от него!