Битва королей - Джордж Мартин

Под серыми человечьими утесами шумно умирала лошадь со сломанной ногой. Брат, покружив около нее, перегрыз ей горло — лошадь слабо дернула ногами и закатила глаза. Когда он подошел к туше, брат огрызнулся на него, прижав уши к голове, а он шлепнул его и укусил за лапу. Они сцепились среди грязи, травы и пепла около мертвой лошади, но брат скоро опрокинулся на спину, поджав хвост. Он еще раз куснул незащищенное братнино горло, поел и дал поесть брату и слизнул кровь с его черного меха.

Темное место тянуло его к себе — жилище шепотов, где все люди слепы. Он чувствовал на себе его холодные пальцы. Каменный запах был как шепот в носу. Он боролся с этим зовом. Он не любил темноты. Он волк, охотник, пластун и убийца, он должен бегать с братьями и сестрами по лесу, под звездным небом. Он сел, задрал голову и завыл. Не пойду туда, говорил его вой. Я волк. Я туда не пойду. Но тьма сгущалась — она покрыла его глаза, забралась в нос, закупорила уши — он ничего больше не видел, не слышал, не чуял и не мог убежать; пропали серые утесы, и лошадь, и брат — все стало черным и тихим, черным и холодным, черным и мертвым, черным…

— Бран, — прошептал чей-то голос. — Вернись. Ну же, Бран. Вернись.

Он закрыл третий глаз и открыл два других, слепых глаза. В темноте все люди слепы. Кто-то теплый обнимал его, прижимая к себе, и Ходор тихонько пел:

— Ходор, Ходор, Ходор.

— Бран, — сказал голос Миры, — ты бился и ужасно кричал. Что ты видел?

— Винтерфелл. — Язык ворочался во рту, как чужой. «Когда-нибудь, вернувшись, я забуду, как надо говорить». — Он горел. Пахло лошадьми, сталью и кровью. Они убили всех, Мира.

Ее рука погладила его волосы.

— Ты весь потный. Хочешь пить?

— Да. — Она поднесла мех к его губам, и он стал пить так жадно, что вода потекла по подбородку. По возвращении он всегда был слаб и испытывал жажду. И голод. Он вспомнил мертвую лошадь, вкус крови во рту, запах жареного в утреннем воздухе. — Долго меня не было?

— Три дня, — ответил Жойен. То ли он подошел очень тихо, то ли все время был здесь — в этом черном мире Бран ни в чем не был уверен. — Мы уже стали бояться за тебя.

— Я был с Летом.

— Слишком долго. Ты так с голоду умрешь. Мира понемножку поила тебя, и мы мазали тебе губы медом, но этого мало.

— Я ел. Мы загнали лося и отпугнули дикую кошку, которая хотела его утащить. Кошка, желтая с коричневым, была наполовину меньше волков, но свирепая. — Он помнил ее мускусный запах и то, как она рычала на них с дубовой ветки.

— Это волк ел, а не ты. Будь осторожен, Бран. Не забывай, кто ты.

Он помнил это слишком хорошо: он мальчик, сломанный мальчик. Уж лучше быть зверем. Можно ли удивляться тому, что ему нравится смотреть волчьи сны? Здесь, в сырой холодной тьме гробницы, его третий глаз наконец открылся. Он мог соединиться с Летом, когда хотел, а однажды даже до Призрака добрался и поговорил с Джоном. Хотя это тоже могло быть сном. Он не понимал, почему Жойен так старался вернуть его назад. Бран оперся на руки и сел.

— Надо рассказать Оше, что я видел. Она тут? Куда она ушла?

Одичалая откликнулась сама:

— Никуда, милорд. Мне уже надоело бродить в потемках. — Услышав стук каблука о камень, Бран повернул к ней голову, но ничего не увидел. Ему казалось, что он чует ее, но от них от всех теперь воняло одинаково, и нужен был нос Лета, чтобы отличить одного от другого. — Ночью я посикала на ногу одному королю, — продолжала Оша. — А может, это утро было? Я спала, потом проснулась. — Они все спали, не только Бран. Больше здесь делать было нечего — только спать, есть и опять спать, а иногда разговаривать… но недолго и всегда шепотом, на всякий случай. Ошу больше бы устроило, если бы они не разговаривали вовсе, но им надо было успокаивать Рикона и останавливать бубнящего Ходора.

— Оша, — сказал Бран, — я видел, как Винтерфелл горит. — Слева от него тихонько сопел Рикон.

— Это сон, — сказала Оша.

— Волчий сон. Я ведь и чуял это тоже. Так, как огонь и кровь, ничего не пахнет.

— Кровь? Чья?

— Людская, человеческая, собачья — разная. Надо пойти и посмотреть.

— Шкура у меня хоть и плохонькая, но одна, — сказала Оша. — А если этот осьминожий принц меня сцапает, мне ее живо спустят кнутом.

Мира в темноте нашла и сжала руку Брана.

— Давай я пойду, если ты боишься.

Чьи-то пальцы, прошуршав кожаным, ударили сталью о кремень — еще раз и еще. Оша раздула искру, и бледный огонек потянулся ввысь, как танцующая на цыпочках девочка. Над ним возникло лицо Оши. Она зажгла факел, и Бран зажмурился, когда мир озарился оранжевым светом. Рикон проснулся и сел, зевая.

Тени двигались, и казалось, будто мертвые тоже встают. Лианна и Брандон, лорд Рикард Старк, их отец, лорд Эдвил, его отец, лорд Виллам и его брат Артос Несокрушимый, лорд Доннор, лорд Берон, лорд Родвелл, одноглазый лорд Джоннел, лорд Барт, лорд Брандон и лорд Криган, сражавшийся с Рыцарем-Драконом. Они сидели на своих каменных тронах с каменными волками у ног. Они все сошли сюда, когда тепло покинуло их тела, — это была темная обитель мертвых, куда живые боялись ступить.

А в пустой гробнице, ожидающей лорда Эддарда Старка под его гранитным изваянием, ютились шестеро беглецов, деля свой скудный запас хлеба, воды и вяленого мяса.

— Совсем мало осталось, — сказала Оша. — За едой все равно идти надо — иначе придется нам съесть Ходора.

— Ходор, — ухмыльнулся тот.

— Что там наверху — день или ночь? Я уже счет потеряла.

— День, — сказал Бран, — только от дыма темно.

— Милорд уверен?

Не шевельнув своим сломанным телом, он выглянул наружу. Его зрение раздвоилось — он видел Ошу с факелом, Миру, Жойена и Ходора, и гранитные колонны, и умерших лордов, уходящих во тьму… и в то же время Винтерфелл, серый от дыма, с выбитыми покосившимися дубовыми воротами и рухнувшим в куче порванных цепей подъемным мостом. Во рву плавали тела, и на них, как на островах, сидели вороны.

— Уверен, — сказал он.

Оша поразмыслила:

— Ладно, рискну. Вы все пойдете со мной. Мира, найди корзину Брана.

— Мы домой идем? — заволновался Рикон. — Хочу мою лошадку. И яблочный пирог, и масло, и мед, и Лохматика. Мы к Лохматику идем?

— Да, — заверил Бран, — молчи только.

Мира привязала плетеную корзину на спину Ходору и помогла посадить в нее Брана, просунув в дыры его бесполезные ноги. Он чувствовал странную дрожь в животе. Он знал, что ждет их наверху, но его страх от этого не убавлялся. Он бросил прощальный взгляд на отца, и ему показалось, что лорд Эддард смотрит печально, будто не хочет, чтобы они уходили. «Но мы должны, — мысленно сказал Бран. — Время пришло».