Булгаков - Б Соколов

Булгаков прекрасно придумывал смешные имена и фамилии. Можно вспомнить Полиграфа Полиграфовича Шарикова из «Собачьего сердца», Пьера Бомбардова из «Театрального романа», Варенуху, Двубратского, Витю Куфтика из «Мастера и Маргариты» и многих других. Эффект комического достигался за счет использования несущих сатирический смысл необычных корней, по образцу реально существующих имен собственных. Например, выдуманный Полиграф, по аналогии с Евграфом, высмеивает проведенную Советской властью замену имен из святцев новыми «революционными» именами, а религиозных праздников профессиональными, вроде Дня полиграфиста. Или в качестве фамилии использовалось слово, способное вызвать смешные ассоциации, особенно учитывая занимаемую персонажем должность. Так, фамилия театрального администратора Варенуха означает, если воспользоваться гоголевским примечанием ко второй части «Вечеров на хуторе близ Диканьки» (1832), вареную водку с пряностями, и может быть понята еще и как намек на склонность Ивана Савельевича к выпивке, подобно его шефу Степану Богдановичу Лиходееву.

Приемы такого рода не позволяли скучать булгаковским читателям. А неизменная точность деталей создавала эффект достоверности самых невероятных ситуаций, вроде пытающегося купить билет в трамвае говорящего волшебного кота Бегемота. Условностей и сознательных искажений действительных пропорций и свойств предметов и явлений, что было характерно как для модернистских течений рубежа веков, так и для послереволюционного авангарда, Булгаков почти не допускал, не прельщаясь фиолетовой травой или синими лошадьми.

Сохранился черновик булгаковского письма в Париж от 12 мая 1934 г. И. А. Булгакову с разбором стихов младшего брата. Это — единственный дошедший до нас развернутый отзыв писателя о поэзии. Он сообщал брату Ивану: «Твоя муза мрачна и печальна, но у каждого своя муза, надо следовать за ней». Интересно, что несмотря на все превратности судьбы, булгаковская муза мрачной так и не стала. «Ты как никто шутил», — вспоминала А. А. Ахматова. Брата же писатель упрекал за то, что во многих стихах «смысл затемнен», что написаны они «туманно», что «невозможность ли, нежелание ли до конца разъяснить замысел, быть может, желание затушевать его нарочно, порождают очень большой порок, от которого надо немедленно начать избавляться: это постановка в стихах затертых бледных, ничего не определяющих слов».

Перечисленные недостатки не были свойственны автору «Мастера и Маргариты». Он избегал журналистских и писательских штампов, никогда не напускал в своих вещах тумана, даже с чисто утилитарной целью обойти цензурные рогатки. П. С. Попов с тревогой писал Е. С. Булгаковой в декабре 1940 г. по поводу «Мастера и Маргариты»: «Идеология романа — грустная, и ее не скроешь. Слишком велико мастерство, сквозь него все еще резче проступает. А мрак он еще сгустил, кое-где не только не завуалировал, а поставил точки над i. В этом отношении я бы сравнил с «Бесами» Достоевского. У Достоевского тоже поражает мрачная реакционность безусловная антиреволюционность. Меня «Бесы» тоже пленяют своими художественными красотами, но из песни слова не выкинешь — и идеология крайняя. И у Миши также резко. Но сетовать нельзя. Писатель пишет по собственному внутреннему чувству — если бы изъять идеологию «Бесов», не было бы так выразительно. Мне только ошибочно казалось, что у Миши больше все сгладилось, уравновесилось, — какой тут!.. Гениальное мастерство всегда останется гениальным мастерством, но сейчас роман неприемлем». «Мрачной» булгаковский друг считал идеологию, а не Я. и с. последнего романа.

Муза Булгакова, его взгляд на суть литературного творчества не позволяли напускать «лирический туман», спасительный с точки зрения возможности преодолеть цензурные преграды. И в стихах брата писатель одобрил только те немногие строки, где образы просты и точны: «осколок, словно знак вопроса»; «скажу — готов и не боюсь» и т. п.

Булгаков начинал с достаточно традиционного бытописательства, пусть и осложненного модернистскими влияниями, в «Записках юного врача» и московских фельетонах. Однако с концом эпохи нэпа цензурно приемлемым стало только описание «нового быта» и «нового человека» (но не такого, как Шариков в «Собачьем сердце»). Булгакову неоднократно безуспешно предлагали написать «коммунистические достижения или успехи коллективизации», прославляющие «великие стройки» пятилетки. В ответ писатель в пьесе «Адам и Ева» превосходно спародировал зачин халтурного «колхозного романа»: «Там, где некогда тощую землю бороздили землистые лица крестьян князя Барятинского, ныне показались свежие щечки колхозниц. «Эх, Ваня! Ваня!..» зазвенело на меже…» Здесь пародия основана на перенесении деталей-штампов («землистые лица», «румяные щечки») в абсурдный контекст (ясно, что бороздить землю не могут ни лица, ни щечки). Подобный оптимистический бред, прославляющий «трудовые будни» социалистического строительства, равно как и обличение «язв проклятого царизма», для Булгакова было абсолютно неприемлемым ни политически, ни эстетически. Выход для себя он старался найти в соединении реалий современного городского быта с «мощным летом фантазии». Это характерно для большинства произведений 30-х годов. Попытка же создать насквозь мифологическую пьесу «Батум», прославляющую «молодого революционера» — И. В. Сталина и уничижающую царскую Россию и последнего русского императора, закончилась для драматурга полной творческой неудачей. На чуждые его музе темы, в рамках заданных идеологических конструкций с успехом Булгаков писать не мог.

Булгаковский Я. и с. нашел свое законченное выражение в «Мастере и Маргарите». Как писал в посмертно опубликованных «Фрагментах» (1907) немецкий поэт-романтик Новалис (Фридрих фон Гарденберг) (1772–1801): «С каждой чертою свершения создание отделяется от мастера — на расстояние пространственно неизмеримое. С последнею чертою художник видит, что мнимое его создание оторвалось от него, между ними мысленная пропасть, через которую может перенестись только воображение, эта тень гиганта — нашего самосознания. В ту самую минуту, когда оно всецело должно было стать собственным его достоянием, оно стало чем-то более значительным, нежели он сам, его создатель. Художник превратился в бессознательное орудие, в бессознательную принадлежность высшей силы. Художник принадлежит своему произведению, произведение же не принадлежит художнику». Так же и булгаковский Мастер оказывается в конце концов не властен над своим романом и не может даже уничтожить его, ибо «рукописи не горят». Автор «Мастера и Маргариты» силой поэтического воображения сотворил написанную высоким стилем историю Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри, утвердив в нашем сознании не только эпически стройную и психологически достоверную версию евангельских событий, но и представление об эстетическом эталоне русской прозы. Мастер в финале ощущает пропасть между собой и только что законченным романом, и Воланд советует ему не гнаться по следам «того, что уже окончено». И сам Булгаков перед концом трудного жизненного пути просил жену сохранить и опубликовать рукопись «Мастера и Маргариты» — «чтоб знали… чтоб знали». Он осознавал «закатный» роман как нетленное послание человечеству не только как сумму определенных идей, но и как оригинальный образец Я. и с.

1891 г.

3/15 мая* в семье преподавателя Киевской Духовной Академии Афанасия Ивановича Булгакова и его жены Варвары Михайловны (в девичестве Покровской) в Киеве родился первый ребенок — сын, Михаил Афанасьевич Булгаков. Место рождения — дом священника о. Матвея Бутовского (Воздвиженская ул., 28).

18 мая — крещен по православному обряду в Крестовоздвиженской церкви (на Подоле) священником о. М. Бутовским. Имя дано в честь хранителя города Киева архангела Михаила. Крестными родителями стали ординарный профессор КДА Николай Иванович Петров и бабка Булгакова по отцовской линии Олимпиада Федоровна Булгакова.

1892–1899 гг.

Переезды семьи Булгаковых в различные домовладения в поисках более дешевой и удобной квартиры — в районе Печерска; на Госпитальной улице, 4; в Кудрявском переулке, 9.

1892 г.

Рождение сестры Булгакова Веры.

1893 г.

Рождение сестры Булгакова Надежды.

1895 г.

Рождение сестры Булгакова Варвары.

1898 г.

Рождение брата Булгакова Николая.

1900 г.

Рождение брата Булгакова Ивана. 18 августа — Булгаков поступает в приготовительный класс Второй киевской гимназии (Бибиковский бульвар, 18).

1901 г.

22 августа — после окончания приготовительного класса начинает учебу в первом классе Первой киевской мужской Александровской гимназии (Бибиковский бульвар, 14).

1902 г.

Переезд Булгаковых на Прозоровскую улицу, 10.

19 марта — рождение сестры Булгакова Елены.