Тайный советник вождя - Владимир Успенский

— Он же не сам выбирал, его направляли туда. И вы в том числе.

— Но его не просто посылали куда подальше, — сострил Жуков. — Ему доверяли трудные участки, ставили трудные задачи. А для настоящего генерала это честь, это важнее, чем в газете о тебе напечатают.

Наверно, Георгий Константинович опять был прав, как и тогда, когда любой ценой требовал от Белова развивать контрудар, казавшийся бессмысленным, но принесший в конечном счете очень большую пользу.

Почти целую неделю, первую неделю нового немецкого наступления, Иосиф Виссарионович военными делами практически не занимался. Он лишь, казенно выражаясь, кратковременным присутствием обозначал свое пребывание на должностях. Хорошо отлаженные аппараты Ставки и Генерального штаба действовали сами по себе. Руководили войной двое: маршал Шапошников и генерал армии Жуков. Сама жизнь, без указаний свыше, определила тогда их задачи, функции и меру ответственности каждого. Генеральный штаб, естественно, занимался не только московским направлением. Значительные события происходили и на других участках. Анализ, предвидение, планирование, согласование, обеспечение текущих и предполагаемых операций силами и средствами, новые формирования, выпуск боевой техники — вот только часть того, что входило в круг обязанностей Бориса Михайловича и «мозгового центра», который он возглавлял. Возьмем хотя бы замысел и проведение ноябрьской серии контрударов по фашистским войскам. Мы знаем, что один из них, на Волоколамском шоссе, успеха не принес, зато другой, генерала Белова, дал ощутимые результаты. Но эти контрудары лишь часть замысла, который в случае успеха мог бы привести к перелому в ходе событий. Ведь одновременно с упомянутыми контрударами наносились в разных местах еще два.

В середине ноября началось наше наступление под Ленинградом, рассчитанное на то, чтобы облегчить участь северной столицы, не дать немцам соединиться с белофиннами и полностью блокировать город. Да и конфигурация линии фронта была там такова, что просто грех не воспользоваться: фашисты клином прорвались к Тихвину, идея срубить этот клин так и напрашивалась. Там начал вырисовываться наш успех, его требовалось развивать, наращивать, координируя действия нескольких армий.

Еще своеобразней и сложнее было положение на юге. 1-я танковая армия немцев методично и, казалось, неудержимо двигалась к устью Дона, к Ростову-на-Дону, чтобы захватить этот важный стратегический пункт — ворота Кавказа, открыть Германии доступ к нефтеносным районам. Цель была близка, немцы так увлеклись ее достижением, что не придали значения контрудару наших войск с северо-востока, из района Ровеньки, Бирюково. Наша хорошо укомплектованная 37-я армия перешла там в наступление 17 ноября, почти одновременно с контрударами под Серпуховом и под Тихвином. 37-ю поддерживала справа 18-я армия, а слева более успешно 9-я армия. На штабных картах ситуация вырисовывалась неординарная. Немецкие танки и мотопехота клином шли на Ростов, а с северо-востока и с севера на основание клина давили наши войска, грозя перерезать вражеские коммуникации. Опьяненные победами, фашисты пренебрегли угрозой. Захватим, дескать, Ростов, достигнем главного, а потом и наступающих с севера разобьем. Действительно, взяли немцы Ростов 23 ноября, но к этому времени и сами оказались в мешке, их связывал с тылом, с Таганрогом, лишь узенький коридор. Продержавшись в Ростове несколько дней, фашисты попятились, побежали. Не вырваться бы им из мешка, если бы не помощь крупных сил, спешно брошенных на выручку из района Харькова.

Связанные неудачными для них боями под Ленинградом и под Ростовом, немцы ничем не могли помочь своим войскам, наступавшим на главном направлении, на Москву. А это уже само по себе было очень важно. Конечно, по долгу службы Шапошников занимался и обороной столицы, но тут положение было особое. Сражение за Москву вел и отвечал за него человек, принявший на свои плечи тяжкий крест, — Георгий Константинович Жуков. Его голос был главным, никаких подсказок, никакой опеки он не терпел, готов был встретить в штыки любое вмешательство. А Шапошников напрямик и не вмешивался. У Жукова была одна цель — не допустить немцев в Москву, продержаться как можно дольше со своими быстро таявшими войсками. И было одно жесткое требование — ни шагу назад! Никто не мог бы лучше осуществить это требование, чем он сам с его твердым характером. А Генштаб, как и положено, не только жил нынешним днем, но и заботился о будущем. В Генштабе думали не только о том, как остановить фашистов, но главное — как и чем отбросить их от Москвы. Генеральный штаб готовил резервы, накапливал силы для контрударов, причем накапливал их не возле Москвы, а в глубинных военных округах. Чтобы противник не знал. И чтобы свои не претендовали, не раздергивали новые формирования. Умудренный опытом Шапошников понимал: окажись резервы поблизости от столицы, Жуков сумеет подчинить их себе, они растают в оборонительных боях, не добившись перелома событий. А так что же: Георгию Константиновичу известно было о готовящихся резервах, но дотянуться до них он не мог, он вынужден был оперировать тем, что есть, упорно выигрывая час за часом, день за днем. Жуков был в тот период главной фигурой решающей битвы, и все, желая того или нет, признавали это. Жукову тогда позволялось и прощалось многое.

Показательный случай приводит в своих воспоминаниях Константин Константинович Рокоссовский, в ту пору командарм-16. Он рассказывает о том, что было известно ему, что задело его, а я позволю себе дополнить и уточнить кое-что. У Рокоссовского, оборонявшегося на двух важнейших направлениях, на Волоколамском и Ленинградском шоссе, полностью иссякли резервы, в частях оставалось примерно тридцать процентов бойцов, а враг все давил и давил, особенно на Клин и Солнечногорск. Рокоссовский видел такой выход из положения: те войска, которые держались в 12–13 километрах западнее Истринского водохранилища, быстро отвести на восточный берег, занять очень удобные для обороны, подготовленные позиции. Тут и водная преграда, и заранее поставленные минные поля. Гораздо легче держать немцев, чем на голом месте. А высвободившиеся силы перебросить на самые угрожаемые участки.

Требовалось разрешение командующего фронтом. Рокоссовский обратился к нему с обоснованным предложением, упомянув об измотанности войск, о том, что немцы с ходу, на плечах наших отступающих частей форсируют реку и водохранилище, если заранее не занять выгодные рубежи. Но Жуков категорически отказал: для всех один закон, один приказ — стоять насмерть.

Особенности Георгия Константиновича давно и хорошо известны были Рокоссовскому. Служба не один раз сводила их. В начале тридцатых годов Жуков был командиром полка в дивизии, которой командовал Рокоссовский. Затем арест приостановил его продвижение. Перед началом войны Жуков возглавлял военный округ, куда направлен был командиром корпуса освобожденный из заключения Рокоссовский. Знали друг друга. Понятно было Константину Константиновичу: если Жуков упрется — не сдвинешь. Но и Рокоссовский умел добиваться того, что считал нужным. Обратиться через голову Жукова непосредственно к Верховному Главнокомандующему он не имел права, поэтому избрал другой путь. Послал мотивированную телеграмму в Генштаб. Шапошников положительно оценил предложение Рокоссовского, понял его маневр и позвонил Сталину. Сам-то Шапошников решений по конкретному руководству войсками обычно не принимал, а обратиться к Верховному — его право и обязанность. Сталин же тогда, как мы знаем, был нездоров и особенно полагался на Шапошникова. Спросил:

— Вы считаете, что Рокоссовский прав?

— Предложение разумное.

— Пусть выполняет.

Получив из Генштаба разрешение, Константин Константинович не медлил. Оставив на рубеже заслоны для задержания немцев, главные силы войск приготовились к ночному отходу за водохранилище. Некоторые подразделения уже снялись с мест. А тут телеграмма:

«Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков». Пришлось срочно все переигрывать, получилась неразбериха. Ну и что ни говори, а когда распоряжение выполняется неохотно — это тоже имеет значение. Короче говоря, немцы продолжали наступление, отбросили левый фланг 16-й армии за Истру, захватив плацдарм на восточном ее берегу.

Я вовсе не желаю осуждать кого-то, разбираться, кто виноват, просто говорю об авторитете, которым пользовался Жуков, о том, какую власть он имел, позволяя себе не считаться ни с кем. У Рокоссовского — обида и неприятности. В несколько странном положении оказался Шапошников, ведь Жуков отменил приказ, подписанный им. Памятуя одну из заповедей русского офицерства «жизнь — Родине, честь — никому», Борис Михайлович должен был бы высказать свое недовольство, вплоть до подачи в отставку. Но в сложнейшие для страны моменты в отставку уходят только трусы, да и честь начальника Генштаба была не очень задета. Ведь приказ-то согласован с Верховным Главнокомандующим и фактически исходил от него. Но Сталин в тот момент не хотел, видимо, конфликтовать с Жуковым, сделал вид, будто ничего не случилось, хотя, конечно, на ус намотал. Задержавшись после вечернего доклада в кабинете Сталина, Шапошников сказал: