Бездна голодных глаз - Генри Олди

— Что он сказал?

— «Ваш выход».

Чушь. Ахинея. Бредит, наверное.

— Вы знакомы?

— Нет. Впервые его вижу.

Подполковник со значением кашляет. Ловит за плечо проходящего мимо врача:

— Куда повезете?

— В неотложку, куда ж еще?

— Стратичук, возьми кого-нибудь. Будешь сопровождать. Потом позвоните в отделение, доложите. А вы, — это мне, — поедете с нами.

2

Где располагается отделение, я так и не понял. «Бобик» долго петлял, подпрыгивая на ухабах, лучи фар деловито ощупывали заборы, кирпичные стены домов — и вдруг мы остановились. Табличку у входа я тоже прочитать не успел. Какое-то отделение. А какое? Кажется, в районе Южного вокзала.

Снимать с меня показания взялся лично подполковник. Предварительно соизволив, наконец, представиться:

— Качка Матвей Андреевич. Старший следователь по особо важным делам, подполковник МВД.

— Смоляков Валерий Яковлевич. Культработник широкого профиля.

— Широкого? Это как?

— Массовик-затейник. Слегка режиссер, чуть-чуть сценарист, частично гример, местами артист, немного…

Я прикусил язык. Когда меня «несет», важно вовремя остановиться. Про «немного пиротехника» следователю знать не обязательно. — Во избежание лишних вопросов.

— И швец, и жнец… — Матвей Андреевич излучает здоровый скепсис. — Работаете где?

— Большей частью по разовым контрактам. Клубы, ДК, массовые мероприятия. День Города, Проводы Зимы, КВН…

— Ясно. Значит, так и запишем: «Постоянного места работы не имеет».

Формулировка мне не понравилась,

— Документы с собой?

— Нет. Только визитки. Вот… Подполковник берет визитку за краешек, словно не желая оставлять отпечатки. Подносит к свету настольной лампы под полукруглым стальным колпаком. В фильмах такие лампы обычно направляют в лицо допрашиваемому. Хорошо, что я свидетель. У меня от яркого света глаза болят зверски. Профессиональное заболевание. Пять минут под лампой, и я признаюсь в сговоре с Шекспиром.

— Дома сейчас есть кто-нибудь?

— Есть. Должны быть. Жена, сын…

— Позвоните домой. Пусть жена приедет, привезет ваши документы.

Телефон у них старый, черный. Металл диска вытерт до блеска; трубка треснула, перевязана синей изолентой. И гудит, как иерихонская труба. В сей антиквариат хочется кричать до хрипоты: «Барышня! Барышня! Дайте Смольный!»

— Алло, Наташа? Это я… Что? Из милиции звоню, из отделения… Ну почему сразу пьяный?! Ничего не случилось. Свидетель я. Свидетель! Паспорт мой привези — им для протокола надо… Потом расскажу. Да, все в порядке. Живой, здоровый, трезвый, ничего не натворил… Одну минуту! Матвей Андреевич, какое это отделение? Номер и адрес скажите, она сейчас приедет.

Когда кладу трубку на рычаг, натыкаюсь на сочувственный взгляд подполковника.

— Продолжим, Валерий Яковлевич. Полагаю, до приезда вашей супруги успеем закончить. Итак, расскажите, как вы оказались на месте происшествия?

— Из Дома Офицеров возвращался. Юбилейный концерт помогал готовить. Засиделся потом с директором…

— А каким образом оказались в районе Нижней Гиевки? Вам что, по пути?

— Там у жены бабушка живет. Денег ей хотел занести. А тут этот тип… из кустов…

— Вот теперь давайте поподробнее.

И я дал подробнее.

Уже в самом конце рассказа (Матвей Андреевич время от времени делал пометки на листе бумаги) нас прервал требовательный зуммер телефона. Подполковник снял трубку, что-то буркнул и затем долго слушал, а я от нечего делать стал осматривать кабинет. Грубо беленный потолок, стены крашены эмалевой «зеленкой». Под потолком — тусклая лампочка без абажура, сплошь в многолетних напластованиях пыли. Пара стульев с жесткими спинками. В углу — облезлый сейф; из скважины, знаменуя утерю бдительности, торчит ключ. Занавеска на окне задернута небрежно, без малейшего желания скрыть грубую прозу решетки.

С особой остротой почувствовалось: времени нет. Сейчас зайдет Берия или Железный Феликс. Или Малюта Скуратов.

— …отлично! Что врачи говорят? Дня три? В сознании? Хорошо. Будет ему завтра нотариус, так и скажи. Оставайтесь дежурить в палате. Оба. Можете спать по очереди. Чтоб жив был! Если что, всю больницу на уши ставь. Утром вас сменят. Все.

Подполковник бухнул трубку на рычаг. По его полному, щекастому лицу блуждала улыбка сытого кота. Неожиданно Матвей Андреевич подмигнул мне:

— А не принять ли нам с вами, Валерий Яковлевич, по пятьдесят капель? Ночь у обоих трудная выдалась, а главное — есть за что. Вы, небось, добрая душа, и знать не знаете, кого спасали?

— Не знаю, — мне удалось качнуть головой сразу утвердительно и отрицательно. — Преступник?

— Х-ха! — Матвей Андреевич уже колдовал над сейфом. На удивление, дверца открылась без малейшего скрипа. — Преступник! Мы этого… этого фрукта четвертый год ловим!.. Как в кино, зар-раза… Серийный маньяк-убийца по кличке Скоморох — чистый Голливуд!

С этими словами подполковник торжественно водрузил на стол бутылку дорогой «Каховки». Снова нырнул в сейф. В результате чего объявились две вполне чистые рюмки, лимон и поломанная дольками (когда успел?!) плитка шоколада «Цирк». Мой ножик пришелся как нельзя кстати.

— За ним не меньше десятка трупов, — продолжал рассказывать Матвей Андреевич, ловко откупоривая бутылку. — И ведь что главное: почерк разный! Ну, давайте. — Коньяк забулькал в рюмки, я потянул носом: аромат оказался весьма недурственным. — За успiх нашоi безнадiйноi справы! Ох, попил он из меня кровушки…

Чокнулись. Выпили.

— …почерк, говорю, плавает. Студента-заочника ножом пырнул, кассиршу из «Познани» задушил. Утопление, тупые тяжелые предметы… Вроде вас: работник широкого профиля. — Сравнение подполковника вызывает у меня легкую оторопь, но я полагаю за лучшее смолчать. — Пока додумались второстепенные детали сопоставить! Оказалось, есть-таки почерк. Только неявный. Потом пара свидетелей нашлась. Вот тогда мы его Скоморохом окрестили. Он с жертвами черт-те-что разыгрывал. Футболисты из ДЮСШ буквально вплотную кросс бежали, в Лесопарке вечером, — посмеялись, и дальше рванули. Решили: актеры пьяные дурачатся. Еще по одной? Праздник у нас сегодня. Не каждый день серию берешь. Ну что, родимый город может спать спокойно?!

Дзынь.

— Вам, между прочим, еще повезло, что он в наручниках был и ранен. Когда его, гада, вязали — он всю бригаду раскидал. Едва не ушел. С двумя пулевыми в корпус. Ну, есть Бог на небе, есть! — взяли Скомороха. Вещдоки собраны, свидетели в наличии… Мне сейчас Стратичук по телефону доложил: готов чистосердечное подписать. Взамен, сукин сын, нотариуса требует. Завещание составить решил. Ну ничего, дня три, врачи сказали, протянет — будет ему нотариус. И можно дело закрывать. Кстати, напомните еще раз, откуда те стихи были?