Собрание сочинений в 9 тт. Том 10 (дополнительный) - Уильям Фолкнер

остановился посредине комнаты; вошли дед, и мистер Вантош, и полковник Линском, у ноги полковника шел его старый разжиревший сеттер, и мы все постояли, пока полковник Линском читал молитву. Затем сели за стол, старый сеттер — возле стула полковника, и приступили к ужину, и подавал не только отец Маквилли, но еще и горничная в наколке и переднике. Я выбыл из игры: я больше не принимал решений, не делал выбора. Я даже чуть не заснул в тарелке с десертом, и тут дед сказал:

— Ну-с, джентльмены, приступим?

— Перейдем в кабинет, — сказал полковник Линском. Красивее комнаты я никогда не видел. Жаль, что у деда такой не было. Полковник Линском был еще и адвокат, так что там стояли шкафы с судебными книгами и с деловыми бумагами, относившимися к хозяйству и конному заводу, и стулья, и диван, и шкаф со стеклянными дверцами, где хранились складные удочки и ружья, и перед камином лежал коврик для старого сеттера, и на стенах висели изображения лошадей и жокеев в венках из роз и с датами побед, и на каминной доске красовалась бронзовая статуэтка Манассаса (я не знал, что полковник Линском был его владельцем), и на отдельном столике лежала огромная книга — родословная племенных лошадей, и еще на одном столике стояли коробка сигар, графин, кувшин с водой, сахарница и стаканы, французское окно было открыто на веранду, выходившую в розарий, так что даже в комнатах чувствовался запах роз и жимолости, а откуда-то из глубины сада доносился голос пересмешника.

Затем дворецкий привел Неда и поставил для него стул в углу у камина, и они — мы — сели: полковник Линском в белой полотняной паре, мистер Вантош, одетый как тогда одевались в Чикаго (где он жил, пока не побывал в Мемфисе, и там ему так понравилось, что он купил участок и стал разводить, выращивать и даже тренировать скаковых лошадей и пять-шесть лет назад взял на службу Бобо Бичема), дед в долгополом сюртуке серого цвета, доставшемся ему, по традиции, от конфедератов (достался не сюртук, а серый цвет, потому что сам дед не воевал, в Каролине ему было всего четырнадцать лет; единственный сын, он оставался с матерью, пока его отец служил сержантом-знаменосцем в отряде Уэйда Хэмптона[90], и однажды, в утро после битвы при Гейнз-Милл пикетчик Фиц-Джона Портера вышиб его выстрелом из седла у переправы через Чикахомини, и дед оставался с матерью до 1864 года, до ее смерти, и продолжал оставаться в Каролине до тех пор, пока в 1865-м генерал Шерман окончательно не выставил его оттуда[91], и тогда дед приехал в Миссисипи искать потомков одного дальнего родственника по фамилии Маккаслин — с этим родственником они даже наречены были одинаково: Люций Квинтус Карозерс — и разыскал-таки одного потомка в лице его правнучки Сары Эдмондс и в 1869 году женился на ней).

— Ну, — сказал дед Неду, — начинай с начала.

— Погодите, — сказал полковник Линском. Он наклонился и налил в стакан виски и протянул Неду. — Держи, — сказал он.

— Премного вам благодарен, — сказал Нед. Но пить не стал. Отставил стакан на каминную доску и снова сел. На деда он ни разу не взглянул, ни раньше, ни сейчас — просто выжидал.

— Ну, — сказал дед.

— Выпей, — сказал полковник Линском. — Для храбрости. — Так что Нед взял стакан, проглотил виски одним глотком и продолжал сидеть, держа в руке пустой стакан и по-прежнему не глядя на деда.

— Ну, — сказал дед. — Начинай.

— Погодите, — сказал мистер Вантош. — Каким образом ты заставил эту лошадь выиграть?

Нед сидел неподвижно, зажав пустой стакан в руке, а мы, не спуская с него глаз, ждали. Затем он сказал, впервые обращаясь к деду:

— Белые джентльмены простят меня, ежели я поговорю с вами секретно?

— О чем? — спросил дед.

— Тогда и объясню, — ответил Нед. — Ежели решите, что им тоже надо знать, сами и расскажете.

Дед поднялся.

— Вы извините нас? — сказал он. Он направился к двери в коридор.

— Может быть, лучше на веранду? — сказал полковник Линском. — Там темно, — удобно и для заговоров и для исповедей.

Так что мы повернули туда. То есть я тоже встал. Дед опять остановился. Он сказал Неду:

— А как быть с Люцием?

— Он тоже этим пользовался, — сказал Нед. — Всякий имеет право знать, что ему службу сослужило. — Мы вышли на веранду, и нас сразу обступила темнота я запах роз и жимолости, и, кроме пересмешника на ближнем дереве, мы услышали двух козодоев вдали, а еще дальше, как это всегда бывает по ночам у нас в Миссисипи, так что Теннесси мало чем от него отличался, брехала собака. — Я его сурдинками приманивал, — сказал Нед.

— Что ты врешь, — сказал дед. — Лошади не едят сардин.

— Этот мерин ест, — сказал Нед. — Вы там были, собственными глазами видели. Мы с Люцием его испытали загодя. Но могли и не испытывать. Как только я в прошлое воскресенье глаз на него положил, так сразу смекнул — у него голова варит в ту же сторону, что у моего мула.

— А-а-а! — протянул дед. — Вот, значит, что вы с Мори проделывали с тем мулом.

— Нет, сэр, — сказал Нед. — Мистер Мори ничего про это не ведал. Никто не ведал, только я да тот мул. И этот мерин такой же. Когда он сегодня последний круг бежал, я его поджидал с сурдинками, и он это знал.

Мы вернулись в комнату. Они уже смотрели на дверь, в которую мы входили.

— Да, — сказал дед. — К сожалению, семейная тайна. Я, конечно, открою ее, если возникнет необходимость. Но при условии, что вы разрешите мне быть судьей в этом вопросе. Вантош, разумеется, имеет право получить объяснение первым.

— В таком случае я должен либо купить Неда, либо продать вам Коппермайна, — сказал мистер Вантош. — А не подождать ли нам до того, как появится этот ваш Хогганбек?

— Не знаете вы моего Хогганбека, — сказал дед. — Он привел мой автомобиль в Мемфис. Когда завтра утром я его вызволю из тюрьмы, он отведет автомобиль назад в Джефферсон. Между этими двумя действиями присутствие его будет ощущаться не больше, чем отсутствие. — На этот раз ему даже не пришлось понукать Неда.

— Бобо связался с белым, — сказал Нед. На этот раз «А-а-а!» протянул мистер Вантош. И вот постепенно мы узнали всю историю от обоих — от Неда и от мистера Вантоша. Потому что мистер Вантош был пришлый, был чужак, он прожил в наших краях недостаточно долго и еще не понимал, с какого