Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов

 Пришедши к самому устью, где обе вершины стекаются и откуда речка Язва вниз была уже бесспорная, начал князь много говорить к утверждению, что его речка имеет более течения; также приговаривал, чтоб я сказал, какая земля была налеве, и говорил, что она не Шаховская, а какая — то он знает, но теперь говорить еще о том не хочет.

 Я догадывался к чему сие клонилось, однако не имел причины принуждать его далее объясняться, ибо оттого произошла б для меня великая опасность; но паче радовался духом, что князь умничанием и молчанием своим упускал наилучший к произведению замысла своего случай.

 Дело состояло в следующем: домогаясь узнать, отчего бы в наших дачах, а особливо в самых сих местах, был бы у нас пример, добирался я понемногу из старинных писем, что в тех местах, где мы тогда называли пустошь Шахово, были в старину еще некакие пустоши, а именно пустошь Малаховская, пустошь Красная, пустошь Малая Неволочка, пустошь Котел и еще некоторые; но думать надобно, что они предками и стариками нашими во время писцов утаены и все включены в одну пустошь Шахово.

 Обстоятельство сие было мне потому известно, что при бывшем спустя лет с 50 после писцов межеванье пустоши Ермаковой, принадлежавшей князьям Горчаковым, прикосновенной одним боком к пустоши нашей Воронцовой, предки сих же князей Горчаковых, бывшие всегда нашими неприятелями, объявили, что та наша пустошь не Воронцова, а пустошь Малаховка и другие, о которых де от их и челобитье к государю имеется.

 В подтверждение сего служило и то, что старики наши, в прикрытие своей утайки, при бывшем три года после писца отказчике {Отказчик — чиновник, вводящий на основании указа во владение.}, велели ему написать в пустошах Шахове, Воронцове и Гвоздеве поверстного леса две версты вдоль и на версту поперек, которого в писцовых книгах совсем не упоминалось, и как думать надобно, то они после с князьями Горчаковыми каким–нибудь домашним образом разделались и оною утаенною землею поделились, и может быть, при тогдашнем же случае дошла до их рук спорная Неволочь.

 Всему тому служили и тогдашние слова княжие подтверждением, ибо он упоминал о какой–то домашней сделке и о сих пустошах, только не называя оных и не приказывая и мужикам говорить, что все приводило меня в немалое беспокойство, и я, как сначала, так и тогда не рад был, что связался с ним спором.

 Между тем, как сие происходило, переменилась погода и пошел сильный дождь, но мы принуждены были продолжать межеванье, ибо князь присутствием своим связывал нас по рукам и по ногам. Все мы перемокли, все устали в прах, ибо не можно было при нем ни сесть, ни отдохнуть, ни посмеяться, ни побалагурить по обыкновению.

 Самому межевщику присутствие его было крайне неприятно; он злился на него за непомерную гордость и пошептом {Про себя, шопотом.} проклинал его всячески. Со всем тем нечего было делать, князь не отставал от нас ни на минуту, и ходил, и мок с нами вместе.

 Смешно было только то, что он дивился мне и всем нам, как мы не евши так долго терпим, не ведая того, что мы уже пообедали. Но как бы то ни было, но он целый день не евши и не пивши с нами пробыл и отзывался, что сей день ему так труден, что хотя б было то и под Бендерами {Бой под Бендерами, в турецкую войну.}, а мы только взглядывали друг на друга и улыбались.

 По окончании нашего спорного отвода пошли мы с ним вниз по течению речки межеваться бесспорно. Но как стал я назначать конец пустоши Шаховой и начало пустоши Воронцовой, то он оспорил и говорил, что Воронцово начинается еще далее.

 Сие меня встревожило. Холодный пот оросил чело мое, и в груди встрепетало сердце: ибо я того и смотрел и ждал, что он возобновит показания своих предков и станет называть те пропавшие пустоши; и для того, подходя к сумнительной для меня воронцовской вершине, попросил тихонько межевщика, чтоб он туг сделал межеванью в тот день окончание и перестал межевать, и межевщик в сем случае был так ко мне благоклонен, что охотно желание мое выполнил и межевать перестал; а сие и принудило нас разъехаться и не допустило князя до замышляемого им объяснения.

 Как межеванье наше было на несколько дней отсрочено, то на утрие, проводив приезжавшего ко мне и у меня ночевавшего гостя и отпустив тещу свою в Дятлово, где у госпожи Невской начиналось свадебное дело, принялся за циркуль и транспортир и начал все оспоренное мною место, по запискам своим всех линий и румбов накладывать на план и по исчислению нашел, что было в нем 55 десятин, а в последующий за сим 5–й день августа положил я на досуге объездить всю внутренность наших дач, дабы можно было заблаговременно назначить границы пустошам и позаметить для себя нужные места.

 На другой день после сего был у нас известный праздник преображения Господня, и я, будучи у обедни, имел случай видеть опять соперника моего князя, который казался мне час от часу горделивейшим и не удостоил меня ни единым словом.

 По возвращении домой имел я неожидаемое удовольствие узнать от заезжавшего ко мне второклассного землемера г. Сумарокова, Александра Никифоровича, что на утрие начнется у нас опять межеванье, но что уже не г. Лыков, а он будет домежевывать дачу нашу.

 Сия неожидаемость обрадовала меня чрезвычайно, ибо как землемер сей был малый очень добрый и мне дружен, то готов я был с ним ехать всюду межеваться, поелику не он, а я мог быть всему главною пружиною.

 Со всем тем не был я в сей день освобожден от забот и беспокойства и имел важную причину четырех вещей опасаться: во–первых, чтоб князь не объявил возражения о пустошах и не назвал бы Воронцовскую вершину Малаховскою; во–вторых, боялся я чрезвычайно, чтоб по пустоши Ермаковской, которую в сей день межевать надлежало, котовские не завели со мною спора, и боялся более потому, что в сей пустоши был у меня снят план, и мне по измерению оной известно было, что в ней десятин около сорока недоставало, следовательно, боялся я, чтоб в случае произведенного от них спора не принуждено нам было заблаговременно с ними мириться и им сей недостаток из своих дач наполнять.

 В–третьих, устрашали меня живущие при церкви нашей и церковною землею владеющие бездельники бобылишки {Бобыль — безземельный крестьянин, бедняк, бездомный, бесприютный человек, батрак.}. Сии, не зная ничего, не ведая, приняли намерение спорить со мною и с пустошью Ермаковскою. Слухи о том доходили до меня верные, и мне сказывали, что они осматривали уже и места и хотели неотменно спорить.

 Спор от самих их собственно был мне не страшен, потому что в церковной земле был излишек; но я для того сих споров боялся, что они, связавшись со мною и с пустошью Ермаковскою, свяжут и меня с оной, и я принужден буду наполнять Ермаковскую пустошь или, по крайней мере, уйдет в нее весь пример церковной земли, которой хотелось мне сберечь для наполнения им великого недостатка нашего отхожего {Отхожие земли — особые, не входящие в надел.} луга, находившегося за церковью.