Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

Судьбы. Будь же судией моей, и любое твое решение я с благодарностью приму. В руках твоих весы Судьбы, и мера твоя — великие миры. Так кто же я такая, чтобы пытаться склонить чашу весов твоих? Рассуди же, о Мать Исида, меня и облаченного в наряд Смерти царя, который глумится над тобой, Небесной Царицей, осмеивая меня, твою слугу на земле.

— Довольно, женщина! — усмехнулся Ох. — Хватит уже завывать и жаловаться богине, сидящей на луне, она слишком далеко от тебя и... В общем, скидывай покрывало! Багой, подай мне свадебный кубок, я желаю выпить со своей новой женой, возомнившей себя богиней.

Багой сделал знак — и смуглый чернобородый мужчина, личный царский лекарь, как я знала, вышел вперед с золотым кубком, на котором были выгравированы мерзкие сценки, изображающие похотливых сатиров. Он, как того требовала церемония, сперва сам торжественно попробовал вина из кубка (или сделал вид), а затем незаметно для всех, кроме меня, добавил в сосуд яд. После чего, трижды подняв кубок и трижды опустив его, наверняка с целью смешать яд с вином, смиренно подошел к царю и, опустившись на колени, протянул кубок своему господину, Царю царей, владыке всего мира.

— Ну же! — проговорил одурманенный напитками Ох, приняв у него кубок. — Живо, Пророчица! Ты скинешь покрывало сама или мне позвать женщин?

— В этом нет нужды, — ответила я. — Но прежде, о величественнейший монарх, о победитель всего и вся, прежде я хотела бы добавить всего лишь пару слов. Даже царь столь великий, осмеливающийся облачиться в наряд самого Осириса, может порой заблуждаться. И ты, о великий и могущественный монарх, ты тоже ошибаешься, когда говоришь, что Исида сейчас далеко от меня, потому что она здесь. Исида — это я!

Тотчас две жрицы подлетели ко мне и стянули покрывало. Оно упало на землю, и вот я предстала перед всеми в великолепном наряде Исиды, красивая, как она сама, с грозным взглядом ее прекрасных глаз, держа в руках символы богини и скипетр верховной власти, при помощи которого Исида правила миром.

Когда присутствующие узрели сию картину, по переполненному залу пронесся вздох восхищения... или страха? Ох округлил глаза, рот его изумленно раскрылся.

— Клянусь священным огнем! — пробормотал он. — Будь она богиня или смертная женщина, такую красавицу стоит сделать своей супругой!

— Так испей же из кубка, о великий царь, и возьми ее, — ответила я, указав на Оха Крестом жизни.

Он сделал несколько жадных глотков и, не предложив вина мне, вдруг выронил кубок, и тот упал на маленький алтарь, загасив остатками вина священный огонь, после чего скатился с помоста на пол. Я быстро посмотрела на Багоя и прочла в его глазах нечто такое, чего прежде никогда не видела на лице человека. О, каким жестоким был тот взгляд... жестоким и триумфальным, тот холодный пристальный взор жертвы, ставшей победителем, — адская бездна темнела в нем.

Над пиршественными столами пронесся шепот: дескать, погасший огонь — это дурное знамение. Однако Ох как будто даже не заметил этого, словно бы хмель внезапно оставил его. Ярость угасла в глазах царя, уступив место купеческой хитрости: как умелый торгаш, он оценивал мою красоту, не скрытую тонкими полупрозрачными облачениями, в какие наряжают раскрашенную статую богини.

— Ну что же, невеста хоть куда, — заключил он. — Да, завоевание Египта принесло мне немалое удовлетворение, но еще больше радости я испытаю, завоевав тебя, о божественная телом, если не духом. Теперь я понимаю, почему прежде ты не позволяла мне снять твое покрывало.

Так говорил он, медленно, будто смакуя на языке каждое слово, в то время как глаза его алчно смаковали мою красоту. Затем Ох поднялся, миновал маленький алтарь и направился ко мне.

В этот страшный момент я взвесила все. Мне вдруг пришло в голову, что Багой обманул меня, что не было в кубке никакого яда или же план евнуха отчего-то не удался и теперь спасение лишь в моих руках. Однако я некоторое время медлила, не желая сделать то, что приведет к смерти сотен людей.

— Остановись! — воскликнула я. — Не прикасайся ко мне, иначе навлечешь на свою голову проклятие Исиды!

— Да ничего подобного, — возразил Ох. — Какое там проклятие! Напротив, я навлеку благословение Исиды... на свои губы, о красивейшая, само очарование во плоти!

Царь не только не остановился, но, наоборот, приближался и уже миновал мраморный алтарь. Раскрасневшееся лицо его пылало животной страстью, он впился в меня взором, он схватил меня; горячая рука Оха обвила мою талию, и он притянул меня к себе, а все сидевшие за столом нелюди взревели, охваченные низменной радостью.

Я выпустила из руки систр. Минута милосердия миновала. Мерзкий рев этих псов и сатиров окончательно решил их судьбу. Это стало последней каплей!

С помощью тайного мастерства, доступного лишь нам, служителям Исиды, мой приказ мгновенно был передан той, что ждала в подвале. Тотчас пожилая жрица пустила в ход лампу и факел. Ни один любовник не летел так стремительно к своей возлюбленной, как порхала эта женщина туда-сюда, поджигая масло и тростник.

Между тем царь, это грубое животное, крепко держал меня. Он осыпал горячими поцелуями мою грудь, мои губы. Я замерла. Я не сопротивлялась. Я застыла, словно статуя богини. И мое холодное спокойствие как будто напугало его.

— Да женщина ли ты? — произнес он с сомнением.

— Нет, конечно, — прошипела я в ответ. — Я сама Исида. Горе тому, кто посмел осквернить Исиду!

Ох выпустил меня. Он стоял, пристально глядя на меня, и я заметила, как менялось выражение его лица.

— Да что такое? — вопросил он. — Словно все боги Египта глядят на меня из глаз твоих.

— Нет, — возразила я. — Из глаз моих смотрят все демоны ада. Исида уже отдает приказ демонам ада и спускает их с цепи, о царь, облаченный в наряд Смерти.

— Что значат твои слова? — изумился Ох. — О чем это ты толкуешь?

— О том, что ты узнаешь прямо сейчас... об аде. Посему попрощайся с миром, о труп властителя!

Царь бросил на меня гневный взгляд. Затем качнулся из стороны в сторону. И внезапно рухнул, словно пронзенный стрелой в самое сердце. Он лежал на спине поперек алтаря, устремив взгляд к луне.

— Там, на луне, Исида! — закричал он. — Она грозит мне с