Форпост (Тетралогия) - Андрей Валерьев

'Брррр! Да ни за что!'

Ваня упал на лавку, стоявшую у крыльца, и задумался. Мама была совсем плоха. Исчезновение сына подкосило её. ТОГО сына. Нынешний Иван на относительно молодого пропавшего пухлика был мало похож и проканать за ТОГО Ванечку не мог. Он ездил в Алма-Ату почти каждый месяц и наблюдал за тем, как стремительно стареют его родители. Отец уже не мог передвигаться без трости, а мама стала совсем седая. Единственное, что радовало Ивана — то, как папа и мама относятся друг к другу.

'Мне бы так'

Снова вспомнилась Манюня. Зубы у Вани страшно скрипнули — до крика захотелось пройтись с любимой по осеннему парку, держась за руки. Как его родители. Медленно. Молча. Наслаждаясь каждой секундой совместной жизни.

Держась за руки.

— Ваня. Ванечка…

'Маша?'

Иван вынырнул из раздумий.

— А?

На крыльце стояла Наденька, зябко кутаясь в пуховый платок.

— Ваня. Твоя мама…

— Тёть Галия, это я, Иван.

Маленькая сгорбленная старушка подслеповато щурясь, долго рассматривала сквозь очки стоявшего перед ней мужчину.

— Ваня? Ие? Ваня! Ой балаааам… где же ты был?

Лучшая и единственная мамина подруга залилась слезами и без сил упала на лавку. Женщины, помогавшие убирать со стола посуду, тревожно выглянули из подсобного помещения придорожной кафешки. Конечно, плач и причитания на поминках, это дело обычное, но всё же… апа была уж очень стара. Мало ли. Девочка-посудомойщица подскочила к бабушке и вместе с незнакомым мужчиной повела пожилую женщину на диван, без умолку тараторя по-казахски.

Из-за проклятых вспышек на солнце Иван не успел. Самолёты снова не летали, а на поезда элементарно не было билетов — вагоны, сначала в Симферополе, а потом в Саратове, пришлось брать штурмом. В Алма-Ату изрядно помятый и дико уставший Маляренко добрался только на седьмые сутки. Хуже всего была неизвестность — телефоны не работали, а позвонить со станций не хватало времени. Люди, будто предчувствуя будущую беду, вдруг разом решили дружно куда-нибудь уехать. Это было как в кино про гражданскую войну. Мешочники, побирушки, небритые и задёрганные проводники, уставшие полицейские и солдаты, солдаты, солдаты.

На каждом перроне, на каждом переезде, на каждой станции.

Видимо, у кого-то ТАМ, наверху, мозги не отключились окончательно и кое-какие меры власти предприняли. Например, здесь, в Казахстане, вот уже две недели нельзя было купить ни капли бензина и передвигаться по городу приходилось пешком.

До второй Алма-Аты поезд не дошёл, намертво застряв на первой. Толпа мешочников, ругающихся тёток и орущих детей подхватила и вынесла Ивана на площадь перед зданием вокзала. Несчастный троллейбус, который одиноко стоял на площади, люди штурмовали с таким ожесточением, с каким, наверное, в сорок пятом их деды не брали Рейхстаг.

'Только бы успеть, только бы успеть…'

Используемый 'втёмную' информатор только и успел передать, что мама очень плоха и её увезли в больницу, прежде чем связь окончательно сдохла. До дома отсюда было больше десяти километров, да всё в горку. Маляренко плюнул, подтянул помятые брюки и, с превосходством поглядев на гружёных чемоданами попутчиков, рванул к дому бегом.

— Ой, балам, — тётя Галия продолжала причитать, но уже гораздо тише, — а Андрей Сергеевич то, всего на два дня маму пережил. Вот так. Ой-ё!

Старушка, как и полагается восточным плакальщицам, зарыдала в полный голос. Ваня погладил старую женщину, которая, когда-то давно, в детстве, с ним нянчилась, по голове, сжал в кулаке ключ от отцовской квартиры и вышел из кафе на свежий воздух.

В голове было пусто и легко. Немного болело там. В груди. Слева. Болело привычно, как раньше. Иван не замечал боли. Не ощущал ног. Он просто шёл на автомате знакомым с детства маршрутом — мимо школьного стадиона, мимо продуктового магазина и маленького базарчика на углу.

Из квартиры родителей Ваня забрал лишь фотоальбом, орден и медали деда да серебряный подстаканник, которым, сколько помнил себя Иван, пользовался его отец.

Уехать из Алма-Аты в Россию, неожиданно оказалось очень сложно. Больше того — просто выбраться из города было невероятно трудно. На всех дорогах стояли блок-посты, а население из бывшей столицы Казахстана эвакуировали организовано, по спискам и только под охраной военных. В первую очередь, понятное дело, в небольшие районные городки, аулы и сёла, вывозили своих. Титульное, так сказать население. Остающиеся в мегаполисе коренные алма-атинцы переписывались, получали продуктовые карточки и в приказном порядке отправлялись на принудительные работы.

В стране было введено чрезвычайное положение, а в самых крупных городах — военное.

Все эти новости Маляренко узнавал сидя в своей старой квартире в центре города. Свет в последние дни снова появился — по вечерам и всего на один час. В этот час улицы вымирали — люди сидели перед телевизорами и, цепенея от безотчётного ужаса, смотрели новости.

Смотрел их и Иван. Делать всё равно было нечего — консервами и маринованными салатами он впрок запасся на местном чёрном рынке, благо что, евро и доллары здесь, пока, принимали. Выходить на работы он не хотел, а уехать не получалось. Маляренко сидел перед ящиком, слушал 'новости' и холодел. На девяносто процентов 'новости' представляли собой приказы военного командования — довольно разумные, надо признать. И от этой разумности Ване становилось во сто крат хуже. Было очевидно, что правительства ситуацию отслеживали, держали её под контролем и предпринимали превентивные меры.

А он то, Иван, был абсолютно уверен в том, что легко, играючи справится со всеми трудностями, загодя сделав нужные шаги и используя фору во владении информацией.

Нифига.

'Бля, по-моему, я тупо опоздал…'

В России, Европейском союзе и КНР, судя по короткой сводке, зачитанной диктором, происходило то же самое. Границы закрывались, свобода передвижения граждан ограничивалась. Все эти меры честно объяснялись невиданным прежде размахом техногенных катастроф. Временами в некоторых регионах планеты электричество исчезало полностью на несколько суток, что приводило к натуральному хаосу в налаженной жизни целых государств.

'… а кто не успел — тот опи…дол!'

По прикидкам Вани у него в запасе ещё было полтора года.

— Твою мать!

Свет снова вырубили и телевизор погас, погрузив комнату в непроглядную тьму.

— Какие, нахрен, полтора года?

Вокруг всё рушилось, словно карточный домик. Рассыпался уклад. Основа. Порядок.