Оно - Стивен Кинг

(Гштаад. Это в Швеции? В Аргентине? В Испании?)

Все это напоминало полиомиелитную панику в 1956 году, когда заразились четверо детей, которые пошли поплавать в Мемориальный бассейн О'Брайана. Взрослые — для Билла слово это было стопроцентным синонимом мам и пап — решили тогда, как и теперь, что уехать КУДА ПОДАЛЬШЕ лучше. Безопаснее. И все, кто мог уехать, уехали. Билл понимал, что такое «КУДА ПОДАЛЬШЕ», и он мог размышлять над удивительной притягательностью такого слова, как Гштаад, но притягательность эта тянула лишь на блеклую тень страсти; Гштаад — это КУДА ПОДАЛЬШЕ; Дерри — страсть.

«И никто из нас не уехал КУДА ПОДАЛЬШЕ, — думал Билл, наблюдая, как Бен и Майк выбивают гвозди из принесенных со свалки досок, тогда как Эдди направился в ближайшие кусты, чтобы отлить („Ты должен это делать, как только возникло желание, чтобы не растягивать мочевой пузырь, — однажды сказал он Биллу, — но нужно и остерегаться ядовитого плюща. Кому охота обжечь свой крантик“). — Мы все здесь, в Дерри. Никаких лагерей, никаких родственников, никаких отпусков родителей, никаких КУДА ПОДАЛЬШЕ. Мы все здесь. На месте, и можем рассчитывать друг на друга».

— На свалке есть дверь. — Эдди вышел из кустов, застегивая молнию ширинки.

— Надеюсь, ты стряхнул лишнее, Эдс, — обратился к нему Ричи. — Если ты этого не сделал, ты можешь заболеть раком. Моя мама мне так говорила.

На лице Эдди отразилось недоумение, потом тревога, наконец он заметил ухмылку Ричи. Сразил его (или попытался сразить) взглядом «да-кто-поверит-в-такую-чушь», а потом продолжил:

— Она такая большая, что вдвоем мы бы ее не унесли. Но Билл говорит, если мы все пойдем туда, то сможем дотащить.

— Конечно, все стряхнуть не удается никому. — Ричи тоже гнул свое. — Эдс, хочешь знать, что однажды сказал мне один умный человек?

— Не хочу, — ответил Эдди, — и я не хочу, чтобы ты называл меня Эдс, Ричи. Я серьезно. Я же не зову тебя Дик, как в «С тебя капает, Дик?»[266] — и не понимаю, почему…

— Этот умный человек сказал мне следующее. — Ричи словно и не услышал Эдди. — «Сколько ни тряси — последняя капля в трусы». Поэтому в мире так много больных раком, Эдди, любовь моя.

— В мире так много больных раком, потому что такие кретины, как ты и Беверли Марш, курят, — возразил Эдди.

— Беверли — не кретинка, — угрожающе заявил Бен. — Думай, что говоришь, Эдди.

— Эй, вы, бип-бип, — рассеянно ввернул Билл. — А е-если го-оворить о Бе-еверли, она си-ильная. И по-оможет нам притащить ту д-дверь.

Бен спросил, что это за дверь.

— К-красного де-ерева, ду-умаю.

— Кто-то выбросил дверь из красного дерева? — В голосе Бена слышалось изумление, но недоверие отсутствовало.

— Люди выбрасывают все, — пожал плечами Майк. — Это называют свалкой. Меня просто зло берет, когда я прихожу туда. Просто зло берет.

— Да, — согласился Бен. — Многие вещи можно так легко починить. А в Китае и Южной Америке у людей ничего нет. Так говорит моя мама.

— В Мэне тоже есть люди, у которых ничего нет, Санни Джим,[267] — мрачно заметил Ричи.

— Ч-что э-это? — спросил Билл, заметив лежащий на земле альбом, который принес Майк. Майк объяснил, добавив, что хочет показать им клоуна на картинках, когда Беверли и Стэн вернутся с петлями.

Билл и Ричи переглянулись.

— Что не так? — спросил Майк. — Вы увидели его на фотографии, когда были в комнате твоего брата, Билл?

— Да, — ответил Билл, но больше ничего не сказал.

Они по очереди работали в яме, пока не подошли Стэн и Беверли, неся по пакету из плотной коричневой бумаги. В пакетах лежали петли. И пока Майк говорил, Бен сидел, скрестив ноги, и мастерил окна, еще без стекол, которым предстояло открываться и закрываться, поворачиваясь на петлях, в двух длинных досках. Возможно, только Билл заметил, как быстро и легко двигались пальцы Бена; какими они были проворными и знающими, будто пальцы хирурга. Билл ими восхищался.

— Некоторым из этих картинок больше ста лет, говорил мой отец. — Альбом лежал у Майка на коленях. — Он находит их на распродажах, которые люди устраивают у себя во дворе, или в комиссионных магазинах. Иногда покупает или выменивает у других коллекционеров. Некоторые стереоскопические — их две на одной длинной карточке, а когда смотришь на них через специальное устройство, похожее на бинокль, то видишь одну картинку, только она трехмерная, как «Дом восковых фигур»[268] или «Тварь из Черной лагуны».

— С чего ему нравится весь этот хлам? — спросила Беверли. На ней были обычные «левисы», но она сделала что-то удивительное с манжетами, обшила верхние четыре дюйма каким-то ярким материалом с узором пейсли,[269] так что выглядели они, как брюки из фантазии какого-нибудь матроса.

— Да, — кивнул Эдди. — Дерри по большей части такой скучный город.

— Точно я не знаю, но думаю, дело в том, что он здесь не родился, — неуверенно ответил Майк. — Понимаете… ну, не знаю… для него здесь все новое, или как если бы войти в кинозал на середине фильма…

— Са-амо со-обой, — прервал его Билл, — ты хочешь знать, с чего все на-ачалось.

— Да, — кивнул Майк. — У Дерри богатая история, мне это тоже интересно. И я думаю, часть истории города как-то связана с той тварью… с Оно, если вы хотите так ее называть.

Он посмотрел на Билла, и Билл кивнул, в его глазах застыла задумчивость.

— Я пролистал альбом после парада Четвертого июля, потому что знал: я видел этого клоуна раньше. Знал. И посмотрите.

Он открыл альбом, перевернул пару страниц, закрыл, протянул Бену, который сидел справа от него.

— Н-не т-трогайте с-с-страницы! — предупредил Билл, и такая властность слышалась в его голосе, что они подпрыгнули. Ричи видел, что он сжал в кулак пальцы, которые поранил, сунувшись в альбом Джорджа. Сжал со всей силы.

— Билл прав, — поддержал его Ричи таким робким, столь неричиским голосом, что прозвучали эти слова очень убедительно. — Будьте осторожны. Как и говорил Стэн, если мы видели, как это случилось, вы тоже сможете увидеть, если это случится.

— Почувствовать, — мрачно добавил Билл.

Альбом переходил из рук в руки, все брали его с опаской, за края, словно большой кусок старого динамита, потеющий каплями нитроглицерина.

Альбом вернулся к Майку. Он открыл его на одной из первых страниц.

— Папа говорит, что дату этой картинки определить невозможно, но, вероятно, она относится к середине восемнадцатого века. Он отремонтировал одному парню пилу за ящик старых книг и картинок. Это одна из них. Он говорит, что стоит она баксов сорок, а то и больше.