Запрещённая реальность. Книги 1-10 - Василий Головачёв

– Как мне защитить мозг от локаторов Монарха?

– Есть только два способа, один – это повышение своего психофизического потенциала, что достигается Посвящением, и второй – привлечением полей эгрегора. Что такое эгрегор, знаешь?

– Групповое психоэнергетическое поле…

– В принципе да, своеобразное энергетическое пространство, образующееся за счет мысленной связи тождественных менталитетов людей, замыкающихся на определенный образ. Это если быть точным. Ищи свой эгрегор, только он поможет тебе в будущей коррекции. Нас со Светленой, скорее всего, в ближайшее время «лишат сана», и помочь мы уже будем не в состоянии. Но учти, ты сможешь стать проводником силы эгрегора, только став проводником его идей.

– Мне надо его еще найти.

Последнее «горотрясение» было наиболее сильным, и Горшин торопливо добавил:

– В МИРах Инсектов есть места с высокой концентрацией энергии «Иглы Парабрахмы», их надо обходить, почувствовать, но ни в коем случае…

Гулкий удар оборвал речь Горшина, и с ощущением падения в бездну Матвей проснулся…

Как всегда, полчаса ушло на размышления и «укладку» информации по внутренним «полкам» сознания. Очень хотелось еще раз поговорить с Горшиным, получить ответы на вновь сформировавшиеся водросы, но это уже являлось несбыточной мечтой, судя по тону прощания Тараса. Оставалось надеяться на Учителя, в крайнем случае на Проводника, кто бы им ни стал – Самандар или Парамонов.

А жаль, подумал Матвей с искреннем сожалением, имея в виду потерю связи с Историей, открывшейся ему благодаря какому-то расчету иерархов. Или Монарха. Или людей Внутреннего Круга. Вот погулять бы по МИРу Инсектов наяву, физически, ошутить его таинственную атмосферу, увидеть изумительные города-ульи, города-муравейники и термитники, города-башни и крепости древних разумных насекомых…

Тренькнул телефон.

– Ты скоро? – осведомился Василий недовольным тоном.

Только теперь Матвей обнаружил, что заснул еще днем: теперь шел девятый час вечера! Значит, этот сон-морфема был действительно чем-то вроде аварийного вызова, чрезвычайной передачи, призванной предупредить Соболева в последний раз и передать ему больше эмоциональную, нежели интеллектуальную информацию.

– Сейчас буду, – ответил Матвей, с неохотой заставляя себя выбраться из расслабленного состояния.

Окончательно пришел в себя он только в машине.

«Чистилище» предоставило Балуеву скромную двухкомнатную квартиру в районе Щелкова, недалеко от станции метро. Ничего лишнего в ней не было: в гостиной – диван, два кресла, стол письменный, сервант, в спальне – деревянная двуспальная кровать, трюмо, шкаф для одежды.

– Обстановка почти спартанская, но мне хватает, – улыбнулся Василий, наблюдая за Матвеем, рассматривающим квартиру. – Как сказал бы Прутков: для достойного нету достойных наград.

– Не Прутков, а Хайям.

– Без разницы. Компьютера тут тоже нет, и это единственное, о чем приходится сожалеть.

Они уселись в кресла, и Василий включил торшер, создавая видимость домашнего уюта. Рука у него все еще была забинтована, Матвей кивнул:

– Подлечить?

– Не стоит, само заживет. Ты голоден? Могу разогреть пиццу или сосиски сварить.

– Давай лучше кофе.

Василий кивнул, и вскоре по комнатам распространился аромат «капуччино».

Кофе пили из красивых фарфоровых чашек, не торопясь начинать разговор. Оба понимали, что необходимо выработать какую-то дальнейшую стратегию при встречах на уровне спецкоманд, потому что оба принадлежали теперь к разным группировкам; но становилось также понятно и то, что долго такое двусмысленное положение длиться не может: их заставят сражаться друг против друга, и тогда придется решать уже целый узел проблем.

– Мне только что приснился эзотерический сон, – проговорил Матвей и пересказал разговор с Горшиным.

– Да, видать, не все там у них достойно восхищения, – отозвался Василий.

– Те же интриги, та же борьба за власть… Нелегко, наверное, иерархам избавляться от своей насекомо-зверской сущности. Недаром Ницше устами Заратустры говорил, что человеческое существо – это и человек и зверь одновременно! Знал бы он, что еще и насекомое.

– Расскажи лучше, как вы угробили Генпрокурора.

Василий пожал плечами, с неохотой принялся вспоминать подробности охоты на прокурора. Добавил, закончив:

– Сначала я был против участия… но когда мне дали почитать его «послужной список» – чего он успел натворить, – то передумал: его, подлюку, надо было четвертовать! Как и каждого второго депутата! Вот же подонки, мать их!.. А попробуй достань, привлеки к уголовной ответственности – хрен достанешь! Депутатская неприкосновенность, круговая порука. Из четырехсот депутатов, на которых заводились уголовные дела, наказано всего четверо! Даже убийц выпускают на волю… – Василий махнул рукой. – Нет, брат, «Чистилище» свой хлеб ест не даром.

Матвей с неопределенным интересом разглядывал друга, и тот отвечал знакомым открытым взглядом.

– Я их не оправдываю, но и не осуждаю… Сам-то как устроился?

– Нормально. – Матвей подумал немного и рассказал о том, как его пытались «наказать» подчиненные майора Белоярцева.

Василий в свою очередь поведал о своих отношениях с Громовым и Шевченко, потом признался:

– Ну, Валера – обычный опер, не более того, до кондиции ганфайтера ему еще работать и работать, хотя как «супер» он годится. А вот Громов… знаешь, я иногда его боюсь! Такое впечатление, что он видит меня насквозь.

– Может быть, он авеша, как Хватов?

– Я тоже об этом размышлял и не пришел ни к какому выводу. Был у нас один разговор… он пытался давить на мою психику. И тогда я, знаешь, почувствовал, что против него не выстою! Совершенно жуткое чувство, честное слово!

Матвей, вспомнив свой бой с Хватовым, кивнул.

– Твоя третья сигнальная тебя не обманывает, Громов – «дискретный» авеша Монарха.

– Почему дискретный?

– В определенные моменты он приобретает матрицу Конкере, а не носит его в себе постоянно. А чтобы тебе впредь его не бояться, давай-ка прямо теперь займемся тренингом.

– Техника убийства прикосновением пальца?

– Для тебя главное – научиться защищаться от смертельного касания, а это потребует времени.

– Переодеваться будем? Только учти, если мы поломаем мебель, другую мне