Демон Жадности. Тетралогия - Юрий Розин

второе, возможно, в чем-то даже более важное. Когда еще мне представится такой шанс?

Сразиться один на один с противником, который превосходит меня почти во всем — в силе, в скорости, в качестве маны, — но не настолько, чтобы раздавить мгновенно?

Это была не просто угроза. Это уникальная возможность. Испытание. Либо я сломаюсь здесь и сейчас, либо выйду из этой битвы на новом уровне.

К тому же, зачем мне экономить и оставлять что-то в резерве? Победа над ней — это не просто выживание. Это ключ ко всему. С ее падением сопротивление Перекрестка почти гарантированно рухнет.

И тогда Жемчужный Грот со всеми его накопленными сокровищами будет моим. Золото, артефакты, реликвии — все, что нужно Маске, чтобы продлить мою ускользающую жизнь.

Стратегическая необходимость и личная выгода слились в единое, неоспоримое целое. Сдерживаться больше не было смысла. Экономить энергию Маски — значит готовиться к медленной смерти.

Сейчас, в этот самый момент, правильным решением было выложиться на все сто или даже двести процентов. Узнать, где проходит мой настоящий предел. Увидеть, на что я на самом деле способен.

Вместо того чтобы уворачиваться от очередного выстрела ее чудовищного пистолета, я встретил его залпом из «Грюнера», в который вложил вдвое больше маны. Два сгустка энергии столкнулись в середине пути, и взрывная волна отбросила нас обоих. Я почувствовал, как по руке разлилась жгучая боль — татуировка «Грюнера» на мгновение погасла, перегруженная.

Но я уже рвался вперед. Костяное шило метнулось мне навстречу. Я не стал парировать. Вместо этого я выстрелил еще раз, позволяя отдаче оттолкнуть меня в сторону, и шило просвистело в сантиметрах от моего ребра, сорвав клок плаща.

Я оказался вблизи нее. Ее глаза округлились на долю секунды. Она не ожидала такой наглости. Лезвия «Энго» обрушились на ее костяной щит. Удар был таким, что отдача чуть не вывернула мне плечи, но щит дрогнул, и она отлетела на пару метров.

Но этого все равно было недостаточно.

Я перестал просто питать татуировки собственной манной. Я открыл шлюзы. Из золотого узора на груди, из самой Маски Золотого Демона, хлынула чужая, древняя и безжалостная энергия. Она влилась в привычные каналы, ведущие к моим артефактным тату, и те взвыли.

«Грюнер» выплюнул не сгусток маны, а сжатую золотую молнию. Ее удар о щит Нешалы был не глухим столкновением, а ослепительным взрывом, от которого по костяной поверхности поползла паутина трещин. Они быстро затянулись, о сам факт был воодушевляющ.

«Прогулка» и «Прилар», питаемые адским коктейлем из моей маны и энергии моей же жизни, рванули меня вперед с такой скоростью, что даже Нешала не успела достаточно быстро среагировать, когда я оказался позади нее.

Но такая мощь требовала расплаты. Мои мышцы горели, связки трещали от перенапряжения. Тело не было рассчитано на подобные перегрузки. И тогда я активировал «Жанну».

Набор исцеляющих татуировок на моей спине вспыхнул неярким, но настойчивым белым светом и… остался гореть. Обычно целительные артефакты применялись дозировано. Они преобразовывали ману в импульс живительной силы, который должен был постепенно впитаться в ткани, ускоряя регенерацию.

Но я, поставив на этот бой все, что у меня было, плевать хотел на эти правила. И начался кошмарный цикл. Энергия Маски, грубая и разрушительная, рвала мои ткани изнутри, а «Жанна» тут же латала их, вплетая живую плоть заново. Это была не регенерация — это была непрерывная и невероятно мучительная перестройка.

Боль была невыносимой. Каждый нерв был будто оголен. Я чувствовал, как мышцы на руках уплотняются, чтобы выдержать возросшую нагрузку, как кости становятся тяжелее, как сухожилия превращаются в стальные тросы.

Но этот рост был насильственным. Ткани не выдерживали и рвались уже от самого исцеления, только чтобы быть исцеленными вновь. Это был адский конвейер самосовершенствования, работающий на сжигании моей жизни и маны.

Я парировал удар ее браслетов-клинков уже не предплечьем, а всей рукой, и металл заскрежетал о мою внезапно уплотнившуюся кожу, оставляя глубокий порез, который затянулся за время взмаха. Я отшвырнул ее ударом ноги, чувствуя, как кости в бедре трещат под нагрузкой и тут же срастаются, становясь крепче.

Я горел. Я был живым факелом из маны, боли и ярости. Скорость стала пугающей. Сила — чудовищной.

Но счетчик моей жизни и энергии отсчитывал секунды до нуля. Я видел, как в ее глазах за маской промелькнуло нечто новое — не злость, а холодное, расчетливое удивление.

Она больше не превосходила меня. Теперь я был непредсказуемым монстром, который с каждым мгновением становился сильнее, быстрее и безумнее. И она отступила еще на шаг, потом еще, и еще…

Раньше она принимала все мои удары на щит или просто уходила с линии атаки с немыслимой скоростью. Теперь же она начала использовать маневры. Она рикошетила от обломков города под нами, используя их как прикрытие, заходила с тыла, пока я пробивал ее иллюзию, созданную на мгновение смещенным мана-следом, изворачивалась всем телом с нечеловеческой гибкостью, данной кожаной юбкой.

Ее выстрелы из модифицированного «Грюнера» стали реже, но прицельнее — она била по точкам, где мои татуировки светились ярче всего, пытаясь нарушить поток маны.

Она больше не пыталась сокрушить меня грубой силой. Она начала меня изучать, искать слабые места в этом безумном цикле саморазрушения и исцеления.

Но я не давал ей времени. Я продолжал давить, чувствуя, как с каждым восстановлением мои удары становятся чуть быстрее, а тело — чуть прочнее. Я загнал ее в угол, между оплавленной стеной Дома Совета и торчащей из него громадой моего корабля. Казалось, еще одно усилие — и щит треснет, и я доберусь до нее.

И тогда она, похоже, приняла решение тоже выхожиться на все сто.

Ее костяная маска, до этого парившая перед ней как щит или превращавшаяся в атакующее орудие, внезапно рванулась к ее лицу. Не ударом, а плавным, почти живым движением.

Она прильнула к ее чертам, и кость сплавилась с плотью без единого шва. Теперь это была не маска, а ее настоящее лицо — неподвижное, ужасное, с пустыми глазницами, из которых лился холодный свет.

Исчез щит. Исчезло костяное шило. Но то, что она обрела, было страшнее.

Она исчезла. Нет, не телепортировалась. Она просто двинулась, и я не уследил за движением даже с усилением. Почувствовал ледяной ветер и инстинктивно рванулся в сторону, но было поздно.

Вспышка боли была настолько острой и чистой, что на миг затмила даже постоянный огонь цикла «Жанны». Я увидел, как моя собственная правая рука, все еще сжатую в кулак