Твердь небесная - Юрий Рябинин

– Слышали? – со страхом в голосе спросил он.

Поскольку Саломеев молчал, лишь испытующе поглядывая то на одного из начальников дружин, то на другого, от имени всего штаба ответил агрессивный студент в шинели:

– Да, слышали! Но наше решение непоколебимо: мы не сдаемся! мы будем сражаться!

Ни слова больше не говоря, единственно взглядом прося ротмистра быть мягче к этим заблудшим неразумным, пристав снова развел руками. Ноу представителя военных властей было совсем другое настроение.

Офицер заявил, что, если через пятнадцать минут все находящиеся в здании лица не выйдут на улицу без оружия, он прикажет открыть по ним артиллерийский огонь.

– В таком случае, – студент в шинели решительно встал в дверях, – мы имеем полное моральное право принудить вас, господа, разделить с нами этот варварский расстрел. Вы будете командовать своими подручными, лежа с жертвами на одной плахе! – издевательски улыбаясь, добавил он.

Офицер остался совершенно невозмутимым. Пристав же заметно занервничал, – он испуганно смотрел на Саломеева, его взгляд прямо-таки кричал, вопил: как же так? такого никак не может быть!

– Товарищи! – вмешался наконец Саломеев. – Революционная честь не позволяет нам уподобиться нашим врагам! Не позволяет поступать непорядочно! Это они без зазрения совести стреляют по мирным гражданам, это они рубят шашками безоружных, это они секут нагайками женщин и стариков. Но мы им покажем пример настоящего человеческого благородства: действительно, имея возможность теперь прикрыться этими царскими сатрапами, как щитом, мы не сделаем этого, мы не опорочим революцию подлыми деяниями, которые лягут на нас и на наше великое дело несмываемым позорным пятном. Отпустить их! Путь уходят и помнят наше великодушие!

Все, натурально, заслушались Саломеева. А агрессивный студент, устыдившись своего непорядочного поступка, опустил голову и отошел подальше от двери, освободив парламентерам выход.

Пристав, из последних сил стараясь сдерживать шаг, чтобы его уход не выглядел бегством, выбрался на улицу и на всякий случай отошел подальше от злосчастного училища. Ротмистр же, напротив, пока не спешил покидать здание. Он неторопливо спустился в вестибюль к своим солдатам. Там он оставался ровно пятнадцать минут, которые сам же установил повстанцам на раздумье. Но едва условленный срок истек, офицер приказал нижним чинам покинуть помещение и сам вышел вслед за ними.

Ротмистр собрался уже дать знак трубачу сигналить к бою, но тут в дверях училища показался Саломеев, – он шел с гордо поднятою головой, показывая, что вынужден уступить силе, но, несмотря ни на что, остается верен своим идеям. За Саломеевым потянулись цепочкой сдающиеся повстанцы. Их было довольно много – человек до ста. Драгуны хватали их и запихивали в арестантские кареты, которые тотчас, под охраной эскорта, разъезжались по тюрьмам.

Саломеева посадили в отдельную карету, – так распорядился пристав, – и тоже немедленно увезли. Напоследок Саломеев еще успел крикнуть ротмистру:

– Прошу вас проявить милосердие к тем, кто был милосерден с вами! – Он рассчитывал, очевидно, быть услышанным многими.

Офицер отвернулся, ничего ему не ответив.

Сдались, однако, далеко не все из повстанцев. Самые непримиримые, в том числе и все начальники дружин, остались в училище, намереваясь стоять там насмерть.

Наконец ротмистр скомандовал трубачу подавать сигнал. И когда в третий раз протяжно и как-то не по-боевому заунывно, будто скорбя по обреченным, пропел рожок, грянул пушечный выстрел. Здание училища вздрогнуло. Послышался звон разбившегося стекла, грохот от падающих на тротуар кирпичей. За первым выстрелом последовал второй, третий…

Но и осажденные не оставались в долгу. После первого же выстрела из окон вылетело несколько македонок. Причем один бросок оказался исключительно успешным: граната долетела до стоявшей неподалеку группы солдат во главе с офицером и взорвалась у них в ногах. Несколько человек, в том числе и офицер, свалились замертво, остальные разбежались. Из окон и с крыши училища затрещали ружейные выстрелы.

Но против пушки ружья и македонки были слабым аргументом. После двенадцатого выстрела, когда уже фасад погрузившегося во мрак училища зиял страшными черными пробоями, обстрел прекратился, и осажденным вновь было предложено сдаться.

Шатающийся от легкой контузии Мещерин в одной из комнат в третьем этаже нашел Самородова, – пользуясь затишьем, Алексей перезаряжал винтовку готовясь продолжать бой.

– Уходим! – крикнул ему Мещерин. – Сейчас здесь будет груда кирпичей!

Самородов, верно, опьяненный от сражения, как это нередко бывало у бойцов на войне, особенно при артиллерийском обстреле, смотрел сквозь друга, никак не реагируя на его слова.

– Алексей! – Мещерин схватил его за плечи и энергично потряс. – Фронт прорван! Мукден сдан! Отходим! Если не хочешь снова в плен! – Он вырвал у Самородова из рук винтовку и бросил ее на пол.

Ему удалось вывести Самородова на лестницу. Только там Алексей вроде бы пришел в себя.

Навтором этаже они столкнулись с девушкой, видимо, одной из тех гимназисток, которым удалось прорваться в училище перед самой осадой, – они в наиболее безопасном крыле здания устроили перевязочный пункт и подавали там помощь раненым дружинникам.

– Кто здесь старший? – требовательно спросила незнакомка.

– А в чем, собственно, дело? – авторитетно пробасил Мещерин, показывая, таким образом, что старший в разгромленном штабе теперь, пожалуй, он самый.

– Дело в том, что раненых надо немедленно поручить милости полиции! – ничуть не стушевавшись, заявила девушка. – Иначе они погибнут! Некоторые из них при смерти.

– Считайте, уже поручены, – отрезал Мещерин. – Через минуту здесь будет милостивая полиция и сердечные солдаты. – И он поспешил дальше вниз. – Кстати, – оглянулся Мещерин, добежав до середины марша, – если хотите избежать ареста, пойдемте с нами.

– Я останусь с ранеными! – последовал решительный и довольно суровый ответ.

– Как знаете, – раздраженно произнес Мещерин. – Только помощи от вас раненым теперь ровно никакой… – Более не собираясь задерживаться, он застучал каблуками по лестнице.

Но вдруг Самородов взлетел через полдюжины ступенек на площадку, где стояла девушка, схватил ее за руку и потащил за собой вниз.

– Что вы делаете? Оставьте меня! – кричала она, пытаясь вырваться. – Это неблагородно покидать раненых!