Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

заключение о совместимости фрейдизма с марксизмом: «Психоанализ является, прежде всего, органической психологией личности, и его основными задачами являются: проследить детерминированность отдельных сторон у конкретной, живущей в определенных социально-культурных условиях личности и объяснить ее образование из первичных, глубже лежащих и более примитивных бессознательных мотивов». Эта попытка ввести психику в общую систему функционирования человеческих органов, «рассматривать мозг и его деятельность не оторванно, но наравне с другими органами тела, дать психологии крепкую биологическую базу и тем окончательно порвать с метафизическим подходом к ней, – эта попытка составляет крупнейшую заслугу психоанализа»[1905]. Психиатр Борис Давидович Фридман пошел еще дальше, показывая, что взгляды Фрейда и марксистская точка зрения на образование идеологий дополняют друг друга. «Исторический материализм рассматривает общественное „сознание“ как продукт и отражение хода истории, т. е. борьбы различных „желаний“ (интересов) в обществе. Учение Фрейда дает объяснение тому, как совершается процесс образования желаний и отражения их борьбы в „головах“ людей под влиянием внешних обстоятельств»[1906].

А вот как звучала попытка перевести марксистское видение будущего свободного общества на психоаналитический язык в устах психолога и психотехника Георгия Юрьевича Малиса: «Коммунизм – формы жизни, при которых одинаково удовлетворены и социальные (сознательные), и личные (бессознательные) потребности человека»; «В час, когда „экспроприаторы экспроприируются“, в распоряжении общества будет все, чтобы разрешить каждому работнику полноценное удовлетворение». Малис был уверен, что в обществе будущего будут устранены конфликты между индивидуальными стремлениями и социальными запросами и что человечество «освободится от бесплодной борьбы с лежащим вне сознания прошлым и совершит свой долгожданный прыжок „из царства необходимости в царство свободы“»[1907].

Конечно, не все принципы психоанализа принимались безоговорочно. К середине 1920‐х годов психоанализ вызвал ряд споров в научных журналах, в силу чего наметилась поляризация взглядов. Многие советские ученые критически отнеслись к вторжению психоаналитических идей в сферы литературы, философии, социологии, политики. Философ Николай Афанасьевич Карев называл учение Фрейда «теорией загнивающей психики», «трупным червем современной науки»[1908]. Философ Абрам Моисеевич Деборин расценивал попытки коллег омолодить марксизм посредством психоанализа как «извращение марксизма»[1909], а глава Харьковского института философии Владимир Александрович Юринец отрицал легенду о материалистических основах фрейдизма[1910]. Однако, несмотря на неприятие отдельных допущений и положений Фрейда, советское научное сообщество отдавало ему должное в исследовании им человеческой психики и называло его не иначе как «выдающийся психопатолог» (П. Блонский), «один из крупнейших умов Европы» (А. Лурия), «один из самых „бесстрашных“ умов нашего века» (Л. Выготский)[1911]. «Было бы странно в настоящее время, – писал в 1925 году заведующий кафедрой психиатрии Киевского медицинского института Валентин Михайлович Гаккебуш, – не признавать величайших заслуг Фрейда в учении о бессознательном. <…> Я преклоняюсь перед его острым умом, эрудицией, образованностью, глубиной его обобщений»[1912]. «Именно потому, – объяснял свою позицию и Выготский, – что разрабатываемая психоанализом область разрабатывается негодными средствами, надо ее отвоевать для марксизма»[1913]. По мнению философа Максима Лазаревича Ширвиндта, «задача материалиста-диалектика не в том, чтобы начисто отрицать фрейдизм, это было бы слишком легко и слишком трудно. Задача в другом: показать, с точки зрения диалектического материализма, каковы условия значимости психоаналитического метода и где границы его применения»[1914].

У Фрейда были заступники в самых высоких партийных эшелонах, хотя, когда почти все они оказались в рядах оппозиции, это подорвало репутацию его учения. Так, известные мыслители-большевики Александр Игнатьевич Варьяш и Карл Бернгардович Радек обосновывали возможность толкования положений психоанализа в понятиях марксизма, а утверждения Энгельса и Маркса – с помощью психоаналитических понятий. Это придавало психоанализу общественно-политическое измерение[1915]. Троцкий, находясь на пике своего влияния, не раз одобрительно высказывался о психоанализе. В статье «Литература и революция» (1923) он спрашивал: «Что скажут метафизики чисто пролетарской науки по поводу теории относительности? Примирима ли она с материализмом или нет? Решен ли этот вопрос? Где, когда и кем? Что работы нашего физиолога Павлова целиком идут по линии материализма, это ясно и профану. Но что сказать по поводу психоаналитической теории Фрейда? Примирима ли она с материализмом, как думает, напр., т. Радек (и я вместе с ним), или же враждебна ему?»[1916] В психоанализе Троцкий одобрял идею о подсознательной связи физиологических и психических процессов. Он часто обращался к проблеме бессознательного, считая, что со свержением монархий пролетариату удалось выдворить бессознательное из политики, но оно еще не сдало свои позиции в экономике. Задача человека заключается, по мнению Троцкого, в том, чтобы поднять инстинкты до уровня сознательности и тем самым создать более высокоорганизованный общественно-биологический тип.

Троцкий с удовлетворением отмечал, что теория Фрейда по сути своей не менее материалистична, чем теория Павлова. Теории отличались по своему методу изучения, а не по своим философским предпосылкам. Следуя индуктивному методу, Павлов двигался от физиологии к психологии, в то время как Фрейд, выбрав более гипотетический подход, исходно постулировал физиологическое побуждение, скрывающееся за психическими процессами. Троцкий писал: «[Школа венского психоаналитика Фрейда] заранее исходит из того, что движущей силой сложнейших и утонченнейших психических процессов является физиологическая потребность. В этом общем смысле она материалистична, – если оставить в стороне вопрос о том, не отводит ли она слишком много места половому моменту за счет других, ибо это уже спор в границах материализма. <…> Идеалисты учат, что психика самостоятельна, что „душа“ есть колодезь без дна. И Павлов и Фрейд считают, что дном „души“ является физиология. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутненной воды разглядеть или разгадать очертания дна». Троцкий соглашался, что если метод Павлова – это эксперимент, то метод Фрейда – это всего лишь догадка, «иногда фантастическая», но он настаивал, что «попытка объявить психоанализ „несовместимым“ с марксизмом и попросту повернуться к фрейдизму спиной слишком проста или, вернее, простовата». Фрейдизм, по заключению Троцкого, «это рабочая гипотеза, которая может дать и несомненно дает выводы и догадки, идущие по линии материалистической психологии»[1917].

Несмотря на существенные различия, имевшиеся теоретические словари совпадали в умалении ментализма – в описании тех или иных реалий (в первую очередь наук об «идеаторных состояниях») с помощью абстрактных категорий умозрительных (интроспективных) наук: метафизики, логики, психологии. Ментализму (тому, что английская философия относит к понятию mind) противопоставлялся дескриптивизм, описывающий реалии духа в эмпирических, наблюдаемых терминах. С недоверием относясь к любой романтизации сознания как всесильной сущности, механицисты разных мастей толковали работу разума всецело в терминах теории рефлексов. Лишенное роли инструмента, который упорядочивает реальность, сознание переистолковывалось