Дым и зеркала - Neil Gaiman

Джун Линкольн указала на окно шале.

– И вон там.

В распахнутое окно я увидел раскинувшийся подо мной Голливуд: бесконечная панорама мерцающих разноцветных огней.

– Разве они не лучше звезд? – спросила она. Действительно лучше. Я сообразил, что вижу созвездия уличных фонарей и фар. Я кивнул. Ее губы скользнули по моим.

– Не забывай меня, – прошептала она, но печально, точно знала, что я забуду.

Проснулся я от визга телефона. Сняв трубку, прорычал нечто нечленораздельное.

– Это Джерри Квойнт со студии. Вы нужны нам на ленч. «Бормочи что-нибудь, бормочи», – приказал себе я.

– Мы пошлем машину, – сказал он. – Ресторан минутах в тридцати от вашего отеля.

Ресторан был просторным, залитым светом, полным зелени. Меня там уже ждали.

К тому времени я немало бы удивился, увидь я хотя бы одно знакомое лицо. Джон Рей, как сказали мне за закусками, ушел «из-за разногласий по контракту», а вместе с ним, «разумеется», ушла и Донна.

У обоих мужчин были бороды, у одного – нечистая кожа. Женщина была худой и казалась приятной.

Они спросили, где я остановился, и, узнав где, один из бородачей сообщил присутствующим (сперва заставив нас поклясться, что дальше это не пойдет), что с Белуши, когда он умер, принимали наркотики политик по имени Гарри Харт и музыкант из группы «Иглз».

После мне сказали, что ждут не дождутся синопсиса.

Я задал вопрос:

– К «Сынам человеческим» или к «Когда я был Хулиганом», потому что, – сказал я, – с последним у меня проблема.

Они поглядели на меня недоуменно.

Речь шла о фильме «Я знал невесту, когда она играла рок-н-ролл», который, по их словам, и имел Высокую Концепцию, и По Ощущению Правильный. А еще добавили, что он В Духе Времени, что тем более важно в городе, в котором час назад уже Древняя История. Сказали, что было бы неплохо, если бы наш герой смог спасти героиню от брака без любви и если бы в финале они вместе сыграли бы рок-н-ролл.

На это я возразил, что тогда нужно купить права на постановку у Ника Лоу, который написал эту песню, и прибавил, что не знаю, кто его агент.

Разулыбавшись, они заверили меня, дескать, с этим проблем не будет.

Они предложили мне обмозговать проект прежде, чем я возьмусь за синопсис, и каждый упомянул имена нескольких молодых звезд, которых неплохо было бы иметь в виду, когда я буду строить сюжет.

Тогда я пожал всем руки и пообещал, что, конечно, буду. И прибавил, что работаться мне лучше всего будет в Англии.

А они ответили, мол, это замечательно.

За несколько дней до того я спросил у Благочестивого Дундаса, был ли кто-нибудь в шале Белуши в ту ночь, когда он умер.

Если кто-то и знает, решил я, то наверняка он.

– Он умер в одиночестве, – и глазом не моргнув, ответил Благочестивый Дундас, древний, как Мафусаил. – Да всем до лампочки, был ли с ним кто-то или нет. Он умер в одиночестве.

Странно было уезжать из отеля. Я подошел к стойке портье.

– Сегодня под вечер я уезжаю.

– Очень хорошо, сэр.

– Не могли бы вы… э… у вас есть один служащий. Мистер Дундас. Джентльмен в годах. Сам не знаю. Я уже несколько дней его не видел. Мне бы хотелось попрощаться.

– Один из наших смотрителей?

– Да, наверное.

Портье уставилась на меня озадаченно. Она была очень красива, и помада у нее была цвета раздавленной ежевики.

Сняв телефонную трубку, она сказала в нее негромко несколько фраз, потом – мне:

– Прошу прощения, сэр. Мистер Дундас последние несколько дней на работу не приходил.

– Вы не могли бы мне дать номер его телефона?

– Прошу прощения, сэр. Это против правил. – Говоря это, она смотрела на меня в упор, давая понять, что «честное слово, так просит прощения…»

– Как ваш сценарий? – спросил я.

– Откуда вы знаете? – ответила она вопросом на вопрос.

– Ну…

– Лежит на столе у Джоэля Силвера, – сказала она. – Мой парень Арни, он мой соавтор, работает курьером. Он подложил рукопись в кабинет Джоэля Силвера, как если бы она пришла от настоящего агента.

– Желаю удачи, – сказал я.

– Спасибо. – Она улыбнулась ежевичными губами.

В справочной нашли двух Дундасов Б., что показалось мне одновременно маловероятным и показательным для Америки или, во всяком случае, для Лос-Анджелеса.

Первым оказалась миссис Боадицея Дундас. По второму номеру, когда я попросил позвать Благочестивого Дундаса, мужской голос поинтересовался:

– Кто спрашивает?

Я назвался, сказал, что живу в отеле и что у меня осталось кое-что, принадлежащее мистеру Дундасу.

– Мой дедуля умер, миста. Вчера вечером умер. Потрясение или шок иногда оказывают на нас странное действие: клише вдруг становятся реальными. Я почувствовал, как кровь отлила у меня от лица, как у меня перехватило дыхание.

– Примите мои соболезнования. Он был очень приятным человеком.

– Ага.

– Это, наверное, случилось внезапно.

– Годы. Кашлял. – Кто-то спросил у него, с кем он разговаривает, и он ответил, ни с кем, а потом сказал: – Спасибо за звонок.

Я был ошарашен.

– Послушайте. У меня его альбом с вырезками. Он оставил его у меня.

– Хлам про старое кино? – Да.

Пауза.

– Оставьте себе. Этот хлам никому не нужен. Послушайте, миста, мне надо бежать.

Щелчок, тишина.

Я пошел убирать альбом в дорожную сумку и, когда на поблекшую кожаную обложку упала слеза, был поражен, обнаружив, что плачу.

В последний раз я остановился у пруда попрощаться с Благочестивым Дундасом и Голливудом.

По вечному настоящему пруда скользили, едва заметно шевеля плавниками, три совершенно белых призрачных карпа.

Я помнил их имена: Бастер, Призрак и Принцесса, но уже никто и никогда их бы не различил.

У выхода из отеля меня ждала машина. До аэропорта ехать было тридцать минут, и я уже начал забывать.

Белая дорога

Пару лет назад я за несколько месяцев написал три повествовательных стихотворения. В каждом речь идет о насилии, о мужчинах и женщинах, о любви. Первое по времени написания переложение порнографического фильма ужасов, написанное строгим ямбическим пентаметром, я назвал «Съеденные (Кадры из кинофильма)». Оно довольно экстремальное (и в данный сборник я его не включил). Второе, пересказ ряда староанглийских народных сказок, называется «Белая дорога». Оно столь же жестокое, как и сказки, которые легли в его основу. Последнее по времени написания – история про моих деда с бабкой с материнской стороны и про магию сцены. В нем нет такой жестокости, но, надеюсь, оно пугает и тревожит не меньше, чем две первые части триптиха. Я гордился всеми тремя. Из-за прихотей публикаций они печатались в разные годы, поэтому каждое попало в антологию лучших рассказов года (все три были выбраны для американской «Лучшие рассказы года в жанре фэнтези и хоррор», английской «Лучшие рассказы года в жанре хоррор», к некоторому моему удивлению, на одно пришел запрос для международного сборника эротики).