Серьезное и смешное - Алексей Григорьевич Алексеев

Ему бы еще три года — и был бы он инструктором в Красной Армии, и пытливая советская молодежь заглядывала бы ему в глаза, училась бы у него настойчивости, бесстрашию и любви к молодой родине, молодой технике. А эти… эти ославили его неудачником, чудаком и рассказывали веселенькие историйки, как Уточкину мальчишки кричали: «Браво, рыжий!»…

Замечательный русский летчик принадлежал к тем людям, кто не умел и не хотел обделывать делишки.

А теперь позвольте рассказать об одном из тех, для кого в эти трудные для страны дни грязные делишки были привычным занятием, о грязной накипи, которая покрыла океан народных страданий и нищеты.

Под рождество, под Новый год, на пасху движение на улицах, елки, лихачи, роскошь в витринах гастрономических магазинов — все это было даже не как в довоенные годы, а гораздо оживленнее, богаче, шикарнее; нищих стало больше, но и новых богачей прибавилось. Денег у них было много, очень много. В клубах и игорных домах расплачивались нераспечатанными пачками двадцатипяти- и сторублевых бумажек. Откуда же это все? Воровали, спекулировали, давали и брали взятки.

Об одном из виртуозов этого «искусства» я и хочу рассказать. Жил я тогда на квартире у знакомой актрисы. Муж ее был изобретателем, но больше… комбинатором. Он изобрел спасательные пояса для военного флота. Выдумка была не очень мудреная. Резиновый спасательный круг должны были надевать под одежду все, кто служил на флоте. Круг этот был разделен перемычками на две равные части. В одной половине — сода, в другой — сухая кислота. Перемычки были картонные, и когда человек попадал в воду, они размокали, вода попадала внутрь, сода и кислота растворялись, соединялись; круг наполнялся газом, расширялся и… спасал! Как видите, для этого достижения не требовалось особо изощренной игры ума.

Ум требовался в дальнейшем! Очень изощренный и энергичный ум! Начав с демонстрации своего пояса одной мелкой административной военно-флотской единице, наш изобретатель сумел материально заинтересовать эту единицу и затем последовательно открывал взяткоотмычкой двери все выше и выше стоящих учреждений, пока не дошел до женской половины дворца его императорского величества, самодержца всероссийского. Там в гостиных в будуарах составлялись компании по продвижению, по эксплуатации и главным образом по углублению и расширению техники взяткодачи.

Кульминацией всей этой авантюры был вызов автора пузырей… думаете, в суд? Нет! Во дворец к кому-то из августейших, где после демонстрации в ванне был решен вопрос о срочном и неукоснительном опоясывании российского военного флота этими пузырями. И в тот же день изобретатель принес домой чемодан сотенных и пятисотенных билетов. И это еще не все! Изощренный ум продолжал работать, и, вложив часть «заработанных» денег в дело, другими словами, опять-таки во взятки, он добился заказа на какое-то астрономическое количество пузырей для… сухопутного войска! И опять принес домой полный чемодан!

Таких авантюристов-аллигаторов, глотавших государственные деньги, было немало. Помню, как я, человек, хорошо зарабатывавший, застыл с открытым ртом перед витриной магазина Елисеева, увидав в декабре клубнику: ягоды лежали в вате по десять штук в маленькой коробке-лубянке, и стоила такая коробка десять рублей золотом. Другими словами, два десятка ягод стоили столько же, сколько три пары добротных ботинок. Не знаю, были ли реализованы те военно-морские пузыри или они быстро лопнули, но многим и многим они дали возможность есть елисеевскую зимнюю клубнику и даже варить из нее компот.

Эти новобогачи-авантюристы не хотели видеть в театрах ничего напоминающего войну. И театры отделались от военной темы двумя-тремя трескучими мелодрамами и… развеселыми комедиями из военного быта. Например, пьеса Е. Мировича «Вова приспособился» была гвоздем двух сезонов в столице и в провинции. В ней рассказывалось о приключениях молодого человека «из общества», попавшего по мобилизации в казармы запасного полка (не на фронт же! На фронт такие молодые люди не попадали). В казарме этот пижон впервые в жизни сталкивался лицом к лицу с солдатами, с народом и попадал в глупые и комические положения. Конечно, автор не высмеивал этого барчука, а вместе с публикой лишь добродушно посмеивался над его похождениями. Не помню подробностей, из всех комических положений в памяти осталось только, как этот Вова опрыскивал казарму одеколоном. Остальные действующие лица этой комедии были этакие наивные, простодушные «русские солдатики»…

ГЛАВА 6

БЛИЗОРУКИЙ СОЛДАТ

Пришла осень 1916 года. Во фронтовой мясорубке перемололи столько людей, что даже российские просторы не успевали пополнять убыль. И настал момент, когда начали более придирчиво пересматривать списки освобожденных и негодных.

Петроградские театры устроили своих актеров на нестроевые должности в местные полки. Я состоял в негодных по близорукости, но в 1916 году меня вызвали в воинское присутствие на переосвидетельствование и, даже не осмотрев, «забрили». Сказали: поедете в полк, там выяснят вашу пригодность. И через день отправили в запасный полк в Финляндию, в Лаппенранта. Опытные люди посоветовали мне на месте обратиться к начальнику и объяснить, что я артист. Поэтому в казарме я первым делом разыскал фельдфебеля и спросил у него, «где живет директор полка», и был поднят на смех всей казармой.

А казарма эта была-а-а… Жило в ней человек пятьдесят-шестьдесят, и тут я, петербургский чистюля, хватил горя. Вшей (извините за натурализм) солдаты снимали с себя горстями, а когда надоедало уничтожать их, просто бросали на пол. Хотя я носил погоны вольноопределяющегося и университетский значок, меня обучали словесности, гоняли на плац. Представляете себе, каковы словесность и плац в глухом финском городишке? Особенно для «негодных», в которых я состоял в компании с целым взводом карликов! Пожилых, бородатых, глуховатых, русских, кавказцев, евреев, немцев, часто русского языка не понимавших, безграмотных и иногда умственно неполноценных! Их тоже забрили, не освидетельствовав, и обучали названиям воинских чинов, кому как отдавать честь и как становиться «во хронт»… Все это вбивалось в мозги изо дня в день настойчиво, но безуспешно. Помню, один из карликов, более смышленый, перечисляя, перед кем солдат должен становиться во фронт, долго бубнил что-то непонятное, запутался и вместо того, чтобы сказать «всем членам императорской фамилии», с перепугу закричал на всю казарму: «Всем членам Государственной думы!», за что и был незамедлительно награжден кулачищем в зубы.

Вот с ними меня по утрам выгоняли на плац, утрамбованную площадку. Маршируя в строю, я понял всю мудрость военного афоризма Козьмы Пруткова:

Что все твои одеколоны,

Когда идешь позади колонны…

А когда я там простудился и кашель стал раздирать грудь, а по ночам трясло, полковой врач осмотрел меня, не дотрагиваясь, и сказал:

— Туберкулеза пока нет.