Подкидыши чужих галактик - Татьяна Грай

- Интересно. А какого характера праздник? Религиозный или светский?

- Ни то, ни другое.

- Разве так может быть? И каким образом вы о нем узнали - если, конечно, это не секрет?

- Я вам отвечу, если позволите, только на вторую часть вопроса, хорошо? И не пугайтесь. Дело в том, что я, в силу своих обязанностей, каждую ночь бываю в городе - все те полгода, что мы находимся здесь. Так что... Но, Адриан Станиславович, кроме вас никто не должен знать об этом.

- Понимаю, понимаю. Безусловно, я не собираюсь говорить... Вот что, Даниил Петрович, - решился спросить консул. - Меня постоянно мучит фраза, сказанная Ласкьяри, - о праве на власть. Вы не знаете, что стоит за ней?

- В общем, знаю. Или догадываюсь. Но пока не скажу. Не могу, извините. Но если хотите совет...

- Пожалуй.

- Сегодня вечером поезжайте на Морскую набережную. Доберетесь на автомобиле, а там - погуляйте пешочком.

- А вы?

- А я, с вашего позволения, займусь другими делами.

После ужина в консульство снова явилась Ласкьяри, и, узнав, что Адриан Станиславович намерен поехать на набережную, уставилась на Елисеева громадными серыми глазищами - очень удивилась.

- А в чем дело, Ласкьяри? - спросил Елисеев. - вы не хотите поехать с нами?

- Поеду, - протянула девушка. - Отчего же, конечно поеду. А почему вы решили ехать именно туда?

- Да просто так, - пожал плечами Елисеев. - Мы ни разу вашего моря не видели, почему же не съездить?

- Разумеется, - еще более протяжно произнесла девушка. - Это причина... Уж такая причина...

Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:

- А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?

За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:

- Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость - машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.

- Я не о том, - тихо сказала девушка.

Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся собственно, он был почти уверен, - что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему... и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников... В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится...

Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:

- Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?

- Оружие? - помолчав, переспросил Елисеев. - Какое оружие?

- Которым убивают, - пояснила девушка.

- Но помилуйте, Ласкьяри, - вмешался Росинский, - мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?

- Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете... мало ли что может случиться.

- Например, что именно? - поинтересовался Хедден.

- Не знаю, - сказала Ласкьяри.

...И вот наконец они вышли к морю - розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному... и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака... и все было, как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, - мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды... а на спусках к воде сидели неподвижно люди - темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, - сидели и смотрели на светящуюся воду.

Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор... И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:

- Что делают здесь эти люди?

- Ждут осуществления надежд... нелепых надежд, - ответила Ласкьяри.

И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.

3.

Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему - он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. ("Ну да, - сообразил Адриан Станиславович, - он же ходит по ночам в город, он их уже видел"), - зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.

- Что, так и сказала - "умеем ли"? - переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.

- Да.

- Интересно. - Ольшес повернулся к Елисееву. - Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?

- То есть?

- Поменять мотор.

- Но... во-первых, зачем, а во-вторых - как?

- Зачем - не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого...

- Ну, Даниил Петрович, это уж вы слишком, - перебил Ольшеса Росинский. - Ласкьяри - просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.

- Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, - заверил Ольшес первого помощника. - Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, - продолжил он, - так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.

- Право, не знаю, - сказал Елисеев. - Не нравится мне все это.

- Мне тоже не нравится, - сообщил Ольшес. - Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? - спросил он Хеддена.

- Раз десять за полгода, - ответил Богдан Маркович.

- Вот видишь! А он не разрешает. Почему?

- Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина - простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.

- Возможно, возможно... - пробормотал Ольшес.- Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник...

- А что - праздник? - насторожился Елисеев.

- А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственности вокруг этого торжества... но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи... в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума? - снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.