Беллона - Анатолий Брусникин

Он не слушал, требовал снять башмак и показать ему ступню - не опухает ли, но над бревнами закачалась ветка можжевельника, и я сразу выздоровел.

- Благодарствуйте, всё в порядке. Видите, даже прыгать могу! Идемте, идемте.

Только мы тронулись, а навстречу, из-за угла показались они.

Сердце у меня так и зашлось - не от охотничьего азарта, от страха.

Агриппина Львовна несла большой бело-желтый букет, у Дианы в руке была корзина.

За минувшие дни я всё, что можно, про них обеих выяснил.

Госпожа Ипсиланти, одинокая вдова, из морской семьи. Ее родитель был капитаном корабля, покойный супруг - флотский офицер. В пансионе она преподает отечественную словесность, а еще дает на дому уроки музыки.

Диана Короленко тоже офицерская дочь, отца-матери не имеет, содержится за казенный счет. Три дня назад переехала жить к Агриппине Львовне, которая взяла ее в воспитанницы - должно быть, очень привязалась. Да и как такую не полюбить?

Также установлено, что каждый день в пятом часу пополудни Агриппина ходит на Верхний рынок, где торговля фруктами и цветами.

Оттуда-то они ныне и возвращались к себе на Сиреневую.

…Расстояние между нами сокращается. Вот бревна уже остались у них за спиной. Я вижу, что белые и желтые цветы в руках у госпожи Ипсиланти - это хризантемы. А у Дианы в корзине белый и синий виноград…

Смотрели они не на нас, а друг на дружку, чему-то смеялись. Капитан на даму с барышней тоже не глядел, он раскуривал на ходу потухшую сигару. Я же опустил голову и натянул пониже козырек. Сегодня на мне была не морская форма, а куртка и картуз, которыми Платон Платонович обмундировал меня на зиму.

Шагов пятнадцать оставалось между нами и ими. Слева - каменная стена дома, справа - глухой забор. Всё, как рассчитано.

Только я, внутренне сжавшись, подумал: пора, пора, не то поздно будет - тут оно всё и началось.

Штабель вдруг качнулся и со страшным шумом рассыпался. А чего, бывает. Допустим, веревкой гнилой связали. Или узел развязался - мало ли. Круглые бревна загрохотали вниз по крутому спуску, разгоняясь. Мгновение-другое - и сшибут, раздавят.

Агриппина с Дианой обернулись. Закричали, конечно. Первая уронила букет, вторая - корзину. Сочные грозди винограда шмякнулись в пыль, рассыпались разноцветные груши-яблоки.

Настало время действовать.

По плану я должен был ринуться вперед, подхватить на руки Диану и четко сманеврировать вправо - там в заборе была утопленная в землю калитка, отличное укрытие. Иноземцову доставалась госпожа Ипсиланти и левый галс, где имелось убежище еще более удобное: отличная подворотня.

Конечно, я не сразу согласился участвовать в этой рискованной затее. За себя-то я не тревожился. Заранее зная, как оно всё произойдет, я не растеряюсь. Но как бы не промедлил Платон Платонович - он-то будет застигнут врасплох. Вдруг оплошает, и Агриппину сшибет бревнами? Я высказал Джанко свои опасения, а он лишь снисходительно постучал меня костяшками пальцев по

лбу. «О себе беспокойся, не о капитане» - вот что это значило. Я уже, как Иноземцов, понемногу научился понимать индейца без слов.

Всё равно, конечно, волновался я сильно. Но Джанко знал Платона Платоновича лучше, чем я. Привычный к неожиданностям капитан моментально составил диспозицию и приступил к действиям - раньше, чем я тронулся с места.

Иноземцов ринулся вперед, крикнув:

- Юнга, девица - калитка!

Сам же в несколько прыжков оказался перед Агриппиной, молча подхватил ее, развернулся и заскочил в подворотню. Я отстал от капитана всего на шаг или два - и все равно опоздал. Диана взвизгнула, подобрала юбку и резво, как истинная косуля, метнулась к калитке. Я хватанул руками пустоту, где еще секунду назад стояла моя мечта. Спасать ее мне не пришлось. Наоборот - это она дернула меня за руку, подтаскивая к себе.

- Сюда!

Случилось то, о чем я не смел и грезить: я прижался к моей Деве. И оглох, ослеп, окоченел от ее запаха, от горячей и мягкой упругости тела.

- Ближе!

Она - о Боже! - еще и крепко обняла меня, мы вдавились в дощатую калитку как можно глубже.

Скача и подпрыгивая, бревна прокатились мимо. Стало тихо.

Тогда Диана расцепила объятья и сквозь облако пыли крикнула:

- Агриппина Львовна, вы целы?

Не дождавшись ответа, бросилась к подворотне. Я следом. Что мне еще оставалось?

Госпожу Ипсиланти держал на руках Платон Платонович. Она обнимала его за шею (а иначе было нельзя -

упадешь). Молча смотрели они друг на друга. То есть Иноземцов, судя по движению рта, и пытался что-то сказать, однако с дымящейся сигарой в зубах это трудно.

На сюртук просыпался пепел.

- Профу ифвинифь фа фигару. Не уфпел… - промямлил капитан.

Она молвила:

- Сударь, вы меня спасли. Я вам очень благодарна… - Улыбнулась. - Можете теперь поставить меня на землю.

Спохватившись, капитан расцепил руки.

- Дианочка, тебя не задело?

Госпожа Ипсиланти поправила съехавшую набок шляпку.

- Нет, я спряталась. - Диана обернулась ко мне. - Чего это вас прямо под бревна понесло? - И узнала. - Ой, снова ты!

Не сказать, до чего мне было обидно. Какой случай я упустил! Мог ведь тоже заслужить признательность, а вместо этого «чего понесло под бревна»…

- Я тебя спасал! - буркнул я.

Она скорчила гримаску:

- Не выдумывай. Это я тебя спасла!

- Но кто вы? Как ваше имя? - говорила в это время Агриппина Львовна капитану.

Он сдернул фуражку, поклонился, представился. Назвалась и госпожа Ипсиланти. А моя непойманная лань сообщила мне:

- Мой папа тоже плавал на фрегате. А зовут меня Диана.

«Знаю», чуть было не ляпнул я.

- У тебя имя есть, юнга-гризли?

- Герка… Герасим. Илюхин.

А Платон Платонович поцеловал даме руку, и Агриппина ласково сказала ему:

- Мне очень хочется вас отблагодарить, Платон Платонович. Могу ли я завтра пригласить вас на чашку чаю? Буду очень рада. И вашего храброго юнгу тоже приводите.

- Приходи-приходи, расскажешь про американских медведей.

Чего это она глядит на меня с такой насмешкой, надулся я. Но Диана протянула мне руку, я осторожно пожал ее нежные пальцы и обижаться сразу прекратил.

Охота прошла не совсем гладко, но в целом, можно сказать, удалась. План индейца сработал.

А дальше в моей памяти одна за другою мелькают несколько картин, и каждая окрашена в свой цвет, согласно времени года.

Зима

Последовавший за «охотой» визит в дом Агриппины Львовны Ипсиланти случился в день, когда осень вдруг устала сопротивляться зиме, сдала свои позиции. Ночью прошумела буря, сдула с ветвей остатки желтых листьев, а рассветный заморозок прихватил лужи ледком, побелил крыши, разрисовал инеем кору старого дуба, с которого я впервые увидел ту комнату - ах, сколько счастливых часов доведется мне в ней провести…

Цвет этой картины - белый. Как поздние хризантемы, что были расставлены по всей гостиной. Агриппина Львовна очень любила эти печальные цветы.

В тот день мое мечтание окончательно превратилось в быль. Пригрезившаяся в волшебном подземелье сказка стала почти повседневностью. Вскоре я начну забывать, что моя Диана - посланница таинственного и неизъяснимого Чуда.

Но на первую законную встречу я шел с суеверным трепетом. Мне всё мерещилось, что вот приду на Сиреневую улицу, а там нет никакого дома, или дом есть, но в нем живут какие-то другие люди, никогда не слыхавшие про золотоволосую деву с черными глазами.

Платон Платонович тоже пребывал в волнении. Я и не подозревал, что мой хладнокровный капитан способен так нервничать.

Он долго советовался со мною, что будет прилично принести в дом. Мы даже повздорили. Иноземцов решительно выступал за «тонный, но ни в коем случае не пышный букетец»; я столь же яростно бился за коробку конфект или печений. Мнение Платона Платоновича основывалось на туманной идее о том, что в гости к возвышенной особе нельзя приносить ничего матерьяльного. Моя же настойчивость зиждилась на твердом знании. Подглядывая за обитательницами заветного чертога, я не раз наблюдал, как обе они, музицируя, берут сладости из вазочки, что стояла на пианино. Однако рассказать об источнике своей осведомленности я не мог, и в конце концов Иноземцов поступил по-своему, еще и сказав с обидной снисходительностью, что не юнгам учить капитанов, как ухаживать за дамами. Ну и кто оказался прав? Приперлись, как дураки, с букетом хризантем, потратили на чепуху три с полтиной в самой дорогой цветочной лавке, а у Агриппины этого добра по всей гостиной понаставлено.

Выглядели мы торжественно. Платон Платонович напомадил свои коротко стриженные волосы, побрызгался одеколоном; я расчесался на прямой пробор и смазался маслом. Ну и оделись, конечно, во всё самое лучшее.