Печальные песни сирен - Серж Брюссоло

Лиз подползла к краю платформы, взяла большие ножницы из ящика для инструментов. Ей почудилось, что на одном из сидений платформы сидела Гудрун в кожаной одежде медового цвета. Она звала: «Лиззи, милая, скоро ты станешь чудесной надувной куклой! Не узнаешь меня? Здорово я тебя разыграла… Я — Наша. Ты сомневалась в этом? Это Гудрун умерла в метро. После катастрофы я решила стать ею, чтобы ты оставила меня в покое. Это был единственный способ избавиться от тебя. Я — Наша, Наша, Наша… И теперь, поскольку ты скоро умрешь, я могу тебе это сказать, я больше ничем не рискую».

Лиз швырнула в нее ножницы, но призрак исчез в стене.

— Это неправда! — завопила Лиз. — Ты не Наша! Ты Гудрун, Гудрун…

Поняв наконец, что она одна, Лиз упала, уткнувшись носом в грибы.

Много позже она осознала, что ее привязывают к подводным носилкам, снабженным подъемным бакеном, и крепят на затылке редукционный клапан с наконечником.

— Дэвид? — спросила она. — Дэвид, это ты? Вели старику уйти.

Но никто не ответил ей.

Лиз впала в забытье, и ей приснилось, что она стала мумией, заключенной в саркофаг, а ее гроб многие века дрейфовал под тоннами воды. Иногда она приоткрывала один глаз и видела себя такой, какой была в реальности, — привязанной к носилкам из полых труб, влекомых буями, которые тащил невидимый пловец вдоль нескончаемых туннелей.

Подъему, казалось, не будет конца. И все же, по мере удаления от отравленной станции, сознание Лиз просветлялось. Она догадалась, что Конноли спустил в воду спасительные наргиле. Дэвид же воспользовался этими мобильными средствами, чтобы Нат и она выдержали бесконечные подводные остановки. Лиз закрыла глаза. Ей было холодно, ужасно холодно.

«Мне бы еще пуховик», — мелькнула мысль, и она опять потеряла сознание.

Лиз пришла в себя ночью, лежа затылком на жесткой подушке в медпункте. Конноли скручивал сигарету, сидя в ногах железной кровати. Силуэт Дэвида вырисовывался на фоне серого прямоугольника окна. Лиз пошевелила руками. Плечам было холодно, как в тот вечер, когда она попала под дождь и когда… Она сообразила, что лежит раздетая под двумя шершавыми одеялами. Конноли уже прикуривал свою самокрутку. Бумага, смоченная слюной, никак не хотела разгораться.

— Она очнулась, — сказал Дэвид.

Лиз облизнула губы. Во рту все склеилось, словно во сне ее поили клеем. Мысль о том, что она лежит голая перед двумя мужчинами, ей не понравилась. Лиз так и не привыкла к спокойному бесстыдству товарищей по гимнастической школе. Кто раздел ее? Наверняка Дэвид. Вообразив их комментарии, она показалась себе смешной. Какие непристойные мысли! Может, пребывание в гнилом воздухе повлияло на ее мозг?

— Скажи же что-нибудь! — нетерпеливо попросил Дэвид.

— Привет, — пробормотала Лиз. — Значит, достали всех?

— Тебе еще повезло! — бросил Конноли. — Не очень пострадала. Тебя здорово провентилировали внизу, к тому же у тебя был шок от взрыва, страх. И начиналось отравление углекислым газом. Ты получила приличную дозу кислорода наверху, а я сделал тебе внутривенное вливание адреналина. Если бы не это…

— А Нат?

— Переведен в военный госпиталь, — процедил Дэвид. — Доктор предполагает, что у него перелом основания черепа и позвоночника. Ему предстоит операция.

В голосе Дэвида слышалась глухая злоба. Лиз поняла: он сердится на нее за то, что она уцелела, а его друг борется со смертью под ярким светом операционных ламп. А что она могла сделать? Почему умирает не она, а Нат? Потому что она слишком любопытна?

— Ну, мы оставляем тебя, — сказал Конноли. — Отдыхай. Предупредить кого-нибудь?

Лиз покачала головой. Нет, не нужно.

Они молча покинули медсанчасть, но в коридоре низкими голосами продолжили бурный разговор, смысл которого Лиз не уловила. Ей показалось, что они говорили о ней. Она пожала плечами. Везде подозревать заговоры — признак паранойи.

Она размяла затылком жесткую больничную подушку, раздвинула ноги, но слишком накрахмаленная простыня не давала ощущения неги, предвестницы сна.

«Отравление углекислым газом», как сказал Конноли. И это все? Как новичок, Лиз уже раза два отравилась, однако в тех случаях не испытывала подобных приступов галлюцинаций. Нет, здесь что-то другое. Дэвид это тоже почувствовал? Впрочем, он провел меньше времени в отравленной атмосфере станции. Закрыв глаза, Лиз тотчас вновь открыла их. Не стоит никому доверять. До Лиз дошло, что ее покинуло чувство безопасности. В ее измученном мозгу медсанчасть была лишь продолжением метро. Ответвлением западни…

Она отдала бы все, лишь бы Гудрун была тут, у ее изголовья.

Долго Лиз лежала неподвижно, уставившись в серый прямоугольник окна. Когда стемнело, она поспешно включила лампу.

ОСТРАЯ ЗУБНАЯ БОЛЬ

Автодорога, проходящая над домом, несла на своей горбатой спине тысячи спешащих машин. Лиз закрыла все окна, но непрерывный гул проникал через двойные рамы, заполнял комнаты, спускался по стенам, полз по паркету. Вездесущее, но неуловимое животное.

Девушка праздно слонялась по коридорам в своем единственном халате. С самого утра она пять раз заходила на кухню и варила себе кофе. Лиз читала, шесть раз прослушала любимую песенку в исполнении Нкуле Бассаи, записанную им в Кингстоне. Потом смотрела в окно, надеясь, что худая фигура Гудрун внезапно появится на пустыре.

Накануне Лиз сходила в местную администрацию и узнала, что на неделю отстранена от работы по причине болезни. Врач что-то невнятно сказал о прожилках на кожном покрове, но она не слушала его. Недовольный реакцией Лиз, он прописал ей впечатляющий список лекарств, но она, разумеется, забыла купить их. После консультации Лиз побежала в военный госпиталь, однако ее выпроводили, сообщив, что водолаз нуждается в «интенсивном уходе» и еще не пришел в сознание. Не найдя аргументов, чтобы уговорить санитарку, сидевшую за приемной стойкой, Лиз в мрачном настроении пошла домой. С тех пор она только ждала, стараясь больше не думать о «несчастном случае». Когда Лиз заговорила с Конноли о рапорте, тот возразил, что спешить не стоит, поскольку всегда найдется время для разных бумаженций. Хотел ли он сам спустить все на тормозах? Получил ли приказ? И от кого?

Лиз пожала плечами. Тайны метро становились слишком сложными, ей необходима официальная поддержка, видимость покровительства. Гудрун была права: под водой ее легко уничтожить…

Стараясь отделаться от всех мыслей, она уперлась лбом в окно. Палевое солнце, проходя через стекло, усеянное пузырьками, согревало ее лицо, шею. Это было приятно. Лиз развязала поясок халата, скинула одежду и подставила обнаженное тело свету. Из-за моста и его гигантской тени солнце лишь изредка на короткое время проникало в комнату.

А тут, как на грех, заболели зубы. Острая боль пронзала нижнюю челюсть там, где были запломбированы коренные зубы. Сначала Лиз не придавала этому значения, к этой неприятности она уже привыкла. Сжатый воздух, вдыхаемый на глубине, проникал в маленькие щелочки пломб, потом увеличивался в объеме согласно законам физики. Боль проходила через несколько часов.

Но едва Лиз увлеклась пейзажем, будто раскаленный бурав вошел ей в челюсть, заставив дрожать от боли. Она сдержала крик, отшатнулась от окна и обхватила нижнюю часть лица ладонями. В эту секунду Лиз почувствовала, что словно крохотная граната взорвалась внутри рта, вонзив в язык и нёбо острые осколки. Скорчившись, она бросилась в ванную комнату, нагнулась над раковиной и выплюнула струю крови, смешанную со слюной. От боли из глаз потекли слезы, почти ослепив ее. Она нашла на ощупь полотенце. Сейчас огненная пульсация продолжалась в челюсти, словно ей вырвали зуб без заморозки. Лиз повернула кран, прополоскала рот. Осколки эмали показались на губах. Перепуганная, она осторожно засунула палец в рот, коснулась десен. Один из коренных зубов с дефектной пломбой взорвался как бомба, порезав ей язык и щеки острыми осколками костяной ткани. Присев, Лиз несколько минут старалась избавиться от них, но они не желали выходить, как неосторожно проглоченные рыбные кости. Изо рта сочилась кровь. Ее щеки, подбородок и горло стали красными, как у вурдалака из фильма ужасов.

Когда Лиз прополаскивала рот теплой водой, боль дала о себе знать в другом коренном зубе. Она сообразила, что сейчас произойдет, и инстинктивно засунула в рот туалетную перчатку, надеясь избежать распыления осколков. Зуб взорвался с сухим треском расколотого ореха. Лиз взвыла, но приглушила крик квадратиком губки. Ей было ужасно плохо, и черные лучики, мелькающие перед глазами, предвещали обморок. Она села голым задом около ванны, прямо на плитки пола. Испуг. В растерянности Лиз пыталась вспомнить, сколько у нее запломбированных зубов. Четыре? Пять? Это повергло ее в панику. Она встала на колени, пустила холодную воду и выплюнула мокрую перчатку с осколками. Оставшиеся кусочки скрипели, как стекло, на пораненном языке. Лиз снова прополоскала рот. Холодная вода утихомирила боль. Что же с ней случилось? Никогда она не слышала о таких случаях. Говорили ей о расшатанных пломбах, вылетавших, как пробки из бутылок шампанского, но ни разу никто не упомянул о случае с взрывавшимися, словно миниатюрные гранаты, зубами!