Что скрывают лжецы - Сара Ней

более легкий доступ ко всем моим чувствительным местам, потому что давайте посмотрим правде в глаза — это чертовски возбуждает, и моя внутренняя шлюха, очевидно, вырвалась на свободу.

Я так сильно этого хочу.

Делаю все, что угодно, только не мотаю головой по подушке, когда рот Коллина касается живота, в то же время его указательный палец цепляется за шов моего прозрачного нижнего белья. Грубый мудак дразнит, с щелчком отпускает резинку и оставляет их на мне.

Касаюсь его плеч, подталкивая его вверх, пока он не останавливается, рот захватывает мой сосок через лифчик, посасывая, посасывая и кружа языком, пока чашка не пропитывается насквозь.

— О, Б-Боже, это ч-чувствуется... — Да. Так хорошо.

Когда наши рты наконец встречаются, мы испытываем муку и возбуждение одновременно, громко постанывая от облегчения. Его большое, твердое тело гладкое и упругое, и я чувствую каждый его дюйм.

Каждый твердый дюйм.

Он такой жесткий.

Его член такой твердый.

Это так... так... о Боже...

Но я не чувствую облегчения — совсем нет — и не почувствую, пока он не даст мне то, чего мы оба хотим. Господи, послушайте меня, использую слова, которые написала в своих собственных книгах — в седьмой главе, если быть точной.

Слава Богу, я не ляпнула это вслух. С другой стороны, когда узнаю его получше, ему, вероятно, будет неприятно слышать, как говорю всякие непристойности.

Его кожа потная и теплая и мне хочется облизать его.

Я хочу, чтобы он облизал меня всю. Всю. Везде.

А потом, словно прочитав мои мысли… он знает.

Да! Черт, да.

— Тебе нравится это, детка? — бормочет он, пока его горячие губы прокладывают дорожку от моего живота к ключице. Обычно я не выношу кривляний во время секса — и слово «детка», — но исходящее от Коллина? Он может называть меня, как угодно. Я — глина в его больших умелых руках.

Мое сверхактивное воображение разыгрывается, когда звук нашего дыхания и поцелуев наполняет воздух. Я ничего не делаю, только лежу под ним, как безвольная тряпичная кукла, поднимая руки над головой и хватаясь за подушку.

— Я понял, что это ты, как только увидел тебя. — Его похвалы достигают моей души, даже когда его гигантские руки поклоняются груди. — Ты — все, о чем я мог думать. Господи, Табита, перестань так раскачивать бедрами.

Но я не останавливаюсь. Я отпускаю подушку, протягивая руки между нашими телами, чтобы погладить его вверх и вниз через боксеры. Он длинный, готовый и пульсирующий.

— Почему мы все еще в чертовой одежде? Сними.

Ожидание невыносимо.

Мучительно.

Теперь я умоляю.

— Пожалуйста, Коллин, сними их.

— Тебе не нужно, блядь, повторять мне дважды. — Он скатывается с меня, чтобы быстро раздеться, и я делаю то же самое, неловко расстегивая лифчик и снимая трусики, роняя их на пол.

— Я не знаю, смогу ли больше ждать. — Коллин лижет мочку моего уха, устраиваясь между моих бедер, напряженный во всех нужных местах. Я стону от признательности — громко — в ложбинку на его шее, когда он поворачивает таз, прижимаясь ко мне, и целую его кадык. — Я заставлю тебя кончить очень сильно.

Я хочу большего.

Он отдает это мне.

Да... Да, Коллин. Больше.

Глава 12

Коллин

Развлечением: вот кем она была последние несколько недель. Я хотел ее — блондинку, красивую и ниже меня.

И теперь она здесь.

Ее шея запрокинута назад, когда мой рот жадно касается гладкой обнаженной кожи ее плеча, золотистые волосы Табиты рассыпаются по моей подушке. Я убираю волосы с ее лица, обхватывая подбородок ладонью.

Мой большой палец поглаживает ее нижнюю губу, и я опускаю подбородок, пока наши губы не сливаются воедино. Провожу рукой взад-вперед. Раз. Два.

Наслаждаюсь ощущением наших обнаженных тел, прижатых друг к другу, мне не терпится почувствовать ее вокруг моего затвердевшего члена, пульсация между ног почти невыносима, хочется вонзиться поглубже.

Я не хочу торопить ее, но —

— Презерватив, сейчас. Коллин, Коллин, — повторяет она мое имя. — Хватит валять дурака. Ты мне нужен, сейчас.

Тогда я даю ей это, проскальзывая внутрь и трахаю ее медленно и быстро, и... блядь… Мягко и упруго и... черт, Табита, прямо здесь, блядь… Скользкие от пота, воздух густой от нетерпения, мы двигаемся синхронно, шепча. Требуя. Упрашивая.

Задыхаясь.

Чертовы стоны никогда не заканчиваются.

— Да... О, ммм, Боже, Коллин… Коллин… Ух! О боже...

— ...Держись крепче за спинку кровати, детка... Трахни меня, Табита, вот так...

— ...Прямо там… п-пожалуйста, не останавливайся, не останавливайся, не... останавливайся...

Мы потные. Мы нежны.

Мы ходячее, говорящее клише.

Блядь. Да.

Табита

После нашей совместной ночи мы устанавливаем привычку — встречаться в «Блуминг Граундз» в течение рабочей недели; он работает, а я пишу. Смеемся, разговариваем. Ужинаем. Гуляем.

Смотрим фильмы у него дома.

Наши чувства друг к другу растут; мы страдаем.

Мы сгораем.

Мы держимся за руки, разговариваем, постоянно целуемся. Обнимаемся.

Касаемся.

И занимаемся сексом. Много-много горячего, невероятного секса.

И занимаемся любовью.

Коллин Келлер — все, чего я когда-либо хотела, все, о чем я только фантазировала в письменной форме.

***

Блэр наблюдала за Адамом с другого конца спальни, когда он снял рубашку, подошел и откинул одеяло со своей стороны ее кровати. Скользнув внутрь, он потянулся, проводя рукой по ее обнаженному животу.

— Устала? — спросил он, целуя ее в плечо.

— И да, и нет, — сказала она, потягиваясь, как уличная кошка, удовлетворенная и довольная. — Это был долгий день. — Блэр, возможно, и работала на своих родителей днем, но у нее был побочный проект, над которым она работала по ночам. Работа художником брала свое.

Адам спустился ниже по ее телу, исчезая под одеялом.