Борнвилл - Джонатан Коу

– “Обручальное кольцо Англии”, – повторила Гвен едва ли не шепотом. До чего изысканный оборот.

– Интересно, кто это его так именует, – произнесла Джулия. – Ни разу раньше не слыхала. – Но даже она говорила сейчас потише.

“Подан знак, и вот со всех сторон появляются пажи, несущие венцы тем, кто участвует в церемонии… Настал миг коронации Королевы”.

Долл стояла за диваном. Заслышав эти слова, она почувствовала, как защипало глаза, и полезла за носовым платком, чтобы промокнуть слезы. Этот жест не ускользнул от Джеффри, наблюдавшего со своего места в комнате за остальными девятнадцатью зрителями, покуда те пялились, онемевшие и зачарованные, в телевизор. Он и сам увлекся драмой мгновенья, однако его внимание привлекали не только картинки на экране, но и воздействие, которое они оказывали на этих зрителей. Для Джеффри то мгновение, когда корона опустилась на монаршую голову, стало апогеем, разрядкой. Эти финальные этапы церемонии ему, как и всем остальным, не очень-то помог понять даже телевизионный комментарий, однако Джеффри тем не менее постиг некое ощущение правильности, и таинство лишь усилило его, а не подорвало. Джеффри не было дела до того, какая там атмосфера воцарилась в послевоенные годы: казалось, после войны сорвались с цепи опасные силы – рационализм, инклюзивность, равенство, – и они угрожали потрясти самые основания старого порядка. Но теперь вот эта громоздкая, мудреная, непостижимая церемония показалась ему глотком спертого воздуха, влекшего зрителей обратно в мир более ранний, более устойчивый, – мир, укорененный не в сомнительных человеческих ценностях, а сделанный целиком и полностью из ослепительных абстракций и оккультных иерархий. Прямо у него на глазах даже сама Королева, эта неподвижная, непроницаемая двадцатисемилетняя женщина в сердцевине всего обряда, перестала быть просто человеком в каком угодно осмысленном значении и сделалась лишь символом. Что целиком и полностью правильно. Такова ее судьба.

Вы посмотрите, сказал себе Джеффри, до чего все тут заворожены торжественностью происходящего, принимают его правду, его неизбежность. Даже (глядя на Долл, пока думал эту мысль)… даже социалисты! Старый обычай вновь взял верх. Вновь взяла верх традиция. И так оно будет всегда. Англия не меняется.

И лишь когда корона упокоилась надежно у Елизаветы на голове, Джеффри позволил себе долгий выдох – чуть ли не вздох облегчения – и осознал, что все это время не переводил дух.

* * *

– Боже, храни Королеву!

– Да здравствует Королева!

Вновь и вновь истошно выкрикивали это Элис и Лора, но все равно было их едва слышно, столь громки были вопли и гомон тысяч людей, теснившихся со всех сторон. Они были примерно в двухстах ярдах от балкона Дворца. Слишком далеко, и не разглядишь ничего в подробностях, видны им были лишь четверо стоявших на балконе: дети Чарлз и Энн, растерянно махавшие морю вскинутых лиц, а за ними королевская чета – Филипп и Елизавета, губы сжаты в застывших улыбках. Мэри, вглядываясь через перископ, была очень довольна: вид на королевскую семью она получила в точности такой, на какой рассчитывала весь день, а чтобы протолкаться так близко, потребовались добрые полтора часа. В Дартфорд можно было возвращаться в полном удовлетворении. И все же присоединяться к ликованию подруг не хотелось. Смешанные переживания, какие взбаламутил в ней этот день, были слишком сложны и в ликующих криках не выразимы. Вид той семьи из четырех человек, стоявших на балконе, – как раз такой семьи, какую она сама надеялась и желала обрести в ближайшие годы, – переполнял ее надеждой, а сверх того было еще и удивительное заявление (или почти заявление) Кеннета: здесь тоже есть о чем поразмышлять. В поезде по дороге в Дартфорд она почти все время молчала и не обращала внимания на возбужденную болтовню подруг, а сны в ту ночь являли собой буйную суматошную смесь воображаемых сцен из грядущей жизни – ее, Джеффри и страны, которая была им родной. Возможным казался любой ход событий.

Событие третье

Финал чемпионата мира: Англия против Западной Германии

30 июля 1966 года

1

5 июля 1966 года

Дорогая моя Берта!

С восторгом получил я твое письмо, невероятно тронут твоим предложением разместить нас в Бирмингеме, когда мы с Лотаром приедем в гости. Поверь, когда писал тебе о нашем приезде, я не напрашивался на подобное приглашение! Я просто считаю важным поддерживать такие семейные связи, сколь бы далеким ни было наше родство, – особенно, конечно же, в свете последних исторических событий. Иначе говоря, я усматриваю в этом возможность внести вклад, пусть и малый, в улучшение англо-германских отношений. И потому мы с Лотаром благодарно принимаем твое предложение и очень ждем встречи у тебя дома. Я привезу кое-какие фотографии, документы и памятные предметы, связанные с молодостью твоего отца Карла в Лейпциге, какие ты, надеюсь, сочтешь интересными, а может, они представят для тебя и некую сентиментальную ценность…

2

1960-е перевалили за середину, Мэри теперь тридцать два. Они с Джеффри женаты уже одиннадцать лет. У них трое сыновей – десяти, восьми и пяти лет. Карьера Джеффри заложила неожиданный поворот, и ныне этот умствующий выпускник-античник – банковский управляющий в Солихалле. Но на работе он счастлив – и счастлив в браке. Счастлива вся семья.

Кузина Силвия тоже счастлива – в общем и целом. За романтическим разочарованием все же перепала удача: следующим летом, проводя в Швейцарии походный отпуск, она познакомилась с мужчиной. Звали его Томас Фоули, в ту пору он был госслужащим из Лондона. Они поженились и некоторое время пожили в пригородном Тутинге с новорожденной дочкой Джилл, но затем Силвия уговорила мужа переехать в Среднюю Англию, и теперь они обитают на Моньюмент-лейн, на вершине Лики-Хиллз, всего в нескольких милях от Борнвилла. Мэри и Силвия не просто кузины, но и хорошие подруги, пусть и разница в возрасте у них десять лет. Встречаются раз в неделю, не реже. Счастливые времена.

Даже страна по-своему счастлива. Пятидесятые для Великобритании легкими не были. Все тянулся и тянулся послевоенный режим жесткой экономии. Нормирование товаров, казалось, не отменят никогда. Империя начала распадаться, а с нею и британская уверенность в себе. Но сейчас вроде бы забрезжило некое возрождение, не экономическое или политическое, а культурное. Через несколько дней Джон Леннон скажет миру, что “Битлз” популярнее Иисуса. Песня лета – “Солнечный денек” группы “Кинкс”, она вторую неделю подряд возглавляет хит-парады. Кузины видели, как “Кинкс” поют в “Топе поп-музыки”, они эту еженедельную передачу смотрят вместе с детьми. Они знают все группы: “Кинкс”, “Битлз”,