Добрые феечки Нью-Йорка - Мартин Миллар

Динни чуть не задохнулся от возмущения. Мысль о том, что он, Динни Макинтош, станет разгуливать по улицам с зеленым конским хвостом была настолько дикой, что он с трудом смог ее объять.

— Не будь такой дурой! Из того, что ей нравился какой-то придурок с хвостом, еще не следует, что она полюбит всякого, у кого он есть.

— Нет, не следует. Но хвост не помешает. Еще раз говорю — необычная прическа просто необходима. Ей нравятся только такие. Да и нам с Мораг тоже.

Видя, что феечка не шутит, Динни пришел в отчаяние.

— Он еще сто лет будет отрастать.

— А вот и нет! — Хизер сияла, ужасно довольная собой. — Совершенно случайно отращивание волос подвластно феям чертополоха. Не успеешь оглянуться — а у тебя уже чудный хвостик.

Она подлетела к Динни сзади и легонько коснулась его затылка.

— Ты забыла, что эта женщина только вчера заехала мне в глаз?

— Бьет — значит, любит, — сказала Хизер и улетела за утренним стаканчиком.

А тем временем в Бодмин-Муре Элрик сотоварищи совершали дерзкий поджог главной ткацкой фабрики короля Талы — той самой фабрики, которая производила ткани для экспорта европейским феям.

— Это подорвет его внешний торговый баланс, — пробормотал Элрик, бросая факел в корпус фабрики.

Но Элис, пытавшуюся распространять листовки, выследили те самые лучшие летуны, которым велено было охранять стратегически важные объекты. Будучи дочерью Магриса, а следовательно — девушкой крайне умелой, Элис сконструировала первый в британском королевстве фей печатный станок. Эти листовки выглядели настоящими шедеврами, и просто возмутительно, что их не удалось доставить.

Бунтовщиков чуть было не поймал отряд наемников, специально высланный им вдогонку. Спастись удалось только благодаря Элис: она наколдовала грозу, которая прикрыла их отступление.

Впоследствии многие обвиняли в неудаче Элрика, и в отряде начали поговаривать, что это из-за его любви к Марион операция не была подготовлена достаточно тщательно. Пошли даже слухи, что Элрик тратит кучу времени на то, чтобы отыскивать ей в подарок редкие цветы.

Динни взял скрипку. Он уже довольно сносно мог исполнить семь шотландских песен. Вот пойдет сейчас и будет играть на улице. Покажет этой Хизер, что не только она способна добывать деньги.

На первом этаже до него донеслись голоса актеров:

— «Стой, милая Елена! О, послушай! Елена, жизнь моя, любовь, душа!»[23]

Динни уже собирался выкрикнуть что-нибудь пообиднее, но тут явился Кэл в золотой короне и с текстом «Сна в летнюю ночь» в руках. На его приветствие Динни ничего не ответил.

— Идешь играть на улице? — спросил Кэл, заметив скрипку.

Издевается. Сейчас он узнает. Динни вынул скрипку.

— Да, — ответил Динни. — Я оттачиваю свое мастерство под руководством одного знаменитого учителя. Вот, послушай.

Динни думал, что виртуозно исполнит «Мельника из Дрона», но под взглядом Кэла пальцы перестали слушаться. Будто сосиски какие-то — не гнулись и не могли удержать струну. На четвертом такте Динни мучительно смолк.

— Познакомишь меня потом со своим учителем, — сказал Кэл.

— «Напев, напев, в глубины сна манящий!» — произнесла актриса из соседней комнаты.

— Заткнитесь, чтоб вас всех! — заорал Динни, который подумал, что над ним издеваются, хотя на самом деле это была всего лишь реплика из пьесы. После неудавшегося выступления перед Кэлом Динни испытывал такое унижение, что, не глядя ни на кого, пулей вылетел на улицу.

За дверью он немедленно врезался в кого-то, и они вдвоем покатились по ступенькам.

Взбешенный Динни подобрал скрипку и приготовился как следует проучить обидчика, кем бы он ни оказался.

— Куда прешь, смотреть надо, сука! — заорал он.

И тут замолчал. Он узнал этот вышитый жилет.

Керри, которая пострадала от столкновения гораздо сильнее Динни, вся в синяках и ссадинах, с трудом поднялась на ноги.

Динни стоял, как громом пораженный. Столкнуть в канаву предмет своего обожания…

— Похоже, он все еще зол на меня за тот удар по лицу, — сказала Керри Мораг, проверяя, не поврежден ли калоприемник.

После этой истории Керри плохо себя почувствовала и остаток дня проспала.

Мораг внимательно следила за ее сном. Похоже, Керри становилось хуже. Особых целительских способностей у Мораг не было, кроме тех, что свойственны всем феям от рождения, но она увидела, что аура здоровья Керри потускнела. Не грядет ли очередной приступ?

ДВАДЦАТЬ ОДИН

В Центральном парке наступила полночь. Повсюду расположились феи: они курили трубки и пили виски. Браннок сидел рядом с Тюльпанкой и показывал ей «Ливерпульский хорнпайп», которому его когда-то научил бродячий волынщик с севера. Тюльпанка боролась с непослушными пальцами, пытаясь сыграть новую мелодию. Лепесток делал то же самое, хотя Браннок занимался вовсе не с ним.

— Неплохая мелодия, — заметила из-за дерева Мейв и нежно заиграла ее на своей дудочке. Она уже и забыла, что они с Бранноком поссорились. Но он-то это отлично помнил.

Тут и Падриг заиграл на дудочке. Он, так же, как и Мейв, схватывал мелодию на лету, стоило услышать ее один раз. Тюльпанка и Лепесток были не такими способными, но тоже довольно быстро освоили мотив, и скоро вся роща звенела «Ливерпульским хорнпайпом». Когда они отыграли его несколько раз, Мейв начала новый хорнпайп, который знали все, «Парни из Блухилла», и когда все феи подхватили его, то ночные звери заплясали на поляне под звуки этой музыки.

— А это что такое? — удивился Спиро, глядя вверх. С неба на землю протянулась дуга семи оттенков серого. — Вы такое видали?

— Конечно, — ответил Браннок. — Это же лунная радуга. Бывает ночью после дождя.

— А откуда она взялась сейчас? Дождя-то никакого не было…

Браннок пожал плечами.

— Что за черт! — произнес Лепесток, у которого глаза были острее. — Это они. Спускаются по лунной радуге.

С неба стройной колонной сошел отряд из двадцати одного корнуоллского наемника.

Чернокожие феи обитали в маленьком сквере на 114-й улице. Люди не подозревали об их существовании, видеть их могли разве что старухи-гадалки. Парк находился в запустении, городские власти о нем забыли, но все знали, что в нем очень спокойно и почти никогда не случалось ничего дурного.

Сейчас феи держали совет. Им стало известно о новом вторжении неизвестных на их территорию, возможно — враждебно настроенных фей.

— У обеих были мечи. Мы гнались за ними, но они улизнули на велосипеде.

Эта новость породила горячее обсуждение. Некоторые выступали за то, чтобы всем скопом отправиться на другой конец города и как следует задать итальянским феям. Другие говорили, что лучше ничего не предпринимать ради мира и спокойствия.

Старейшина племени внимательно выслушала все предложения совета и тщательно обдумала ситуацию. Звали ее Окейли, ее семья вела род от фей могущественной ганской империи, которые процветали еще в IV веке.

В парк вошел отряд школьниц в синих формах. Почувствовав фейскую ауру, они весело засмеялись.

— Зачем этим счастливым детям воевать? — сказала старейшина. — И нам тоже война ни к чему. Но я считаю, что совсем ничего не предпринимать было бы тоже неверно. Я могу возглавить делегацию на юг и нанести визит итальянским феям…

— А если это китайские агенты?

— Тогда китайским. И мы спокойно все обсудим.

Когда решение было принято, они стали готовиться к походу. Это было важное событие для ганских фей — нынешнее поколение никогда не бывало южнее Центрального парка.

— Кто это такие? — прошептал Падриг, отпрянув прямо в объятия любимой Мейв.

— Английские наемники, — воскликнула Тюльпанка, узнав некоторых участников Корнуоллского отряда. — Посланные королем Талой.

Все пятеро встревожено следили за тем, как наемники сходят на землю по лунной радуге. Колдовство Магриса было настолько точным, что они высадились не дальше, чем в ста ярдах от беглецов и уже заметили их.

— Ладно, — сказала Мейв, поднимаясь на ноги и вынимая из ножен меч. — Я им покажу, как гоняться за мной через океан.

— С ума сошла! — воскликнула Тюльпанка. — Они нас в клочки разорвут. Надо бежать!

— Феи О'Брайен никогда не бегут, — сказала ирландка. — Особенно Мейв О'Брайен, лучший меч Голуэя!

Тюльпанка зарыдала. Она была далеко не первым мечом Корнуолла, и ей вовсе не хотелось быть разорванной на клочки.

Браннок тоже внутренне подготовился к бою. Из-за своей безответной любви к Тюльпанке он пребывал в таком отчаянии, что смертельный бой показался ему неплохим выходом из положения. Однако увидев Тюльпанку в слезах, он передумал.

— Нас слишком мало, — произнес он. — Придется бежать.

Падриг, к глубокому неудовольствию Мейв, согласился.