Магия в сердце - Лора Себастьян

я всё ещё чувствую гниль, только глубоко внутри. Мне кажется, то, что Зефир сделал с Деревом, было лишь временным улучшением, – сказала она.

– А что, если Зефир чихнёт на всё остальное? – спросил Дэш, потом разразился смехом и подтолкнул Зефира локтем в бок. – Ты можешь просто чихать на всё и на всех!

Зефир тоже засмеялся и изобразил чихание, отчего оба мальчика засмеялись ещё сильнее. Ларкин тоже улыбнулась, но Корделия сжала кулаки.

– Это не шутка, – отрывисто произнесла она. – Это не предмет для шуток.

– Они знают это, Корделия… – начала Ларкин, но Корделия не хотела слышать этот успокаивающий, рассудительный тон, от которого она бесилась, словно дракодил с занозой в лапе.

– Почему только я воспринимаю всё это всерьёз?! – выкрикнула она и осознала, что кричать было приятно. Казалось, она высвобождает что-то внутри себя. – Такое впечатление, что никто из вас даже не хочет вернуть его!

– Конечно, хотим, – возразила Ларкин, тоже начиная сердиться. – Но Дэш прав: возможно, есть другой способ…

– Возможно, – передразнила Корделия, изображая высокий голос Ларкин. В глубине души она понимала, что это нечестно, но в данный момент ей было всё равно. – Я не собираюсь рисковать Топями ради какой-то там возможности. Ты ничего не знаешь, Ларкин. Никто из нас ничего не знает. Но мой отец знает, поэтому я всё равно собираюсь его вернуть. Если вы не хотите идти со мной, можете возвращаться в деревню.

– Никто не говорил, что мы не хотим вернуть Озириса, – быстро ответила Ларкин, её взгляд сделался печальным, что ещё больше разозлило Корделию. Ей не нужна была жалость – ни от кого из них. – Мы в этом заодно.

– Мы не заодно, – возразила Корделия, и слова сорвались с её губ прежде, чем она успела их остановить. – Он был моим отцом, моим и Дэша, не твоим. Не делай вид, будто ты понимаешь мои чувства, потому что это не так. Ты не можешь их понять.

Ларкин открыла было рот, чтобы заговорить, но сразу же закрыла и отвернулась, хотя Корделия успела заметить боль в её глазах. Она сказала себе, что это не имеет значения, поскольку все её слова – чистая правда, но это не уняло чувство вины, поселившееся у неё внутри. Это чувство почему-то ещё больше разозлило её.

– Он нужен Топям, – продолжала Корделия, глядя на каждого из них по очереди – на Дэша, потом на Зефира, потом на Ларкин. Никто из них не выдерживал её взгляд дольше секунды, но Корделия сказала себе, что это её не беспокоит. – Он нужен мне, – тихо добавила она, не решаясь произнести эту фразу громко. Казалось, что если она выскажет эти слова в полный голос, то её разорвёт на части.

– Иди поешь ещё, Кор, – сказала Ларкин, не в силах скрыть обиду, но Корделия покачала головой.

– Я устала. Я ложусь спать.

На плоту было тесно, но Корделии удалось найти место, где можно было растянуться во весь рост, подложив под голову вместо подушки сложенный свитер. Она повернулась спиной к остальным, притворяясь, будто спит, пока они тихо разговаривали. Они больше не говорили ни о её отце, ни о болотницах, ни даже о магии, но мысли обо всём этом вихрились в голове Корделии и не давали ей уснуть ещё долго после того, как остальные присоединились к ней, улёгшись на плоту. Даже когда болото вокруг них затихло настолько, насколько это вообще возможно, её разум всё ещё не мог успокоиться.

Корделия не знала, сколько времени она пролежала так, ожидая, пока сон настигнет её. Она не знала, когда он наконец пришёл и что ей снилось. Всё, что она знала, – это то, что, проснувшись, она услышала пронзительный, нечеловеческий визг и ощутила запах дыма.

23

Роща Серебряных Пальм получила своё название благодаря тому, что восходящее солнце серебром отражалось от листьев пальм, растущих у берега реки, где вода встречалась с твёрдой землёй. Ларкин помнила, как однажды утром, перед самым рассветом, родители привели её, Корделию, и их братьев сюда, чтобы посмотреть, как солнце встаёт над рощей и пальмы сверкают, как мамины украшения.

Она вспомнила низкий и ровный голос Озириса, который рассказывал им всем историю, и даже остальные родители следили за каждым его словом.

Сейчас Ларкин слышала эхо той истории в своём сознании: рассказ о дракодиле, который поспорил с лепрекушкой, кто из них сможет перепрыгнуть через самую высокую пальму в роще. Дракодил считал себя умнее, потому что мог просто перелететь через пальму, но лепрекушка настаивала, что это будет обман. После пяти дней попыток ни один из них так и не смог перепрыгнуть через самую высокую пальму: лепрекушка подпрыгнула достаточно высоко, чтобы достать лапками до верхних ветвей дерева, но не смогла перемахнуть через них, а дракодил не смог оторваться от земли более чем на несколько дюймов. Наконец, на пятый день, когда солнце уже садилось, лепрекушка обратилась к дракодилу с такими словами: «Если мы будем действовать сообща, я подпрыгну как можно выше, а ты развернёшь крылья, чтобы парить на них, думаю, у нас получится».

И конечно, лепрекушка и дракодил последовали этому плану: они держались друг за друга, лепрекушка подпрыгнула, а дракодил развернул крылья. Вместе им удалось проплыть над верхушкой самой высокой пальмы.

Эта история выглядела совсем не логично; Ларкин осознавала это ещё в шестилетнем возрасте. Дракодилы были намного, намного больше лепрекушек – лепрекушка не могла прыгнуть так высоко и поднять себя и дракодила. Но, несмотря на нелогичность сказки, она всё равно нравилась Ларкин, как и все истории Озириса: она словно видела, как эти истории оживают вокруг неё, в тишине рощи, когда солнце поднимается над горизонтом и окрашивает все пальмы в серебряный цвет.

Сейчас роща Серебряных Пальм не была серебряной, хотя солнце как раз поднялось над горизонтом. Нет, сейчас пальмы были красными, оранжевыми, жёлтыми и местами чёрными. Сейчас роща Серебряных Пальм была охвачена огнём.

Ларкин в безмолвном ужасе смотрела, как дракодил рассекает небо, взмахивая огромными зелёными крыльями с такой силой, что Ларкин чувствовала дуновение ветерка на своём лице. Этот ветерок питал пламя, заставляя его разгораться и усиливаться.

Это было ужасное зрелище, и что-то глубоко внутри неё взбунтовалось. Ей пришлось сжать руки в кулаки, чтобы остаться на плоту, который лениво проплывал мимо рощи. Ларкин смутно осознавала, что вокруг неё шевелятся остальные, но не могла оторвать взгляд от пламени.

– Вот тебе и исцеление! – воскликнула Корделия, её глаза покраснели, но от чего, от дыма или от слёз, Ларкин