Гиностемма - Катерина Крутова

что предназначена была продлить жизнь истинной любви, теперь питает его, превращая почти в бессмертного. Звучит патетично, но это лучшее объяснение, которое я могу дать. Возможно, деве из пророчества откроется больше древних тайн, — бездонный и ледяной глаза выжидательно уставились на ежащуюся, как от озноба, Полину.

— Что, по-вашему, я должна с ним сделать? Показать татуировку и ждать, что он дематериализуется от одного ее вида? — юная Повилика поджала губы и с вызовом взглянула на мужчину.

— Думаю, предназначение клематиса — вернуть заблудшего отщепенца к родовым корням.

— Убить? — нервно хихикнула Полина.

— Не так радикально. Найти. Успокоить. Заставить уйти на покой, — лицо собеседника внезапно смягчилось. Разливая по чашкам остатки чая, Маттео Кохани добавил с улыбкой доброго дядюшки, — но ввязываться в опасную авантюру нельзя в двух случаях: во-первых, на голодный желудок; а во-вторых, не изучив должным образом все вводные. Мадемуазель Эрлих, я вынужден сейчас оставить вас в обществе моего племянника, дела не ждут. Позвольте напоследок признаться, я тронут до глубины души стойкостью вашего характера и мужеством, с которым вы принимаете свое предназначение.

Полина искренне надеялась, что не сильно округлила глаза на этой фразе — ни стойкой, ни мужественной она себя не ощущала. Наоборот, сердце в груди трепетало испуганной птицей, а пальцы предательски дрожали и потели.

— По моему возвращению, вы получите доступ ко всем собранным доказательствам и документам. К сожалению, придется терпеть определенные неудобства. Надеюсь, не надо объяснять высокую секретность всех материалов? Изучать их вы сможете в любое удобное для вас время, но исключительно в нашем центральном офисе в Берлине.

— В Берлине?! — девушка удивленно вскинула брови и напряженно вытянулась.

— Нужно только ваше согласие, мадемуазель Эрлих. С остальным, поверьте, мне и корпорации «Баланс» справиться под силу. А пока вы будете думать, рекомендую внимательно прочесть дневники семьи Ларус из вашего семейного архива.

Не успела девушка удивиться такой осведомленности, как Маттео Кохани уже поднялся, пожал протянутую Рейнаром ладонь, сдержанно кивнул, прощаясь, и уже в дверях, обернувшись, добавил:

— Вся надежда мира на вас, Полин.

«Полина», — мысленно исправила девушка.

Оживившийся после ухода влиятельного родственника Рей принялся как ни в чем не бывало хвалить вафли тетушки Роуз и расписывать удобства штаб-квартиры в Берлине. Но юная Повилика в пол-уха слушала про бассейн и спортзал, кинотеатр для сотрудников и культурный фонд с картинной галереей.

— Подкинешь меня до кампуса? — свалившуюся на голову гору информации требовалось обдумать в привычной спокойной обстановке.

— Вызову такси. Не предупредил, вечером у меня самолет до Парижа. Пригласили прочесть несколько лекций в Сорбонне. К пятнице вернусь.

Казалось бы, отъезд Гарнье должен был расстроить Полину, но девушка лишь вяло кивнула. Была ли тому виной почти бессонная ночь и предшествующая ей вечеринка, или разговор о загадочном родственнике и расслабляющий чай, только утреннее возбуждение и жажда ответов сменились апатией и сонливостью. Придерживаемая за талию Рейнаром, Полина проследовала до лифта, вяло поблагодарила улыбчивую Роуз за радушный прием, а в кабине буквально повисла на мужчине, уткнувшись носом в ворот расстегнутой рубахи. Только на оживленной улице, поймав губами невесомый прощальный поцелуй, девушка слегка ожила:

— А если я откажусь? — карие глаза с вызовом заглянули в синие.

— Тогда мне придется найти другую Повилику, отмеченную клематисом. Это не должно быть особенно сложно, как считаешь? — Гарнье улыбнулся и заправил за ухо Полине выбившуюся прядь.

— Определенно проще, чем спасти планету от мирового зла, — напоследок игриво щелкнув мужчину по носу, девушка шагнула к подъехавшему такси.

— До встречи, спасительница!

— Надеюсь, в Сорбонне еще не расцвели клематисы! — бросила уже с заднего сидения автомобиля и, обращаясь к водителю, сообщила адрес, — Принс-страат, 13, университетский кампус.

— Простите, мисс. У меня другие планы. — Из зеркала заднего вида на нее смотрели глаза цвета грозового неба. На губах водителя играла знакомая по фотографиям неприятная ухмылка. Мужчина из видения уверенно вел такси среди потока машин.

«Воин. Изгой. Сорняк», — грохотали в голове слова, сказанные тридцать лет назад другой Повиликой.

— Убийца! — сорвалось с губ, молнией озаряя бездну, через мгновение поглотившую погасшее сознание Полины.

* * *

На конспиративной даче нестерпимо натоплено. Душно от жары и приторно-сладкого запаха. Цветы, специи и миндаль? Неожиданный аромат для начала зимы на северо-западных границах Российской империи.

— Зоя сменила духи? — оборачиваясь, бросаю брату и кривлю показательно тошнотворную физиономию. Бейзил в ответ только усмехается и закатывает глаза. Ладно, отнесем это к очередным моим придиркам к его непогрешимой жене, но воняет, по правде, так невыносимо, что, не разуваясь с ноябрьского мороза, иду через веранду в дом открыть единственное распахиваемое окно в гостиной. Наверху в спальне слышны шаги, вероятно моя сноха почивала после ночной вылазки и теперь разбужена нашим вторжением. Лучше ей подольше не спускаться — тогда есть шанс спокойно насладиться травяным чаем, что так притягательно булькает на горячей буржуйке. Скидываю тулуп на топчан у входа и первым занимаю лучшее место на оттоманке, рядом с потрескивающей печью. Мне опостылело здесь буквально все: холода, грязь, безудержно влюбленный в бомбистку брат, импульсивная, катящаяся в бездну бессмысленной и беспощадной революции чужая страна. Сейчас в окрестностях Агридженто собирают очередной урожай лимонов, скоро одноглазая, древняя как мир, Айса начнет продавать лучшие на свете лимончеллу и джем. А я сбежал с очередной проигранной войны, чтобы зализывать раны в забытом всеми богами дачном поселке под Петербургом, где мой наивный младший брат прирос корнями к истинной любви. Тем временем, моя Тори в Париже растит дочь от другого… Стоп! Сложнее всего сдержать данное себе обещание не думать о ней, не искать встречи, забыть… Потому я мерзну в этой дыре, разбавляя горячий чай холодной водкой и злясь на Бейзила, который творит глупости, что под присмотром, что без меня.

— Васютка, родной, я дома! — хриплый, прокуренный голос Зои слышится из сеней. — Раздобыла свежего сыра и еще горячих кренделей — твоих любимых.

А вот и она сама — поборница равноправия, смолящая папиросы, как имперский паровоз, и ругающаяся смачнее бывалых матросов. Вдобавок одевается демонстративно мужеподобно: охотничьи галифе зрительно увеличивают и без того широкие бедра, короткая шинель с чужого, явно мужского плеча, на месте брата, я бы уточнил, кого раздела его благоверная… Стоп! Если Зоя здесь, споро разбирает авоську и хлопочет вокруг не сводящего с нее влюбленных глаз Бейзила, то кто наверху? Тянусь мысленным вздором сквозь перекрытия, втягиваю воздух в поисках чужеродного аромата, но приторная вязкая сладость не дает пробиться, путает сознание, лишает сил… «Опасность!» — взвывает обострившаяся на войне интуиция. Доверяясь инстинктам, тянусь за наганом на поясе, кричу брату и